Джон Гришэм - Повестка Страница 26

Надежнее места не найти. Сенсорные датчики, дублирующие системы охраны. Миссис Чейни многозначительно кивнула на стоявший слева от нее стеллаж с четырьмя мониторами. Перед самой хозяйкой светился экран телевизора: шла новая серия «мыльной оперы». Не составляло труда понять, куда чаще бывал направлен взгляд владелицы офиса.

— Территория патрулируется двадцать четыре часа в сутки, — проговорила она, заполняя бумаги. — Электронный замок на воротах. Ни одной попытки несанкционированного проникновения или взлома. К тому же здесь все застраховано. Видите галочку? Распишитесь. Секция 14Б.

Застраховать три миллиона долларов? Оставив в нужном месте свою закорючку, Рэй внес плату за шесть месяцев и забрал ключи.

Спустя два часа он вновь был в хранилище с шестью новенькими коробками из гофрированного картона, кучей старой одежды и двумя разваливавшимися прикроватными тумбочками, купленными для вида на «блошином» рынке. Затормозив у бокса 14Б, Рэй быстро перенес весь этот хлам внутрь.

Пачки банкнот были помещены в пятьдесят три целлофановых пакета, те положены на дно картонных коробок и завалены стопками рабочих бумаг, тетрадями с текстами лекций, набросками научных статей, без которых совсем недавно он не мыслил свою жизнь. Теперь бесценному архиву предстояло выполнить куда более важную миссию.

Если в бокс и проникнет злоумышленник, то скорее всего содержимое коробок его разочарует. Деньги надежно укрыты от посторонних глаз. Не располагая банковской ячейкой, обеспечить им лучшую защиту Рэй не мог.

Но что делать дальше? Мысль о хранящемся под боком, пусть даже в безопасности, сокровище не давали покоя.

Минут пять Рэй бездумно смотрел на стоявшие в углу бокса коробки. В мозгу медленно складывалось решение: ни в коем случае нельзя наведываться сюда ежедневно. Однако при всей разумности этого решения выполнимость его вызывала сомнения.

Рэй опустил металлическую завесу бокса, повернул ключ в тяжелом замке и сел в машину. Выпустив «ауди» с территории хранилища, охранник закрыл ворота.

Фога Ньютона беспокоила погода. Его новому подопечному предстояло совершить первый серьезный перелет — до Линчберга и обратно, а судя по показаниям радара, надвигалась гроза. В небе не было видно ни облачка, да и прогноз синоптиков звучал вполне оптимистично.

— Сколько он успел налетать? — спросил Рэй.

— Тридцать один час, — мрачно буркнул Фог.

Для полета в грозу маловато, подумал Рэй. На пространстве, отделявшем Шарлотсвилл от Линчберга, не было ни одного аэродрома — только горы.

— Ты тоже намерен подняться в воздух? — осведомился инструктор.

— Во всяком случае, хотел бы.

— Даже не мечтай. Надвигается фронт, и быстро. Лучше посмотреть на него со стороны.

Ничто не пугало Ньютона так, как новичок за штурвалом во время грозы. Полет через горы требовал учета множества факторов: выверенный маршрут, время пребывания в воздухе, расход горючего, погодные условия, наличие запасной полосы для посадки… Разрешение на взлет давалось в письменном виде. Однажды Фог категорически отказался подписать Рэю бумагу: в ясный летний день приборы предупредили, что на высоте пяти тысяч футов возможно обледенение несущих плоскостей.

Через ангар они прошли к квадрату, где стоял только что совершивший посадку «лир». На западе, над хребтами, сгущалась безобидная дымка. Усиливался ветер.

— Десять-пятнадцать узлов, не меньше, — бросил Фог. — И, заметь, боковой.

Посадка в таких условиях не предвещала ничего хорошего.

Чуть в стороне от «лира» разворачивалась «бонанза», та самая, о которой вот уже третий месяц мечтал Рэй.

— Вот она, твоя красавица, — сказал Ньютон.

— Если бы моя…

Пилот «бонанзы» остановил машину, и, когда на поле стих рев двигателей, Фог добавил:

— Я слышал, ее хозяин сбросил цену.

— Намного?

— На двадцать пять. Четыреста пятьдесят тысяч даже для этого совершенства несколько чересчур.

Выбравшись из-за штурвала, пилот начал выгружать на бетонную полосу туго набитые сумки. Фог задрал голову к небу, время от времени поднимая к глазам руку с часами. Рэй не отводил взгляда от изящных обводов фюзеляжа.

— Почему бы нам ее не опробовать? — задумчиво спросил он.

— «Бонанзу»?

— Да. За сколько ее можно взять в аренду?

— Надо бы поторговаться. С хозяином я знаком.

— Уточни у него, всего на один день. Слетаем в Атлантик-Сити и назад.

Ньютон мгновенно забыл о надвигающейся грозе.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. Я же ничего не теряю.

Кроме самолетов, Фога в жизни интересовала только игра в покер.

— Когда?

— Послезавтра, в субботу. Утром — туда, вечером — обратно.

Внезапно Ньютон замкнулся, бросил взгляд на часы, с тревогой оглядел горизонт.

— «Янки-танго» на подлете! — прокричал из окошка диспетчерской Дик Докер. — В десяти милях!

— Слава Богу, — пробормотал Фог и, подхватив Рэя под локоть, зашагал к «бонанзе». — Значит, говоришь, в субботу?

— Да, на весь день.

— Узнаю. Думаю, мы договоримся.

Ветер немного стих, и «янки-танго» благополучно совершил посадку. Фог хмыкнул, губы его растянула улыбка.

— Выходит, ты не прочь рискнуть, а, Рэй?

— Так, по мелочи. Одна скромная партия в блэкджек.

Глава 17

Тишину позднего утра пятницы разорвал звонок в дверь. Рэй неохотно выбрался из постели: все еще давала себя знать накопившаяся за четыре дня усталость. Ничего, пара чашек крепкого кофе приведет его в норму.

Почтальон вручил Рэю бандероль от Гарри Рекса. Внутри увесистого конверта из плотной коричневой бумаги оказались письма и газетные вырезки. Разложив корреспонденцию на обеденном столе, он начал с вырезок. «Клэнтон кроникл» вынесла на первую полосу парадный фотоснимок судьи Ройбена В. Этли в строгой черной мантии, с молоточком в руке. Сделан снимок был лет двадцать назад: волосы у судьи густые, седины почти незаметно, да и мантия еще не болтается на его сухопарой фигуре, как на вешалке. Заголовок извещал: «ОН НЕ ДОЖИЛ ГОДА ДО СВОЕГО ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТИЯ». Из трех статей на первой полосе одна представляла собой пышный некролог, в другой воспоминаниями о великом человеке делились его друзья, третья перечисляла имена тех, кого щедрая рука судьи успела облагодетельствовать.

На снимке в «Форд-каунти таймс» Ройбен Этли выглядел уже намного старше. Репортер застал его сидящим на крыльце особняка, с трубкой в руке и — немыслимое дело! — улыбающимся. В длинном вязаном жилете судья напоминал добродушного дедушку. По-видимому, корреспонденту удалось разговорить его, и старик согласился поведать гостю о перипетиях Гражданской войны, о своем кумире Натане Бедфорде Форресте. В подписи к фотоснимку редакция прозрачно намекала на готовую к выходу из печати книгу о генерале и тех жителях округа, что стояли с ним в те давние годы плечом к плечу.

Во всех публикациях, когда-либо посвящавшихся судье, речь крайне редко заходила о его сыновьях. Упомянуть одного означало не обойти вниманием и другого, а вспоминать о Форресте почиталось среди жителей Клэнтона дурным тоном. Горожане понимали друг друга без лишних слов: с младшим судье не повезло.

Но ведь все могло быть иначе, подумал Рэй. Отец осознанно отказался от общения с сыновьями. Служа согражданам, он привык жертвовать не только деньгами, но и временем, которое принадлежало его собственной семье.

К душе подступило чувство печали, хотя в эту пятницу Рэй никак не рассчитывал грустить. Он превосходно держался пятью днями раньше, когда обнаружил в кабинете безжизненное тело судьи. В моменты испытаний откуда-то брались силы, он закусывал нижнюю губу, поднимал поникшую было голову и действовал. А теперь, когда Клэнтон остался далеко позади, душу вновь охватила тоска.

Послания друзей Гарри Рекс нашел в абонентской ячейке на почте, в почтовом ящике особняка, а несколько штук ему передали из канцелярии суда. Часть писем была адресована Рэю и Форресту, на других в качестве адресатов значились «члены семьи». Писали юристы, выбравшие своей стезей служение закону исключительно благодаря блистательной, незаурядной личности Ройбена В. Этли. Писали разведенные супруги, усыновленные дети, их приемные родители, писали вышедшие на свободу преступники — все те, в чьих судьбах оставил свой неизгладимый след судья. Вместе с ними скорбели о потере его коллеги, однокашники, политики, которым на протяжении десятилетий он помогал по мере сил.

Но самыми красноречивыми были облагодетельствованные отцом сограждане. Они многословно, почти в одинаковых выражениях превозносили безграничную щедрость судьи, драматическим образом изменившего их жизнь.

Как мог столь бескорыстный филантроп оставить после себя спрятанные под стеллажом три миллиона долларов? Не раздал ли денег больше, нежели спрятал? Болезнь Альцгеймера? Старческое слабоумие? А часто ли вам приходилось слышать о скромных пенсионерах, сумевших, несмотря на старческую немощь, накопить огромное состояние?