Виктор Пронин - Будет немножко больно (Женщина по средам) Страница 27

— У нас получалось.

— Хорошо... Принимается. Дальше.

— Слушали Джексона...

— Этого тощего гомосека? — уточнил Пашутин.

— Называй его, как хочешь! Слушали.

— И звук, конечно, был на полную мощность?

— Почти...

— Взрыва не слышали?

— Не было взрыва. Трепались о том, о сем...

— О бабах?

— О девочках, — поправил Вадим отца.

— Ну, что ж, можно их и так называть, им это нравится... Я слышал в очереди две бабули по девяносто лет себя девочками называли... Пикантно получалось. Ладно... И что же было дальше? — Пашутин присел к столу, подпер обильную щеку ладонью.

— Вдруг слышу — Игорь орет не своим голосом... Я как глянул... А у него нога на одной жилке болтается, а вместо колена... каша. И оттуда кровь, как из крана... Ну, мы и замотались...

— О девочках больше не говорили?

— Вадим выбежал во двор, стал звать на помощь, — Борис сделал вид, что не заметил укола полковника. — Я здесь остался... Резиновый жгут подвернулся...

— Как мог у вас в доме оказаться резиновый жгут? Вы что, готовились к чему-то подобному?

— Это был шланг от клизмы, — Борис наклонил голову и сжал зубы, чтобы не сорваться.

— От клизмы? — удивился Пашутин. — Надо же... Оказывается, и в таких случаях клизма бывает полезной... Игорь не возражал, что вы на нем клизму испытываете?

— Нет, не возражал, — Борис посмотрел на полковника, уже не скрывая ненависти. — Потом напомнил — звони, дескать, в скорую. Позвонили... Приехали минут через десять — пятнадцать…

— Оружием баловались?

— Нет.

— Граната, взрыватель, толовая шашка...

— Говорю же — ничего кроме бутылки не было у нас в руках! Ничего!

— Насколько мне известно, шампанское не взрывается с таким результатом, — невозмутимо проговорил полковник. — Может, у Игоря что-то было в карманах?

— Тогда бы ему оторвало яйца! — сорвался и Борис.

— А яйца оказались на месте? Вы проверили? Убедились?

— Не сообразили.

— Жаль... Дальше.

— Ничего у него в карманах и быть не могло... Он пришел в шортах. Туда ничего не спрячешь.

— Кто-нибудь был в доме, кроме вас троих?

— Никого.

— И девочек не было?

— Нет...

— Не было, или вы не видели? — спросил полковник. Видимо, невозмутимость, негромкий голос и постоянно повторяющиеся уточнения тоже входили в набор его следовательских приемов. Он вроде и верил, и не верил, и соглашался, и в то же время сомневался, сознательно подкалывая ребят, посмеиваясь над ними, раздражая, прекрасно понимая, что в гневе человек более искренен, чем в спокойном состоянии.

— Не было, — сказал Борис. — Мы внесли шампанское, я тут же прошел на кухню и сунул бутылки в холодильник. Игорь отправился в ванную принять душ... Жара... И он решил освежиться. Вадим из спальни притащил магнитофон, записи... Они стояли возле кровати. Можно сказать, что мы, сами того не желая, как бы осмотрели всю квартиру. Кроме нас здесь не было ни души. И быть не могло.

Двери, окна, балкон — все было заперто. Я сам открывал, замки были в порядке, никаких повреждений. А замки такие, что их так просто не откроешь. Шведские замки.

Полковник встал, прошелся по квартире, постоял у окна. Лицо его, освещенное последними солнечными лучами, казалось, светилось в сумерках. Он обвел взглядом кровавые пятна на стене и на полу, постоял у кресла, с которого сполз Игорь, снова сел к столу, придвинул к себе телефон.

Набрал номер.

— Больница? Опять полковник Пашутин. Простите за назойливость... Что-нибудь есть для меня новенького? Так... Понял... Это хорошо... Даже так? Вы все сохранили? Прекрасно. Завтра утром к вам придет от меня человек и все возьмет на экспертизу. Договорились. Всего доброго.

И Пашутин медленно положил трубку на рычаги.

— Ну что там? — спросил Вадим. — Случилось что-нибудь?

— Докладываю, — вздохнул Пашутин. — Проведена операция. Можно сказать, что прошла успешно. Рана обработана и зашита. Клиент еще не приходил в сознание.

— А нога? Ногу они пришили?

— Оказалось, что ее попросту не к чему пришивать. Не к чему. Хирург сказал, что подобного он не видел в своей жизни. Такое впечатление, что коленка взорвалась изнутри.

— А такое бывает?

— Нет, такого не бывает. Коленка может взорваться только снаружи. И только при активной посторонней помощи. При обработке раны обнаружено несколько бесформенных частиц металла...

— И что это значит?

— Понятия не имею... Они все собрали и завтра передадут на исследование. Только после этого можно будет делать какие-то выводы, предположения.

— Но с ногой... Плохо?

— Почему? С ногой все в порядке. Обильное кровотечение обычно устраняет возможность заражения... Игорь достаточно молод, рана затянется...

— Без ноги?

— Разумеется... Чего ему сделается... Однако, боюсь, дружка своего разлюбезного вы лишились, не будет больше дружка по имени Игорь.

— Это как? — не понял Вадим.

— А зачем вам калека? Безногий, хромой... Нога отрезана выше колена... Теперь у него другие заботы... Как бы денег на протез собрать, где бы костыль приличный раздобыть, с кем бы выпить покрепче... Да-да, ребята, печально, но это так, — полковник соболезнующе щелкнул пальцами. — Спиваются калеки. Это уже, как говорится, установленный факт.

— Ну, не все же, — возразил Борис.

— Почти все. Может быть, кто-то другой удержится, но Игорь сопьется, тут уж нет никаких сомнений.

— У кого нет сомнений? У тебя? — повысил голос Вадим.

— И у вас их быть не должно. Слабак он. Самый обычный слабак, вроде вас... Что у него за душой? Шампанское, девочки не первой свежести, насильник опять же... Все вы, и он в том числе — подонки, а подонки спиваются первыми, — Пашутин говорил негромко, устало, размеренно и именно его безразличность в голосе действовала на ребят, замерших в креслах, сильнее всего. Полковник говорил, вроде, не о своих предположениях, а о том, что уже случилось и чего изменить нельзя. Он просто сообщал печальную весть.

— Но это еще неизвестно, это еще как получится, — неуверенно возразил Борис.

— А вы вспомните мои слова... Вы их вспомните совсем скоро. Вот очухается немного, швы подзатянутся, начнет от подушки головку отрывать... Вы как-нибудь заглянете к нему, если не забудете к тому времени калеку безногую... А на кой вам калека? На тусовку полуночную с ним не сходишь, к девочкам, или как вы их там называете, тоже не забежишь... И выпить не сможет на равных... На одной-то ноге далеко не ускачешь... Так вот, зайдете к нему через пару недель, если не забудете к тому времени...

— Не забудем! — заорал Вадим — он уже был не в силах слушать размеренный голос отца.

— А ты не волнуйся, — усмехнулся полковник. — Не надо так волноваться... Ты же уверен, что зайдешь проведать калеку? Уверен. И будь себе тверд. Так вот, зайдете вы к нему в палату, а там еще таких же человек двенадцать, семнадцать... Без рук, без ног, без мозгов... И первое, что он у вас попросит... Выпивку. — Могу спорить на что угодно — не шампанского попросит. Спирту. Водки. И побольше. И почаще.

— Ладно, посмотрим.

— Каким, вы говорите, спортом он занимался?

— Всеми видами.

— А все-таки?

— Баскетболом.

— Ну что ж, — рассудительно кивнул полковник, поднимаясь и надевая форменную фуражку. — Хороший спорт. Красивый. Спорт сильных, мужественных, высоких... Недавно видел по телевизору, как калеки безногие в баскетбол играли... На колясках. Ничего, получалось. Передайте Игорю, что у него не все потеряно.

И полковник направился к выходу.

— Николай Петрович! — окликнул его Борис. — Позвольте задать вопрос?

— Слушаю.

— Скажите, пожалуйста... Вот у вас и в голосе, и в словах... постоянно звучит вроде как злорадство... Это что, профессиональное, или чисто личное?

— Это не злорадство, — Пашутин подошел ближе к креслу, на котором сидел Борис. — Это глубокое удовлетворение. Он получил то, чего вполне заслуживал. Вы, похоже, вывернулись, удар пришелся на него. Вы пока уцелели, не знаю надолго ли...

— Это почему же “пока”? — спросил Вадим.

— Потому что у вас криминальный образ жизни. Вы же особо опасные преступники. Насильники. В местах заключения из вас сделали бы девочек в первые же часы. И все годы, которые пришлось бы отсиживать, вы были бы девочками. Вас бы любили, за вас бы всю работу выполняли, самые жирные куски бы приносили, откормили бы на загляденье... Полненькие бы стали, нежные, привлекательные... За вас бы дрались уголовники как за первых красавиц, смертным боем били бы друг друга. Конечно, наколки бы вам сделали соответствующие, чтобы и на воле не забыли бы кто вы есть... Чтобы и на воле знающий человек узнавал бы в каждом из вас девочку... И чтобы не посмели увернуться от своих обязанностей и на воле, — голос Пашутина становился все тверже, громче, он, похоже, готов был потерять самообладание. Видно, спокойствие и показное безразличие и ему давались нелегко. — Я ответил на твой вопрос, Борис?