Патриция Хайсмит - Выкуп за собаку Страница 25

Кларенс вошел в квартиру:

— Мэрилин, извини за Манзони. От него все несчастья, и он...

— Он просто свинья. Настоящая свинья.

— Это верно. Не знаю, почему он так взъерепенился. Можно подумать, он что-то имеет против меня.

— А что, по-твоему, думают теперь соседи? Приходит коп, проводит здесь целый час. Он выглядит как свинья, даже в штатском.

— Час?

— Они подумают, что у меня публичный дом для копов, вот что. Хорошенькое дело!

Кларенс не мог ее успокоить. Она словно зациклилась на этой теме.

— Дорогая, пойми... мне невыносимо думать, что тебя обидели.

— Он меня не обидел, он меня оскорбил!

— Я набью ему морду!

— И что хорошего из этого выйдет?

— Мэрилин, дорогая. — Кларенс попытался обнять ее, но она оттолкнула его так решительно, что он удивился. Неужели злость придавала ей сил? Кларенс был поражен.

— Я даже не хочу знать, что сказал тебе про меня этот выродок! Нетрудно представить. Хорошенькие у тебя приятели! И он... эта свинья... обхаживал меня, пытался выведать, не брал ли ты денег! Господи!

— Он знает, что я их не брал. И ни слова не сказал о тебе.

— Уходи, — заявила Мэрилин.

— Может... Может, пойдем поедим? Или куда-нибудь еще? Развеяться?

— Мне этого не нужно. Я убираюсь. И кстати, я хочу, чтобы ты унес свои вещи. — Она указала на шкаф.

После секундного колебания Кларенс подошел к приоткрытой дверце шкафа и остановился, ничего не видя. Он вздрогнул, когда Мэрилин бросила к его ногам два бумажных пакета — такие выдают в магазине для покупок.

— Сюда все поместится. Не забудь галстуки.

Кларенс свернул свои вещи и сложил их в пакеты: брюки, пиджак, джинсы, ботинки, два галстука, наконец, снял с крючка полосатую пижаму. Отнес пакеты к двери.

— И зачем только я связалась с копом! — воскликнула Мэрилин. — Лучше бы меня арестовали, чем пережить такое. Неудивительно, что в народе их называют свиньями. Одним только горжусь: что я не на их стороне!

— Я не полицейский, когда я с тобой. Я просто человек.

Она вздохнула:

— И все же ты коп. Ты уйдешь, наконец?

Кларенс ушел, не попрощавшись, не пообещав, что позвонит завтра, потому что не хотел больше выслушивать оскорблений. Уже закрыв за собой дверь, он вновь приоткрыл ее, чтобы сказать:

— Я люблю тебя, Мэрилин. По-настоящему.

Она ничего не ответила, даже не посмотрела на него.

Неужели женщины всегда так упрямы, подумал он, или их настроение может измениться через несколько дней? Надо надеяться, что Мэрилин одумается. Кларенс огляделся, нет ли поблизости Манзони, хотя не слишком в это верил. Впрочем, от Манзони можно ожидать чего угодно. Пытался ли Манзони позабавиться с Мэрилин? Скорее всего. Кларенс сжал в кулаках тесемки бумажных пакетов.

На следующий день Кларенс не звонил Мэрилин, считая, что разумнее будет не тревожить ее несколько дней, чтобы она соскучилась но нему, почувствовала, что обошлась с ним слишком сурово. Однако он не был уверен, что поступает правильно.

В субботу, после полуночи, обходя свой участок, включавший и часть Риверсайд-Драйв, Кларенс увидел пьянчугу, пробиравшегося вдоль фасада дома. Он бормотал что-то, еле держась на ногах, цепляясь за стену. Он оттолкнул Кларенса и замахнулся на него кулаком, но промазал, и Кларенс изо всех сил врезал ему правой в челюсть, сбив с ног. Такой результат ободрил Кларенса, словно он одержал крупную победу. Пара прохожих остановилась на несколько секунд посмотреть на происходящее, потом пошла дальше. Напарник Кларенса в ту ночь, тридцатипятилетний коп по фамилии Джонсон, просто рассмеялся. Кларенс вызвал по рации патрульную машину и отвез пьяницу, как трофей, в полицейский участок, где выдвинул против него обвинение в пьянстве в общественном месте и сопротивлении при аресте.

В полдень в воскресенье Кларенс позвонил в Бельвью, чтобы навести справки о Роважински. У него ушло почти десять минут на то, чтобы добраться до нужного отделения и врача. Кларенс сказал, что звонят из полицейского участка.

— Его отпустят в среду как амбулаторного больного, — ответил мужской голос. — К нему прикреплен врач-консультант, который будет посещать его два раза в неделю. Его надо держать под наблюдением, знаете ли.

— Отпустят! Вы говорите о Кеннете Роважински?

— Да. Ведь вы интересовались им, так?

— Где он будет жить, когда выйдет от вас?

— Этим занимается отдел амбулаторных больных. Они подыскивают таким людям жилье.

— Нам надо знать его адрес, — сказал Кларенс.

— Перезвоните во вторник. Во вторник днем. — Мужчина повесил трубку.

Отпустят. Наверное, в полицейский участок сообщат его адрес в связи с расследованием, подумал Кларенс, потому что у закона, конечно, с ним свои счеты. Как заставить его выплатить пропавшие восемьсот долларов? Или они поверят тому, что он, Кларенс, взял пятьсот? Дожидались ли в полицейском участке отчета из Бельвью, прежде чем возбудить дело?

Надо бы сказать мистеру Рейнолдсу, подумал Кларенс, что Роважински в среду выйдет на свободу.

Около пяти позвонила мама. Свободен ли Кларенс во вторник и в среду или в один из этих дней? Кларенс немножко приврал, сказав, что в полицейском участке его просили не уезжать далеко.

— О, Клари, ты будешь достаточно близко, если приедешь навестить нас. Отец наверняка оплатит тебе такси до Нью-Йорка.

Кларенс был просто слишком расстроен, чтобы ехать к ним. Мать станет расспрашивать, что случилось. Он ни за что не хотел рассказывать родителям о размолвке с Мэрилин, даже если бы его мама могла дать ему дельный совет, как вести себя с девушкой.

— Я не могу. Никак.

— Что происходит, Клари? Я хочу, чтобы ты рассказал мне.

— Ничего не случилось. Не делай из меня ребенка.

Повесив трубку, Кларенс тут же позвонил Мэрилин.

— Это я, — сказал он. — Как ты? Когда мы увидимся, дорогая? Прошу тебя.

Она вздохнула:

— Мне не хочется тебя видеть.

Ему не удалось переубедить ее.

Он попытался заснуть или, по крайней мере, отдохнуть до 7.15, когда надо будет выходить из дома. Сейчас только 5.30. Кларенсу хотелось увидеться с Рейнолдсами. Да. Хорошо бы забежать к ним на несколько минут перед дежурством. Он набрал номер Рейнолдсов. Никто не ответил. Кларенс еще больше упал духом. Около шести он попытался позвонить еще раз. Он терпеливо слушал гудки в телефонной трубке, считая до десяти, и на одиннадцатом ему ответила Грета:

— О, офицер Духамель!

— Хотел узнать, нельзя ли мне повидаться с вами. Перед дежурством в восемь часов? Сегодня, я имею в виду.

— Да, конечно. Мы ждем друзей к обеду. Вот почему я так долго не подходила, я вернулась из магазина, когда услышала звонок. Эда нет, у него встреча с автором, но он должен быть с минуты на минуту.

Кларенсу стало легче, когда он повесил трубку. Какая славная женщина! Милая, добросердечная женщина. Кларенс взял такси.

Грета Рейнолдс открыла дверь. Кларенс был в восторге, увидев, что мистер Рейнолдс уже дома.

— Здравствуйте. Добрый вечер. — Эд бросил рукопись на кофейный столик. — Есть новости?

— Да... досадные для меня. Из Бельвью Роважински выпустят в среду. Он будет находиться под наблюдением врача. Как амбулаторный больной.

— Гм. Да. Извините, я на секундочку. — Эд унес бумаги и книги в другую комнату.

Миссис Рейнолдс вышла в кухню. Стол был накрыт на троих, красные свечи еще не зажжены. Кларенс надеялся, что сможет остаться ненадолго, не надоедая Рейнолдсам; на самом деле ему хотелось бы оказаться третьим гостем за их столом, но он полагал, что меньше всего они желают такого гостя.

Позвонили в дверь, и миссис Рейнолдс пошла открывать.

— Присядьте, мистер Духамель.

Кларенс сел, чтобы не мозолить глаза.

— Вы, по-моему, знакомы с Эриком, — сказала миссис Рейнолдс. — Профессор Шафнер. Офицер Духамель.

Кларенс поднялся:

— Добрый вечер, сэр.

— Добрый вечер. Что случилось? Какие-то неприятности?

— Нет, сэр. Никаких неприятностей. — Кларенсу было жаль, что Эрик приехал так рано.

Вошел Эд Рейнолдс:

— Привет, Эрик, как поживаешь?

— Так же.

Кларенс чувствовал, что Эрик тяготится его присутствием. Все понятно, ведь он коп, даже в штатском. Все будут чувствовать себя не в своей тарелке, пока он не уйдет. Полицейские всегда ассоциируются с неприятностями. Грета налила что-то в стакан Эрика — кажется, чинзано. Кларенс от выпивки отказался.

— Мы собираемся переезжать, — сказал Эд Эрику.

— Переезжать?

— Дело в том... — Грета посмотрела на Кларенса. — Мы слишком давно живем здесь, понимаете?

Эд тоже взглянул на Кларенса, на его серьезное молодое лицо. Что он способен понять? Эд склонялся к мысли, что он честен, и это уже немало. Он действовал из лучших побуждений и не был грубияном. Но как долго это продлится?

— Я, кажется, понимаю, почему вы переезжаете, — сказал Эрик.

— Знаете, — беспечно обратился Эд к Кларенсу, — моя дочь Маргарет... Она жила здесь, с нами, когда умерла. Год назад.