Ингер Фриманссон - Крысоловка Страница 26

– Поздравляю с юбилеем. Отличный подарок ко дню рождения!

– Нет! – застонала Роза. – Он не родится сегодня, я не выдержу!

Ингегард взяла ее лицо в ладони:

– Мы справимся, мы вместе, вы и я.

Она больше не была одна. Она была теперь в команде. И в четверть двенадцатого родился мальчик.

С ребенком проделали все положенные манипуляции и положили его рядом с ней – теплый, тяжелый сверток. Она устала и боялась, что столкнет малыша на пол. Сил у нее не осталось, даже не смогла к себе прижать. Ингегард, будто прочитав ее мысли, отнесла младенца в детскую кроватку.

Назовет его Томасом – это она решила задолго до того, как увидела его.

В больнице она задержалась на несколько дней. У Томаса началась желтушка.

В палате вместе с ней лежали еще две женщины. Их навещали мужья – с коробками шоколадных конфет и золотыми побрякушками. Соседки переглядывались – жалели. Она старалась держаться уверенно; расчесывая волосы в ванной, напевала.

«Я счастлива», – думала.

И в каком-то смысле действительно была счастлива.

А потом пришла мама.

И папа.

Новоиспеченные бабушка и дедушка.

У мамы глаза были на мокром месте:

– Сыночек малышки Розы! Какой же милый, хорошенький… Вы только гляньте на эти ушки. И носик, как у боксера.

Роза кивала. Поразительное совершенство. Растопыренные пальчики дергались и шевелились, этот ритм был ей знаком: малыш занимался этим и в утробе.

Мама взглянула умоляюще:

– Ты ведь поживешь у нас на первых порах, Роза? Мы уже привели в порядок твою комнату. Одолжили детскую кроватку и еще всякую мелочь для малыша, ну ты же знаешь Сисси и Джона, их дети уже большие, в школу ходят, а от младенческих вещей они так и не избавились. Наверное, подумывали еще об одном ребенке. И неудивительно – эти двое до сих пор влюблены друг в дружку.

Роза попыталась возражать, но довольно скоро сдалась. Слишком устала. В последние недели беременности она страдала от судорог в ногах и изжоги – стоило лечь, как желудочный сок подступал к горлу. А теперь можно сколько угодно валяться в кровати и спать, спать… Родители ходили на цыпочках. Ее девичья кровать была накрыта кисейным пологом. Мать так и осталась старомодной. Вышитый пододеяльник. Наволочки с кружевом и вензелями.

Мать научила ее ухаживать за ребенком. Менять подгузники, тщательно мыть между ножек. Следить за родничком.

Поначалу были проблемы с кормлением. Грудь у нее всегда была маленькой и пусть с беременностью налилась немного, но не верилось, что малыша она кормит досыта. Мама учила держать сосок: «На полную четверть, пусть сам хватается».

Сама она вскормила единственного ребенка. Розу. Тридцать лет назад. Но, кажется, все помнила до сих пор.

По вечерам, когда Томас поднимал крик, отец расхаживал по комнате, взяв внука на руки и напевая песенки Таубе[17]. Роза понимала, что без помощи родителей не справилась бы. Уж точно все оказалось бы куда сложнее.

Время от времени они пытались поговорить про отца ребенка. Бывало, мама сядет рядом на диван и толкнет ее локтем в бок:

– Роза, неужто так и не расскажешь нам, кто отец малыша?

От очевидного упрека в ее тоне Роза тут же замыкалась.

– Кроме того, малыш имеет право знать, кто его отец, неужели ты не понимаешь, девочка? Ну же, не упрямься, родная.

Роза сидела на диване, напряженная, бледная. Мать сдавалась:

– Ну да ладно, зато у него есть мы втроем. Ах ты, мой проказник маленький!

Иногда Роза гадала, а как бы воспринял новость англичанин? Узнать бы его адрес в Лидсе да заявиться с ребенком на руках. Подошла бы к старому дому из красного кирпича, следом – стайка любопытной ребятни. Увидела бы, как он открывает дверь, одетый в футбольные шорты, из которых торчат долгие, тощие ноги…

– Who the hell are you?[18]

Они оба были пьяны. Чудо, что им вообще удалось соитие. Зачать мальчугана, который теперь вырос в двадцатипятилетнего мужчину.

Она прошла в спальню, остановилась, разглядывая фотографии на комоде.

Угрюмое лицо Томаса-школьника.

«Мой сын».

Такой педантичный.

Тщательный во всем.

Похожий на Титуса…

Нет!

Прочь!

Веточки черники увяли. Забыла добавить воды в вазу. Будто бросила. Взяла вазу, отнесла на кухню. Из-под дивана выглянула Фига. Махнула длинным хвостом, покрутилась на месте. Было в ее поведении что-то странное. Крутится и крутится, словно не в силах остановиться.

– Фига, в чем дело? – прошептала она. Опустилась на колени, ухватила крысу. Крепко держала в руках. Ломкие усики подрагивали. – Ой, бедная моя, – тихо проговорила Роза. – Понимаю, малыша своего оплакиваешь.

Блестящие черные глазки точно расширились.

– Все просто, дружок. Наши дети, они ведь не наши на самом деле. Не принадлежат нам. Настает день, и мы должны вернуть их. Будто и не было у нас никогда детей, будто мы их никогда не рожали…

Опустила Фигу на пол. Грызун суетливо шмыгнул к люку, понюхал кольцо, прибежал обратно. Замер.

– Она там, – сказала Роза. – Убившая твое дитя.

По шее побежали мурашки.

Ей удалось прочитать пятьдесят страниц. Через силу. Каждый раз, когда мысли разбегались, она вставала и делала несколько кругов по комнате.

И снова за работу. Плохо, что в рукописи нет глав. Было бы куда проще, если бы она видела, сколько глав уже вычитано. Пятьдесят страниц – и то много.

А всего прочла семьдесят три страницы. Осталось каких-то четыре сотни. Без диалогов, пробелов и коротких строк.

Разболелась голова. Роза поняла, что забыла поесть.

Пошла на кухню, открыла холодильник. Что здесь? Да ничего. Каша для крыс. Купила в оптовом магазине манную и рисовую. Дешевле было самой приготовить, но на распродаже попались готовые каши в упаковках, очень удобно и совсем недорого. Достала коробку с рисовым пудингом, выдавила на тарелку. Молоко почти закончилось. «Нужно сходить в магазин, – подумала она. – Но не сегодня, не сейчас. После того, как дочитаю. Сейчас – работа. Ога et labora»[19].

Поела каши. Запивала прямо из-под крана.

Вчера, в это время…

Женщина направлялась к ее дому…

И она еще тут.

Там, под полом.

Не хочу. А она там.

В комнате моего сына.

Роза расплакалась.

Наклонилась и дернула на себя люк.

С такой силой, что сломала ноготь.

Женщина стояла прямо под ней. Всклокоченные, сальные волосы.

– Лучше бы ты никогда сюда не приходила! – крикнула Роза.

И зарыдала, громко, в голос. Ненавидя себя за это. Никогда раньше не плакала. И вот теперь. Но теперь слишком поздно.

– Лучше бы ты никогда не приходила в мой дом, не пачкала его!

На подбородке у женщины засохла рвота. Баюкает одну руку. Такой жалкий вид. Открыла рот, закрыла – вылитая рыба.

– Прости, – пробубнила она, – Роза, пожалуйста, прости меня.

Ингрид

Роза плачет. Добрый знак, да. Значит, не такая уж она жестокая и бесчувственная. Титус как-то принялся рассказывать о бывшей жене. Сразу после его развода. В том, как он говорил про бывшую жену, чувствовалась обида.

– Видишь ли, Роза привыкла твердо стоять на ногах, жить сама по себе. Ей и мужчина-то не нужен. Она чертовски сильная – как психологически, так и физически.

Нужно иметь это в виду, если Ингрид хочет пробиться к ней, одолеть. Не дать ей захлопнуть люк Она больше здесь не выдержит. Она сломается, спятит в этой крысиной яме. Кожу нещадно кололо, все тело чесалось.

– Роза, – мягко сказала Ингрид. – Пожалуйста, пожалуйста… Прости меня. Сможешь ли ты простить меня?

Роза сидела на корточках. Слезы упали прямо на лицо. Ингрид вздрогнула. Раскачиваясь взад-вперед, Роза рыдала, заходилась в стонах.

– Ты всё разрушила. Всё! Всю мою жизнь, в осколки!

– Прости меня. Роза, милая, прости.

Роза все раскачивалась, спрятала лицо в ладонях. Ингрид быстро огляделась. Журнальный столик, стулья, постель. Стеллаж с книгами. Теперь она знает, что здесь есть. В углу за спиной – подобие шкафа. О его существовании она и не подозревала.

Женщина наверху вдруг застыла.

– Роза… – пробормотала Ингрид, слова вязли на языке. – Пить, так хочется пить… Пожалуйста, могу я попросить дать мне… попить?

Она услышала, как женщина встает, как льется вода. В горле саднило. Вскоре вниз что-то полетело, упало с глухим звуком. Пластиковая бутылка с откручивающейся крышкой. Внутри плескалась вода. Ингрид наклонилась, схватила бутылку. Стиснув между коленями, открыла. Крышка упала и укатилась.

Поднесла бутылку к губам – и пила, пила. Что-то снова упало рядом. Прямо под ноги. Похоже на мягкую, сероватую колбаску.

– Это каша, – послышался сверху голос Розы.

– Ох, спасибо, – произнесла Ингрид. И тотчас, стремительно, не успев подумать: – Роза, помоги мне выбраться.

Роза стояла у люка. Ингрид видела ее ноги в черных носках, пробковые подошвы туфель. Одна нога поднялась, с силой топнула:

– Решила, что можешь мною командовать?! Да?!