Тед Белл - Живая мишень Страница 26

— Ты думаешь, этот стрелок — русский, Сток?

— Русский, а может, кто-то из прежнего восточного блока. Много же на свете осталось коммунистов, которые не прочь бы замарать руки кровью Алекса Хока.

— Ну а китайцы, северные корейцы…

— Они, конечно, тоже. Но китайцы и северные корейцы, видишь ли, делают свои собственные снайперские винтовки. Они не стали бы марать руки каким-то устаревшим советским дерьмом.

— Кое-кто на Среднем Востоке мог бы…

В этот момент в библиотеке появился Пелхэм, неся серебряный поднос с заварным чайником и чайными приборами на две персоны.

— Осмелюсь сказать, мне очень не хочется прерывать ваше, конечно же, самое глубокомысленнейшее и плодотворное обсуждение, но я подумал, что, возможно, чашка хорошего «Дарджилинга» могла бы помочь и дальше стимулировать ваши мозговые клетки.

— Пелхэм, — сказал Сток, — ну ты и фрукт. Тебе нравится городить всякую ерунду, которую обычные люди, я полагаю, никогда не поймут, но, черт возьми, ты говоришь с таким воодушевлением, что твои слова поневоле воспринимаются положительно.

— Ну вот и отлично, господин Джонс, — сказал Пелхэм. — Значит, вы будете пить чай?

— Я буду пить чай, — сказал Сток, и по его лицу расползлась огромная улыбка. — Пелхэм, ты нянчишься с Алексом с того самого дня, что он родился. Мы сидим здесь и пытаемся выяснить, кто мог настолько ненавидеть Алекса, что убил его невесту у входа в церковь. Возможно, ты мог бы кое-что добавить. Почему бы тебе не сесть рядом с нами и не послушать рассказ старины Росса о его полуночном визите на место преступления?

— Вы серьезно хотите этого?

— Я серьезен, как никогда.

— Тогда я должен быть восхищен. Я собирался провести это утро, сортируя носовые платки его светлости. Хлопковые и шелковые все валяются в одной куче. То, что вы мне предлагаете, кажется намного более интересным и стоящим занятием.

Пелхэм сел на прекрасный старинный виндзорский стул, который Алекс приобрел при распродаже одного имения в Кенте.

— Хорошо. Нам определенно нужна вся возможная помощь, чтобы полностью разобраться. Теперь, Росс, расскажи Пелхэму и мне, что случилось, когда вы с констеблем отправились к церкви той ночью?

— Ах да. Была темная и ненастная ночь. Дождь лил как из ведра, и я не ожидал, что мы чего-то добьемся в результате. Место преступления к тому времени было уже полностью осмотрено. Но констебль напомнил мне, что обычных следователей не стоит путать с Эмброузом Конгривом.

Сток засмеялся:

— Этот Эмброуз — настоящий спец. Он прирожденный коп, правда ведь?

— Приняв во внимание то, что стрелок провел ночь или большую ее часть на дереве, мы обошли вокруг ствола. Дважды. — Росс засунул в карман куртки руку и вынул маленький конверт из кальки. — Эмброуз нашел это во время второго обхода. Конверт только что вернулся из лаборатории.

Сток взял конверт и поднес его к свету.

— Непонятно, что это такое.

— Это кончик сигары. И обертка, и содержимое были идентифицированы как часть кубинской сигары. На обертке остался элемент фольги. Ребята из лаборатории смогли определить марку. «Кохиба».

— Так, ну и к чему мы пришли? Кубинские сигары можно приобрести где угодно.

— Совершенно верно. Но ярлык указывал, что эта сигара не была предназначена для экспорта. Возможно, она была куплена на Кубе.

— Хорошо, многие из кубинских парней хотели сделать из Алекса отбивную, но мы убили большинство из них, когда разнесли вдребезги подлодку мятежников.

— Сток, — спросил Сатерленд, наклоняясь вперед, — ты думаешь то же самое, что и я?

— Советская снайперская винтовка. Сотни их остались на Кубе. Стрелок мог быть и кубинцем. Бог знает сколько мы их угробили тогда…

— Куба, — перебил его Сатерленд. — Именно это слово Алекс попросил Конгрива добавить в список.

Именно тогда Пелхэм выронил из рук чайную чашку. Она упала на пол со звоном и разбилась на мелкие кусочки, а чай выплеснулся на брюки Стокли.

— О господи! — воскликнул Пелхэм. — Я, должно быть, схожу с ума!

— Ничего страшного, Пелхэм. Я помогу все собрать и…

— Я сделал ужаснейшую вещь, — сказал Пелхэм. — Абсолютно ужаснейшую. Я, должно быть, впадаю в старческий маразм.

— О чем ты, Пелхэм? — спросил Сатерленд. — Ты, мой друг, просто неспособен сделать что-нибудь ужасное.

Пелхэм глубоко вздохнул и уставился на двух мужчин.

— Вы оба думаете, что человек, который убил Викторию, мог быть кубинцем?

— В настоящее время мы подозреваем, что это так.

— Это может совершенно не соответствовать истине, — сказал Пелхэм, тревожно потирая руки в белых перчатках.

— Когда ты пытаешься раскрыть хладнокровное убийство, Пелхэм, все может соответствовать истине, — уверил его Сток.

— Это было приблизительно через неделю, после того как все вернулись с Карибского моря. После успешного завершения того мероприятия, которое его светлость шутливо назвала «личным кубинским ракетным кризисом», Вики гостила в нашем доме в Лондоне, выздоравливая после тех испытаний, что ей пришлось перенести в руках кубинских мятежников. Никто не возражает, если я налью себе маленький глоток виски? Чувствую себя немного испуганным.

— Черт возьми, Пелхэм, — сказал Стокли, — сейчас уже больше девяти утра, и я сам налью тебе стаканчик.

Стокли подошел к бару, посмотрел на серебряные ярлыки, висящие на горлышках тяжелых хрустальных графинов. Он не выпил за всю жизнь ни капли спиртного и был немного растерян, где здесь что.

— Виски в том графине слева, Сток, — сказал Сатерленд. — Пожалуйста, продолжай, Пелхэм.

— Хорошо. Ну вот, Вики и Алекс провели прекрасный вечер в доме на Площади Бельграв. Они ужинали в одиночестве. После ужина я поднялся к ним и показал тайную комнату, где хранил все детские игрушки Алекса и тому подобное. Там был прекрасный портрет лорда и леди Хок. Мы с Алексом решили повесить его над камином в гостиной. Они долго сидели на диване и любовались этим полотном.

— Что было после этого, Пелхэм? — спросил Стокли.

— Той ночью была жуткая гроза, и я развел в камине огонь. Когда дрова разгорелись, я оставил их наедине. Когда вернулся через несколько часов, то обнаружил, что они заснули. Было приблизительно три утра, и я решил накрыть их меховым покрывалом. Как раз тогда это и случилось.

— Что? — спросил осторожно Сатерленд, поскольку старина явно был не в себе.

— Я пошел было в свою комнату, и в этот момент услышал, как кто-то позвонил в дверь.

— В три утра? — удивился Сатерленд.

— Да. Ведь могло случиться что-то чрезвычайное. На самом деле не было никакого ЧП. Я спустился, включил лампы наружного освещения и открыл дверь. Там под проливным дождем стоял человек в черном плаще и держал в руках большой черный зонт. Он сказал, что ищет Александра Хока. Я ответил, что лорд Хок давно спит. «Тогда передайте ему это», сказал мужчина, вручив мне маленький золотой медальон. Я вспомнил, что этот медальон принадлежал его светлости.

— Ты передал его Алексу? — спросил Стокли.

— Нет. Просто ужасно. Я сунул медальон в карман жилета и ушел спать с твердым намерением отдать принесенную вещь его светлости следующим утром. Когда в семь я сошел вниз, чтобы приготовить завтрак, то нашел записку от его светлости, в которой говорилось, что они с Вики поднялись с рассветом и поехали в Хоксмур, где проведут несколько дней на Котсуолдских холмах, а потом Виктория уехала в Америку. Я положил медальон в серебряную коробку, где Алекс хранит все свои медали. И, что совершенно непростительно, забыл даже упомянуть о медальоне. Так как он никогда не смотрит на свои медали, я вполне уверен, что до сих пор Алекс ничего не знает об этом.

Стокли, глядя то на Пелхэма, то на Сатерленда, сказал:

— На что был похож медальон?

— Медальон с изображением Святого Георгия, — сказал Пелхэм. — На обратной стороне инициалы Алекса Хока. Подарок его матери. Я заметил, что он не носил медальон после возвращения с Кубы и спросил почему. Он сказал, что потерял медальон там.

— Этот медальон был на шее Алекса в ту ночь, когда мы спасли Вики, Росс, — пояснил Сток. — Один из охранников сорвал золотую цепочку и медальон с шеи Алекса. Мы были настолько заняты, пытаясь выйти оттуда живыми, что совсем забыли о нем.

— Пелхэм, ты можешь описать человека, который принес медальон? — спросил Росс, волнуясь.

— Ну, он держал зонтик так низко, что лица не было видно. Но когда он уже поворачивался, чтобы уйти, я мельком увидел его лицо в свете ламп. И поразился увиденному. Его зрачки были совершенно бесцветны.

Стокли и Сатерленд вскочили на ноги одновременно.

— У этого парня, — сказал Сток дрожащим от волнения голосом, — не было случайно никакого акцента, Пелхэм?

— Был, — ответил Пелхэм. — Причем очень явный. Испанский акцент.