Тэми Хоуг - Прах к праху Страница 26

— Давать показания? — изумленно выгнул брови Ковач, отрывая глаза от скульптурного изображения бегущей лошади, чтобы обменяться многозначительным взглядом с Куинном. — Как подозреваемый? Неужели мистер Бондюран думает, будто мы его в чем-то подозреваем? И кто вложил ему в голову эту идею? Уж не вы ли, мистер Нобл?

Адвокат моментально вспыхнул.

— Хорошо. Назовем это интервью, беседой, чем угодно.

— Я бы назвал это просто разговором, если это вас устроит.

— Меня устроит, — раздался голос из коридора, — если вы вернете мне мою дочь.

Человек, который появился из тускло освещенного арочного проема, был выше среднего роста, худощав и даже в домашних брюках и свитере выглядел воплощением точности и аккуратности. Темные волосы острижены так коротко, что казалось, будто череп покрыт мелкой металлической стружкой. Он посмотрел на Куинна серьезным взглядом из-за небольших овальных линз очков в тонкой металлической оправе.

— Это устроило бы всех нас, мистер Бондюран, — произнес Куинн. — И я думаю, нам не следует сбрасывать со счетов такую возможность. Но для этого требуется ваша помощь и готовность к сотрудничеству.

Бондюран нахмурил брови.

— То есть вы считаете, что Джиллиан может быть жива?

— На сегодняшний день у нас нет однозначных свидетельств того, что она мертва, — вставил свое веское слово Ковач. — И до того, пока жертва преступления не опознана, мы рассматриваем также вероятность того, что это не ваша дочь. По имеющимся, хотя и не проверенным данным, ее видели позже момента убийства.

Бондюран покачал головой.

— Боюсь, что это не так, — негромко произнес он. — Джилли мертва.

— Но откуда у вас такая уверенность? — спросил Куинн.

Выражение лица Бондюрана являло собой смесь страдания и отрешенности. Он посмотрел куда-то чуть левее от спецагента, немного помолчал, а потом произнес:

— Потому что она мой ребенок. Это самое лучшее объяснение, какое я могу дать. У меня такое чувство, будто в животе тяжелый камень. Словно какая-то часть меня умерла вместе с ней. Ее больше нет в живых. У вас есть дети, агент Куинн? — спросил он.

— Нет. Но я знаю немало родителей, которые потеряли ребенка. Им не позавидуешь. На вашем месте я не стал бы торопиться с выводами.

Бондюран посмотрел на ботинки Куинна и вздохнул.

— Пройдемте ко мне в кабинет, — сказал он, после чего, поджав губы, посмотрел на Ковача. — Эдвин, а вы с сержантом подождите нас в гостиной.

Ковач недовольно фыркнул.

Нобл еще больше изменился в лице.

— Может, Питер, будет лучше, если я поприсутствую…

— Нет. Пусть Хелен сварит вам кофе.

Нобл с оскорбленным видом подался вперед, как марионетка, которую невидимый кукловод потянул за нитки. Не сказав больше ни слова, Бондюран повернулся и вышел.

Куинн последовал за ним. Звук шагов глушил толстый персидский ковер. Интересно, что сейчас скажет Бондюран? С представителем полицейского управления он разговаривать отказался. С другой стороны, прогнал и собственного адвоката. Но почему? Какой в этом смысл, если он хочет защитить себя? С другой стороны, любые слова, какие могут быть истолкованы против него, сказанные в отсутствие адвоката, не будут приняты во внимание судом, будь они даже сто раз записаны на пленку.

— Насколько мне известно, у вас есть свидетельница. Она может опознать человека, совершившего это преступление?

— Я не имею права обсуждать этот вопрос, — ответил Джон. — Я бы предпочел поговорить о вас и вашей дочери, о том, какие отношения были между вами. Простите мою откровенность, но ваше нежелание сотрудничать с полицией лично на меня производит довольно странное впечатление, если не сказать сильнее.

— Вы считаете, что я реагирую на смерть дочери как-то не так? А какова, по-вашему, типичная реакция?

— Возможно, типичная — не то слово. Но некоторые виды реакций встречаются чаще других.

— Я не знаю ничего, что имело бы отношение к этому случаю. И мне нечего сказать полиции. Незнакомый человек похитил и убил мою дочь. Как я могу располагать хотя бы малейшей информацией об этом бессмысленном убийстве?

Они вошли в просторный кабинет и закрыли дверь. Большую часть помещения занимал массивный рабочий стол, напоминающий подкову. Одно крыло оккупировал компьютер, второе — завалено бумагами. Центральная часть была воплощением чистоты и аккуратности. Пресс-папье чистое, без единого пятнышка; каждая ручка, каждый документ знает свое место.

— Снимайте плащ, агент Куинн, присаживайтесь, — с этими словами Бондюран указал на два кожаных кресла, а сам уселся за стол — словно король на свой трон.

«Ага, хочет создать дистанцию и подчеркнуть свое положение, — сделал мысленный вывод Джон, сбрасывая с плеч плащ. — Указывает мое место».

Он уселся в кресло, которое тотчас мягко просело под ним, отчего он даже показался сам себе ниже ростом.

— Какой-то маньяк убил мою дочь, — спокойно начал Бондюран. — И мне наплевать, если кто-то думает, что я как-то неправильно реагирую на случившееся. Я не собираюсь рвать на себе волосы. Кроме того, если вы сейчас сидите передо мной, это значит, что я оказываю содействие следствию. Ведь это я пригласил вас сюда.

Ага, еще один тонкий намек на то, кто здесь диктует правила игры.

— И вы хотели бы поговорить со мной?

— Боб Брюстер сказал, что лучше вас никого нет.

— В следующий раз, когда будете разговаривать с нашим директором, поблагодарите его от моего имени. К сожалению, наши пути почти не пересекаются, — ответил Куинн, демонстративно отметая откровенный намек собеседника на приятельские отношения с директором ФБР.

— По его словам, вы специализируетесь на подобных преступлениях.

— Да, но я не наемник, не снайпер, мистер Бондюран. И хочу, чтобы с самого начала не было заблуждений на этот счет. Мое участие сводится к тому, что я составляю профиль преступника и даю советы по ходу расследования. Если преступник пойман, то я готовлю рекомендации по стратегии ведения допросов. В случае суда, выступаю как эксперт и опять-таки даю рекомендации обвинению по поводу того, как следует допрашивать свидетелей. Я буду делать свое дело, и буду делать его хорошо, но я работаю не на вас, мистер Бондюран.

Хозяин дома выслушал его с каменным лицом.

— Я хочу, чтобы убийца Джиллиан был пойман. Я разговариваю с вами, потому что вы лучший в своем деле. Потому что мне было сказано, что вам можно доверять. Вы не продадитесь.

— Не продамся? В каком смысле?

— Репортерам. Я не люблю быть в центре внимания, хотя постоянно там нахожусь. Мне было бы крайне неприятно, если миллионы посторонних людей узнали бы подробности смерти моей дочери. Согласитесь, что конец любой жизни — это очень личная вещь.

— Не спорю. Но одно дело — естественный конец, и совсем другое — насильственная смерть. Здесь не о какой приватности не может быть и речи — ради блага остальных.

— Я больше всего боюсь не того, что люди узнают подробности смерти Джиллиан, а их желания копаться в ее личной жизни. Да и моей тоже, чего уж тут кривить душой.

Куинн поерзал в кресле, закинул ногу на ногу и предложил намек на сочувствие: едва заметную улыбку. А затем приготовился к душевному разговору.

— Прекрасно вас понимаю. Скажите, пресса, должно быть, не дает вам прохода? Мне показалось, что у них там бивуак перед вашим домом.

— Я отказываюсь разговаривать с ними. Я даже вызвал моего пресс-секретаря, чтобы он взял на себя общение с репортерами. Больше всего меня раздражает их убежденность, что они имеют право задавать вопросы. Лишь потому, что я богат, известен, они считают, что имеют право совать нос в мою жизнь, в мое горе. Ведь когда преступник убил тех двух проституток, скажите, стояли их фургоны рядом с домами жертв? Готов поспорить, что нет.

— Мы живем в обществе, подсевшем на сенсации. Некоторые достойны, чтобы о них говорили, смерть же других оставляет людей равнодушными. Не знаю даже, какая из сторон этой монеты хуже. Готов поспорить, что родители тех двух девушек сейчас наверняка удивляются, почему под дверью их домов не видно толп репортеров.

— Вы хотите сказать, что они не против, чтобы миру стало известно, как и почему их дочери выросли наркоманками и проститутками? — спросил Бондюран, и в его голосе Куинну послышалось легкое злорадство. — Что им не стыдно публично расписаться в собственном позоре?

Ага, обвинения в чужой адрес. Интересно, подумал Джон, насколько тому причиной его собственные страдания?

— Кстати, о свидетельнице, — сменил тему Бондюран, как будто понял, что едва не сказал лишнего, и подвинул блокнот. — Как, по-вашему, она сможет опознать преступника? Мне она показалась не слишком надежной.

— Не знаю, — уклончиво ответил Куинн, хотя прекрасно знал, откуда у Бондюрана такая информация. За такую утечку Ковач устроит кое-кому хорошую выволочку, а значит, наступит на очень даже больную мозоль. И хотя родственники жертвы имеют право на получение закрытой информации, однако для успешного проведения расследования чем меньше ее будет просачиваться за стены штаба, тем лучше. И Питер Бондюран не может претендовать на исчерпывающие сведения. Если на то пошло, он сам в известной мере подозреваемый.