Роберт Сойер - Вычисление Бога Страница 27

— А что будет, если они нас здесь поймают?

— Никто нас не поймает, Кутер. Об этом не переживай.

— Когда мы сможем вернуться? — спросил Фолзи. — Мне за границей не нравится. Приехать в Буффало — уже скверно, но, по крайней мере, это были Штаты. Если нас поймают, кто знает, что с нами сделают канадцы. Может, они вообще никогда не отпустят нас домой.

Эуэлл подумал было сказать, что в Канаде, по крайней мере, нет высшей меры, но решил, что не стоит. Вместо этого произнёс:

— Пока что мы не можем пересечь границу, не время. Ты слышал новости: они уже поняли — это те же парни, которые подорвали клинику в Буффало. Будет лучше, если мы побудем здесь.

— Я хочу домой, — пожаловался Фолзи.

— Верь мне, — сказал Эуэлл. — Будет лучше, если мы пробудем ещё какое-то время.

Он помолчал, раздумывая — не пора ли затронуть ещё одну тему. И сказал:

— Кроме того, здесь нам предстоит ещё одна работёнка.

— Я не хочу никого убивать, больше нет! Я этого не сделаю — не могу сделать, Джей-Ди! Просто не могу.

— Знаю, — ответил Эуэлл. Он протянул руку, чтобы потрепать Фолзи по плечу. — Знаю. Но тебе и не придётся, я обещаю.

— Ты этого не знаешь, — сказал Фолзи. — Ты не можешь быть в этом уверен.

— О нет — ещё как могу! На этот раз тебе не нужно бояться, что ты кого-то грохнешь. Сейчас наша цель — уже мёртвые.

— Ну, этот разговор — полнейший провал, — сказал я, поворачиваясь к Холлусу после того, как врид испарился из конференц-зала.

Стебельки глаз Холлуса затрепетали:

— Теперь ты понимаешь, почему мне так нравится с тобой разговаривать, Том. По крайней мере, я могу тебя понять.

— Похоже, голос Т-кна переводил компьютер.

— Да, — сказал Холлус. — Вриды не говорят линейным, последовательным образом. Скорее, они сплетают слова в сложную структуру, которая для нас абсолютно неинтуитивна. Компьютер дожидается окончания фразы, а потом пытается расшифровать её значение.

Я немного об этом поразмыслил:

— Как в речевых ребусах? Знаешь, в тех, где мы можем написать «он, он сам», а расшифровываем это как слово «он» рядом со словосочетанием «он сам». И читается это как «он вышел из себя» — что метафорически означает «он находится в состоянии чрезвычайного возбуждения или волнения».

— С такими ребусами мне сталкиваться не приходилось, но — да, думаю, они в чём-то это напоминают, — согласился Холлус. — Впрочем, в речи вридов запрятаны куда более сложные мысли и взаимоотношения между словами куда замысловатее. Чувствительность к контексту для вридов чрезвычайно важна; слова означают совершенно разные вещи, в зависимости от того, где их ставят. А ещё у них в языке полным-полно синонимов, означающих в точности одно и то же, но в каждый конкретный момент времени применять допустимо только одно. У нас ушли годы на то, чтобы научиться вербально общаться с вридами; лишь несколько форхильнорцев — и я не один из них! — могут общаться с ними без помощи компьютера. Но, даже если отставить в сторону структуры синтаксиса, вриды отличаются от людей и форхильнорцев. Они фундаментально мыслят иначе, чем мы.

— А что в их мышлении такого особенного? — спросил я.

— Ты обратил внимание на их персты? — спросил Холлус.

— На пальцы? Да. Я насчитал двадцать три.

— Ты их насчитал, всё верно, — сказал форхильнорец. — Мне тоже пришлось это сделать при первой встрече с вридом. Но вриду не пришлось бы считать — он бы просто знал, что их двадцать три.

— Ну, ведь это его пальцы… — сказал я.

— Нет-нет, я о другом. Ему бы не пришлось считать, поскольку он может ощущать этот уровень количественного множества с одного взгляда, — пояснил Холлус и покачал туловищем. — Поразительно, но, в отличие от тебя, сфера человеческой психологии меня интересовала особо… хотя я не могу считать себя профессионалом…

Он опять немного помолчал и добавил:

— Вот и ещё одна не-вридовская концепция: идея о том, чтобы иметь особую область деятельности.

— В том, что ты говоришь, смысла не больше, чем в речи Т-кна, — покачав головой, заметил я.

— Ты прав; прошу прощения. Позволь мне попытаться сформулировать это по-другому. Я изучаю человеческую психологию — настолько, насколько это возможно по радио- и телевизионным передачам. Ты сказал, что насчитал у Т-кна двадцать три пальца, и вне всяких сомнений, так это и есть. Ты внутренним голосом проговаривал самому себе «один, два, три», и так далее, и так далее, вплоть до двадцати трёх. И, если ты в чём-то похож на меня, тебе, по всей видимости пришлось пересчитать ещё раз, чтобы убедиться в правильности подсчёта.

Я кивнул; всё так и было.

— Хорошо. Теперь допустим, я показываю тебе один объект — скажем, один камень. В этом случае тебе не нужно было бы его считать, ты бы просто ощущал его количественное множество и просто знал бы, что это один объект. То же самое относится к двум объектам. Ты бросаешь взгляд на пару камней и без какой-либо обработки уже знаешь, что их два. То же самое относится к трём, четырём или пяти предметам — если ты обычный человек. Лишь начиная с шести или более предметов ты начинаешь их по-настоящему подсчитывать.

— Откуда ты это знаешь?

— Смотрел передачу на канале «Дискавери».

— Ну, хорошо. А как это вообще определили?

— Проводились тесты по скорости подсчёта объектов. Если тебе показать один, два, три, четыре или пять предметов, ты ответишь на вопрос о количестве примерно за одно и то же время. Лишь начиная с шести предметов это время возрастает, и с каждым дополнительным предметом необходимое для подсчёта время возрастает на одну и ту же величину.

— Понятия об этом не имел, — признался я.

— Живи и учись, — сказал Холлус. — Представители моего вида обычно ощущают количественное множество вплоть до шести — лишь немногим больше вашего. Но вриды в этом отношении разбивают нас в пух и прах: типичный врид может ощущать количественное множество вплоть до сорока шести, хотя некоторые их представители способны и на большее, вплоть до шестидесяти девяти.

— Правда? Но что будет, если предметов станет больше? Им придётся считать их все, начиная с первого?

— Нет. Вриды не могут считать. Они в буквальном смысле не знают, как это делается. Либо они ощущают количество, либо нет. У них имеются различные слова для чисел от одного до сорока шести, а большие числа они просто-напросто называют словом «много».

— Но ты же только что сказал, что некоторые из них могут ощущать и большие числа?

— Верно, могут. Но они не могут выразить их словами; у них для этого недостаёт словарного запаса. Те вриды, которые могут ощущать большие числа, очевидно, обладают определённым преимуществом. Они могут, скажем, предложить обменять пятьдесят два одомашненных животных на сорок восемь таких же, и другой врид, менее способный, не будет иметь возможности оценить честность сделки. Священники-вриды почти поголовно более талантливы в этом отношении.

— Настоящие кардиналы[2] от церкви, — произнёс я.

Холлус оценил шутку. Стебельки глаз мелко задрожали, и он сказал:

— В точку!

— Как ты думаешь, почему они так и не разработали систему подсчёта?

— Наши мозги проявляют лишь те способности, которые дала эволюция. У наших — моего и твоего — предков были реальные, потребные для выживания преимущества в том, чтобы иметь способ подсчёта больше пяти или шести: если семеро сердитых соплеменников блокируют путь влево, а восемь вправо, твои шансы на удачу, сколь бы ни были малы, всё равно лучше с левой стороны. Если в твоей группе десять человек (включая тебя самого), и ты занят сбором фруктов, тебе лучше вернуться с десятью штуками, а не то ты наживёшь врага. На самом деле, если ты принесёшь всего девять фруктов, тебе, скорее всего, придётся распроститься со всеми ими для того, чтобы умиротворить остальных — получится, что ты потратил силы без какой-либо пользы для себя.

Холлус сделал еле заметную паузу и продолжил:

— Но вриды почти никогда не собираются в постоянные группы более чем в двадцать — или около того — индивидуумов. Такие числа они ощущают целостно. А если с одной стороны у тебя сорок девять врагов, а с другой — пятьдесят, разница несущественна; ты в любом случае обречён. Если воспользоваться человеческой метафорой, можно сказать, что природа сыграла с вридами злую шутку. У вас десять пальцев, и это отличное число: оно прекрасно работает в математике, поскольку является чётным и может разделяться на половинки, пятые и десятые доли; кроме того, десять — сумма первых четырёх натуральных чисел: один плюс два плюс три плюс четыре равно десяти. У нас, форхильнорцев, в этом отношении тоже всё хорошо. Мы считаем, топая ногами, а их у нас шесть — тоже чётное число, подразумевающее половины, третьи и шестые доли. Шестёрка — сумма первых трёх натуральных чисел: один плюс два плюс три равно шесть. Опять-таки, ментальный базис для математики. Но у вридов двадцать три пальца, а двадцать три — простое число, которое не позволяет разделить его на целые доли, кроме как на двадцать три… слишком большой делитель для большинства реальных задач. И это число не является суммой последовательных натуральных чисел: такими суммами семи и восьми чисел являются двадцать один и двадцать восемь. С пальцами как у них, вриды просто не превратили счёт в раздел математики, как мы.