Роман Светлов - Сон Брахмы Страница 27

– Каким знанием?

Антонина Андреевна потупилась. Она наморщила лоб и несколько минут шевелила губами, пытаясь сформулировать то, что хотела некогда донести до отца Матвея.

– Все звучит настолько просто, что люди не верят этому.

– Скажите мне, быть может, я пойму вас.

– Александр Невский был солнечным человеком. Вы, мужчины, смотрите только на одно: как он воевал, с кем, кого победил. А ведь не это главное. Александр Невский знал, что наш мир – только прообраз грядущего. Господь дремлет и наблюдает нас во снах, а мы полагаем, что эти сны и есть реальность. Он еще не проснулся! А потому и смерти нет – той, которой мы так боимся. У индусов есть предание, что бог-создатель по имени Брахма мириады лет спит, прежде чем приступить к сотворению нового мира. Не знаю, насколько правильный образ я выбрала, но мы все живем во сне Брахмы. Вы понимаете?

– С трудом.

– Да что там понимать! Наш мир – лишь прообраз будущего. Именно поэтому нам дано ошибаться и грешить, одной Христовой молитвой замаливая грехи. Нам дана чудесная сила, потому что мы – мысли, мечты, сновидения Брахмы! Нет материи – есть одна только фантазия спящего Создателя.

– Так Александр знал это?

– Безусловно. Все великие чудотворцы, восстававшие от смерти, знали это. И Александр Благоверный знал. Потому вспомнил о России в год нашествия Мамая… Ваш отец служил в храме его имени. Это был необычный храм. На его стенах было изображено знание Александра.

– Летящий богомаз? Страшный суд, которого не было?

– Да! И не только. Вы заметили это? Ваш отец тоже заметил?

– Слишком поздно. Уже после пожара, благодаря фотографиям, которые делались два десятка лет назад.

– Так почему же он не хотел выслушать меня!

Наступила минутная пауза. Наконец Матвей нашелся, что сказать:

– Вы говорили, что любите моего отца.

– Да, – вновь склонила голову Антонина Андреевна.

– После смерти моей матери он избегал женщин – если это были не прихожанки, подходящие к причастию или просящие о духовном подкреплении и защите. Отец верен памяти; он не хотел опошлить ее ничем. Он отсекал все, что считал вмешательством в свое прошлое. Он чувствовал, что вас ведет. Вам ведь не нужна была его духовная защита.

– Почем вам знать!.. Впрочем, мне не нужна защита. И духовная тоже. Я никого не боюсь, ведь я – мысль Брахмы… Вы смеетесь?

– Нисколько.

– Да нет, смеетесь. Совсем как тот амбал, который приходил от имени вашего отца и пугал меня.

– Этого «амбала» звали Андрей Нахимов?

– Да. Он представился экономом храма. Все экономы такие?

– У нас особенный, – усмехнулся Матвей. – Это все от того места, где он работал, пока не пришел в Церковь.

– В службах?

– Именно так. А вообще-то Андрей – нормальный мужик. Просто со своим представлением о людях…

– То, что его представления отличаются от моих, я поняла быстро. Вначале он обвинил меня в сексуальных домогательствах. Да так грубо, что я едва не потеряла дар речи.

– Он… иногда перегибает палку. Ради дела, так сказать, – смущенно проговорил Матвей.

– Ради чьего дела? Церковного? Вы, молодой человек, всерьез думаете, что этот ваш эконом верно служит своему настоятелю?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Матвей.

– Когда я рассказала ему о сне Брахмы, он стал не просто грубым. Он разъярился. Он пообещал убить меня, если я расскажу об этом вашему отцу.

– Что за ерунда!

– Никакая не ерунда. Он махал перед моим лицом своими кулачищами и орал, что я – безмозглая тварь, которая не должна лезть не в свое дело.

– Вы не преувеличиваете?

– Ничуть! Ваш эконом прекрасно знает об изображениях на стенах храма. Но он очень не хочет, чтобы об этом узнал ваш отец… Я очень испугалась. Я хорошо различаю, всерьез говорит человек или, так сказать, «гонит волну». Здесь был первый случай.

– Поэтому вы и сбежали, когда к вам приходили отец Евпатий вместе с Нахимовым?

– Именно поэтому. Храм сожгли, но остались те, кто видел его фрески. Я имею в виду – не просто видел, но и понимал их смысл. Я подумала, что со мной хотят разобраться. И не просто сбежала с работы. Я переехала сюда, на квартиру друзей.

Матвей внимательно смотрел на собеседницу. Легче всего было отнести ее рассказ на счет какой-либо душевной болезни. Нахимов ему казался не слишком далеким, но открытым и верным существом, вроде большого стареющего пса, в любой момент готового броситься на защиту хозяев.

– Я написала вам, что знаю, по какой причине сожгли храм, после длительных раздумий. Бывали дни, когда мне казалось, что и отец Иоанн, и вы, и ваш эконом – одна компания. Я думала, что вы заодно. Но сердце подсказывало: это не так. А сердцу надо верить, оно умнее ума.

– Ну хорошо, – тяжело вздохнул Матвей. – По какой причине сожгли храм?

– Представьте, что случится, когда все узнают, что они – грезы во сне Брахмы! Можете вообразить, как переменится мир? Жить по-старому будет нельзя. Я думаю, на земле есть много людей, понимающих, что происходит. Но многие из них не хотят, чтобы правда всплыла.

– Погодите, по вашей логике получается, что все мы существуем во сне Создателя. Но стоит Ему пожелать, и сновидения узнают об этом!

– Вы умеете управлять своими снами? Когда вы во сне разговариваете с кем-то, вы заранее знаете слова своего собеседника? Все, что происходит во сне, находится в вашей воле? Неужели вы никогда не замечали, что во снах действуют существа с собственной волей! Могущество Брахмы таково, что в его снах живут по-настоящему свободные существа. Мыслящие и страдающие.

– Страдающие?

– Да, страдающие. Потому, что есть разница между сном и реальностью. И мы предполагаем, что в нашем нынешнем существовании что-то не так, как должно быть…

Выйдя от Антонины Андреевны, Матвей долго ловил «частника». Время было уже не раннее, поэтому лишь с пятой попытки нашелся водитель, который согласился отвезти его в Алексеевскую. Устроившись поуютнее на заднем сиденье, Матвей достал из кармана мобильный телефон, включил его и набрал номер Евпатия. Тот взял трубку после первого же звонка:

– Как ты? Едешь?

– Уже еду. Нашел что-нибудь?

– Нашел. Успели в подкладку засунуть. Так что, скорее всего, за тобой не следят.

– Все чисто. Вот еще что: Нахимов на месте?

– Нет. Вскоре после полудня сказал твоему отцу, что должен поехать в Москву. Поговорить о стройматериалах для храма. Все еще не вернулся.

– Не вернулся… – Матвей на несколько мгновений отнял трубку от уха и зажмурился. Затем заставил себя успокоиться и заговорил снова: – Если вернется, присматривайте за ним.

– Если вернется? – удивился Евпатий.

– Именно так, – мрачно проговорил Матвей и отключил мобильник.

Глава 6

«Обладание правдой – наполнение кувшина: в конце концов наступает»[6].

Горы подавляли своей бесконечностью. Поначалу пилигрим испытывал восторг и воодушевление, глядя с очередного перевала на сиреневые, серые, синие гряды с неизменными снеговыми шапками на главных вершинах. Но их было слишком много. Уже месяц он шел от одного перевала к другому, а за ним открывалась все та же картина: гора, наползающая на гору, скала, вздымающаяся над скалой. Здесь почти не было растительности, и лишь изредка вдали он видел стайки каких-то животных. Постоянно не хватало воздуха. Поначалу болела грудь, уставшая от попыток наполнить легкие воздухом. Потом его тело привыкло и к этому испытанию. Движения стали скупыми, шаги – короткими. Он часто садился отдохнуть – едва ощущал приближение очередного головокружения.

Сны стали похожи на обмороки: когда телу плохо, а душа, бросив его, блаженствует, не отягощенная ни болью, ни заботами. В снах он видел своих покойных родителей, приятелей детства, имена которых забыл. Он видел райские кущи: там с ним играли девы-апсары, которых мусульмане называют гуриями. Просыпаясь, он с трудом вдыхал сухой горный воздух и надевал на свою душу тело – вместе с безжизненным пейзажем вокруг.

С каждым днем болтавшаяся за спиной сумка становилась все легче. Запасы сухих лепешек и орехов постепенно иссякали, а съестное в здешних горах найти было непросто. Иногда путешественник разбавлял свое меню кореньями или плодами растений, которые напоминали ему растения тех мест, откуда он пришел…

Откуда он пришел? Издалека. Из-за бескрайних степей, где каравану порой бывает нужен год, чтобы одолеть ту дорогу, которую конный путник проходит за месяц. И все по причине бесконечной войны, которая для тамошних жителей – вещь более понятная, чем мир. Из-за других гор, населенных мусульманами, которые заставили его выбросить крестик и сделать обрезание – после чего он две недели провалялся в лихорадке, ибо нож, которым ему срезали крайнюю плоть, был столь же пыльным, как и руки людей, силой втащивших его в ислам.

Он пришел из-за священной реки. Сначала его била дрожь, когда он видел, как в ее темные воды бросают полусожженные трупы. Но беседы со старцами, которые сидели и молились близ нее, вернули его душе покой, – и он смирился со странным обычаем. Он покаялся в обрезании и был прощен: хотя до обрезания считал себя христианином, а люди, жившие на берегах святой реки, знали о Христе лишь то, что мусульмане называют Его одним из своих пророков. Он обладал даром к чужим языкам, а потому выучил и несколько наречий людей, живших по берегам бесконечной реки.