Андрей Троицкий - Раскрутка Страница 26

Радченко погасил свет за полночь и вырубился, едва коснувшись головой подушки. Снился ему бесконечный коридор больницы, у единственного окошка самодельная кроватка, сколоченная из горбыля, в которой, туго спеленатый, лежал младенец с усами, жиденькой бородкой и синяком под глазом. «Это мой?» – спрашивал Дима медсестру, стоявшую у изголовья кроватки, но та отводила взгляд и молчала.

«Это мой? – повторял Радченко и всхлипывал, готовый расплакаться. – Скажите, пожалуйста, это мой? Тогда почему он такой… Ну, небритый?» Сестра пожала плечами. «А синяк? – Дима так волновался, что с трудом подбирал слова. – Синяк кто ему поставил?» – «Ну этот, как там его… сожитель Узюмовой», – сказала сестра. Из темноты коридора выплыл молодой человек с фотоаппаратом, он представился корреспондентом московской газеты и, не спросив разрешения, сделал несколько снимков странного младенца. Потом с чувством пожал руку Радченко и сказал: «От души поздравляю. Такое нечасто бывает. Да… От всего коллектива нашей газеты поздравляю вас с высокими достижениями. Рад за вас. Обязательно опубликуем фото на первой полосе». И как сквозь землю провалился.

Радченко закричал, сел на кровати, включил настольную лампу. Простыней вытер со лба капли липкого пота. Взял трубку мобильника и набрал номер жены.

– Что случилось, Димыч? – Голос Гали был взволнованным. – Ты знаешь, который час?

Радченко посмотрел на часы, которые не снимал ночью. Господи, четверть третьего.

– Со мной все в порядке. Просто я подумал… На ум пришло. Нет, ничего. Как ты себя чувствуешь?

– Мы разговаривали три часа назад, – сказала Галя. – И ты дважды спрашивал об этом. Чувствую себя нормально. Что с тобой, Дима?

– Ничего. Прости. Просто сон дурацкий приснился.

– Сон?

– Да сон, ну, не самый приятный. Я завтра позвоню. Целую. Спи.

Он дал отбой, вырубил свет и, стараясь заснуть, долго ворочался на койке. Душу наполняли недобрые предчувствия, а перед глазами все еще стояли увиденные во сне бородатый младенец и тот газетный корреспондент, обещавший опубликовать фотографии на первой полосе.

Вадим Суриков по кличке Безмен прибыл в Краснодар поздним вечером и начал действовать без промедления. Похоже, удача сама плыла в руки. Людей, интересовавших его, сегодня засекли в ресторане «Тройка». На место прибыли два местных парня из бригады Шеста, в ресторанном зале они сумели сделать несколько фотографий. А потом проследили, куда объекты направятся после застолья. Один из мужиков, долговязый, лет сорока, остановился в гостинице «Юность». Он ни от кого не прятался, поэтому отследить его перемещения оказалось совсем простым делом. Вернувшись в гостиницу, он купил в киоске книжку в бумажной обложке, заперся в своем номере и вскоре погасил свет. Через портье выяснили: зовут мужика Игорь Тихонов, приехал из Москвы вроде как в командировку.

Второй персонаж долго плутал по переулкам, оказался в Самокатном тупике, зашел в дом местной жительницы Валентины Узюмовой. И вскоре вышел через калитку, держа в руках то ли большую папку, то ли портфель. И снова стал плутать в темноте спящих улиц. То ли нарочно следы заметал, почувствовав слежку, то ли случайно так вышло, но человек неожиданно потерялся на улице Южной. Он просто свернул в подворотню трехэтажного старинного дома и пропал.

Уже за полночь Безмен, двое московских бойцов и провожатый из местных вошли на двор Узюмовой. Шагавший первым Безмен шарахнулся в сторону, когда из темноты, скаля зубы, выскочила здоровенная псина, с лаем кинулась на людей, едва не тяпнув за ляжку. Кто-то из парней не растерялся, выхватил пистолет с глушителем и пристрелил псину с двух выстрелов. Узюмова долго не открывала, пришлось самим сломать хлипкую дверь и вой ти на веранду. Когда включили свет, хозяйка, накинув халатик, выскочила из спальни, готовая заорать во все горло. Но, увидев четырех парней, заговорила хриплым шепотом.

– Вам чего… Чего надо-то, ребятки?

Когда ей задали несколько вопросов, никак не могла сообразить, о чем же ее спрашивают. Только тупо кивала головой и повторяла:

– Тише вы. Тише.

Следом за бабой из комнаты вывалился заспанный амбал в трусах и разорванной майке. Он что-то гаркнул, но Безмен, которому уже надоела эта бодяга, выступил вперед и саданул мужика между глаз рукояткой пистолета. Человек, схватившись за лицо, грохнулся на пол с такой силой, что подпрыгнул дубовый стол, а из серванта посыпались чашки. Мужик оказался в глубоком нокауте, а когда немного очухался и попытался встать, получил по лбу рантом кожаного ботинка. И больше не дернулся. Насмерть перепуганная хозяйка вышла из ступора и заговорила.

Вечером приходил человек, назвавшийся армейским другом художника Петрушина, с которым у Вальки в старинные года был роман. Даже не роман, а так что-то вроде охов-вздохов. Тот художник нашел себе девку посимпатичнее и помоложе Узюмовой. Голую ее рисовал. Но того художника подстрелили из-за той самой девчонки, Валька и думать про него забыла. А мужик, что заходил, выпросил у Вальки рисунки художника, которые завалялись за шкафом. Говорил – живопись любит. Вот и весь сказ.

– Как зовут чувака? – Безмен терял терпение. – Имя у него есть?

– Может быть, есть, – всхлипывала Узюмова. – Только он не назвался.

– А как ты его называла, курица? – орал Безмен. – Как? Хрен Иванович? А? Как ты его называла, сука страшная?

– Никак не называла.

От тупого бабьего многословия у Безмена заболел затылок, и он, коротко размахнувшись, поставил штемпель под вторым глазом Узюмовой. И ткнул кулаком в зубы так, что женщина слетела с катушек. Но ничего не добился. Хозяйка как полоумная ползала по веранде, плевалась кровью и все талдычила про какие-то рисунки, которые выпросил незнакомец.

– Только время терять с этой тварюгой, – сказал Безмен. – Тот красавец в гостинице у нас есть. И второй никуда не денется. Пошли из этой помойки. Запах тут… А то блевону.

Вместе с парнями он вышел на улицу, решив, что понапрасну потерял много времени, а надо бы хорошенько отдохнуть с дороги и отоспаться. Впереди трудный день.

Девяткин назначил встречу Дунаевой возле мотеля, где останавливались на ночь водители грузовиков. Чуть в стороне стояла шашлычная «Астра», работавшая всю ночь напролет. Девяткин занял место за столиком у окна и, чтобы скоротать время, спросил дежурное блюдо: рубленый шницель с картошкой. Он вдыхал запахи подгоревшего масла, старался поймать вилкой микроскопическую котлетку и думал о том, что из-за разговора с певицей пришлось отложить до лучших времен свидание с одной женщиной, очень приятной особой тридцати лет, с которой познакомился месяц назад в своем служебном кабинете. Она проходила свидетелем по делу о двойном убийстве.

Роман закрутился стремительно, как ураган в летний день. Девяткин, еще не надеясь на взаимность, отвел знакомую в одно приличное заведение и подарил цветы.

А дальше… Сплошная романтика и чувственные переживания, которые не описал бы словами даже поэт, но проклятая работа заедает, а свидание с интересной женщиной приходится переносить уже во второй раз. И все по вине Дунаевой. Днем она не может или не хочет выбраться с Рублевки. Слышать не хочет о том, чтобы к ней в дом пришел милиционер. Как же, что подумают соседи и охрана на вахте? И назначает встречи только в темное время суток, когда приличные люди сидят по домам.

Ольга Петровна присела к столу, когда Девяткин раздумывал, взять ли ему вторую порцию дежурного блюда, потому что дома в холодильнике нет ничего, кроме бутылки шампанского и коробки шоколадных конфет «ассорти». На Дунаевой были вес те же темные очки вполлица, неброская однотонная кофточка, прическа – как у пожилой учительницы: волосы зачесаны назад и собраны в пучок на затылке.

– Не хотите ли чего-нибудь из здешней кухни? – усмехнулся Девяткин. – Тут отменно кормят. Только что съел их дежурное блюдо – и такое ощущение неземное, будто вообще ничего не ел.

– Вы вызвали меня, чтобы выдать эту остроту?

– По части юмора я не силен, – признался Девяткин. – И я вас никуда не вызывал. Попросил о встрече. Чувствуете разницу?

– Давайте к делу. Я устала.

– У меня для вас две новости, – без предисловий начал Девяткин. – Как водится, одна хорошая, а другая так себе. Не очень. Первое: следствием установлено, что ваш брат Олег Петрушин жив. Тому есть неоспоримые доказательства. Не стану их сообщать. Это все-таки тайна следствия. По крайней мере, Петрушин был жив еще несколько месяцев назад. Да-да, несколько месяцев назад, весной. Когда официально его прах уже похоронили.

Девяткин пригубил компот из сухофруктов, наблюдая за эффектом, которые произвели его слова. Ольга Петровна хотела снять очки, в последний момент передумала, но очки сами сползли на кончик носа. Открыла рот, глотнула воздуха. Было заметно даже сквозь косметику, штукатурку, толстым слоем размазанную по лицу, что Ольга Петровна побледнела. Плечи опустились, всегда прямая спина ссутулилась. Женщина откинулась на спинку стула, будто ей ударили кулаком по лицу. Девяткин поспешно встал и вернулся с полным стаканом холодной воды.