Роберт Ладлэм - Парижский вариант Страница 28

Покуда он добирался до улицы Сан-Хуан-де-Диос, Джон успел перевести дыхание. Здесь туристов было не так много, но бежать дальше не было никаких сил. Носиться вверх-вниз по склонам утомительно даже для опытного спортсмена. Придется рискнуть, остаться на людях. На каждом перекрестке Джон осторожно оглядывался... и вскоре его осенило.

Впереди он заметил мужчину с камерой на ремне и лампой-вспышкой в руках — типичного туриста в поисках кадра. Фотограф то заходил в переулок, то вновь выбредал на свет, склонял голову к плечу, приседал, вставал на цыпочки — одним словом, искал ракурс. Со спины его можно было принять за Джона Смита.

Это был шанс. Когда фотограф забрел в очередной переулок, агент последовал за ним.

Видимо, в последнюю секунду турист услышал шаги за спиной.

— Эй! — воскликнул он, оборачиваясь. — Ты кто? — Говорил он по-английски. — Что за...

Джон упер дуло пистолета ему под ребра:

— Тихо.Американец?

— Да, твою...

— Тихо! — Агент надавил пистолетом посильнее.

Турист машинально перешел на шепот, но не успокоился.

— ...мать, я американец! Не на того напал! Ты еще пожалеешь...

— Мне нужна ваша одежда, — перебил его Джон. — Снимайте.

— Одежда? Ну ты маньяк! Какого... — Турист наконец обернулся и увидел холодное лицо агента, потом опустил взгляд на «зиг-зауэр». — Господи, — прошептал он с ужасом, — а ты-то кто?

Джон медленно поднял пистолет. Дуло смотрело туристу точно в лоб.

— Раздевайтесь. Быстро.

Глядя на Джона, точно кролик на змею, турист покорно разоблачился до исподнего. Отступив на шаг и не выпуская оружия из рук, агент снял брюки, рубашку, туфли.

— Наденьте только мои штаны, — посоветовал он. — Ваша майка сойдет за футболку. Так вы будете меньше походить на меня.

Застегивавший ширинку турист совсем побелел.

— Не надо меня пугать, мистер!

— Будете возвращаться в отель, — безжалостно продолжал агент, переоблачаясь в чужие кеды, серые штаны, синюю гавайку и бейсболку с надписью «Чикаго Кабз», — идите людными местами. Делайте снимки. Ведите себя как обычно. Ничего с вами не случится.

Он двинулся прочь. Выходя на улицу, Джон обернулся — турист еще стоял в темном проулке, не в силах сойти с места и глядя ему вслед.

Пришла пора жертве стать охотником. Неторопливым широким шагом агент двинулся прочь, покуда впереди вновь не зашумела толпа туристов. В этот раз улица привела его к монастырю Сан-Хуан-де-лос-Рейес, служившему гробницей королям Кастилии и Арагона. Напротив церкви, чей фасад украшали, с позволения сказать, цепи христианских невольников, отбитых у мавров в эпоху Реконкисты, толпились заплатившие за ночную экскурсию приезжие.

Не доходя до монастыря, Джон свернул в таверну, чьи широкие окна давали прекрасный обзор, и выбрал столик у самого окна, чтобы видеть всю площадь перед церковью. Утерев лицо бумажными салфетками, агент заказал кофе с молоком и принялся ждать. Террористы могли прикинуть, куда он направляется, и вряд ли позволили бы беглецу проскользнуть сквозь частые сети облавы. Рано или поздно его найдут.

Действительно, Джон едва успел допить кофе, когда мимо прошел жилистый немолодой баск в красном берете, а с ним — еще один боевик. Оба внимательно оглядывали всех встречных, но на сидящего в десяти шагах от них агента даже не глянули. Должно быть, заключил американец, дело в синей гавайке.

Неторопливо поднявшись, он бросил на столик несколько евро — за кофе — и последовал за террористами. Тем, правда, удалось ненамеренно избавиться от «хвоста», неожиданно свернув за угол. Тихонько выругавшись, Джон двинулся прямо. Они не могли уйти далеко.

Улочка вывела его на поросший травою склон холма. Внизу текла Рио-Тахо; воды ее еще не спали после зимнего разлива, и река шумела, готовая показать свою силу. Позади и по левую руку панораму старого города закрывали синагога дель Трансисто и Сефардский музей, по другую сторону реки сияли огнями новые районы и подмигивали яркие окна изящного отеля «Парадор». Тут и там росли с трудом державшиеся на склоне кусты.

За одним из них и притаился агент, давая глазам время приспособиться к темноте. Нетерпение сжигало его. Да куда же они подевались?

Тогда он и услышал голоса. Двое беседовали чуть ниже по склону и левее, всего в двух десятках шагов, на совершенно открытом месте. Простучали камушки, сброшенные чьей-то ногой, и в беседу вступил новый голос... уже третий. Прислушиваясь, Джон с восторгом сообразил, что говорят они по-баскски. Но в тот же миг по спине его пробежали мурашки — в потоке непонятных слов он уловил собственное имя. Они говорили о нем, и охота продолжалась.

Снизу, от реки, поднялся четвертый террорист. Когда он вступил в разговор, имя Смита прозвучало снова, и беседа продолжилась по-испански.

— Там его нет. А я точно видел, как он выходил из таверны вслед за Итурби и Зумайей. Он где-то здесь. Может, ближе к мосту.

Террористы заспорили, поминутно сбиваясь с родного баскского на испанский. Смит понемногу разобрался — те, кого звали Зумайя и Итурби, обыскивали улицы на окраине старого города, где и оторвались от «хвоста», а подошедший с реки был тот самый Элизондо.

В конце концов террористы решили, что Смит прячется где-то неподалеку, и собрались обшарить склон. Пока они занимали позиции, агент торопливо дополз мимо них по траве и песку до старой ивы, склонившейся к реке, и скорчился в тени ее ветвей, сжимая свой верный «зиг-зауэр». На ближайшие минуты он находился в безопасности.

Отужинав в «Ла Вента дель Альма» — «Приюте души», очаровательном трактире по другую сторону реки от старого города, мсье Мавритания вышел на террасу самого роскошного отеля Толедо, «Парадор Конде де Оргас».

Террорист мельком глянул на часы — времени еще оставалось предостаточно, до встречи почти час, — и позволил себе, подняв взгляд, насладиться видом ночного города. Древний Толедо, озаренный тысячей огней, пересеченный тысячей теней, возвышался над лунной рекой, точно ожившая поэтическая строфа из «Сказок тысяча и одной ночи» или прекрасная персидская поэма о великой любви. Грубая культура Запада, с ее узколобым богом и слащавым Спасителем, не могла воспринять Толедо. Впрочем, что взять с тех, кто женщину готов превратить в мужчину, оскверняя тем истину жены, равно как истину мужа? Но нигде это падение не было столь заметно, как в этом великом граде Пророка, где каждый памятник, каждый след прошлой славы становился пустячным поводом выдоить безмозглых туристов.

А Мавритания упивался видами Толедо, пьяный без вина. Для него город был божественным даром, живым напоминанием о славной эпохе тысячелетней давности, когда под властью арабов возник этот центр исламской науки посреди невежественной и дикой Европы. Здесь привечали ученых и мусульмане жили в гармонии и мире с христианами и иудеями, здесь смешивались языки и книжники изучали обычаи и верования иных народов.

«А теперь, — с гневом продолжал про себя невысокий человечек, — христиане и евреи называют ислам варварской религией, желают стереть его с лица земли. Что же — им не преуспеть. Ислам восстанет снова и снова будет править миром». Об этом позаботится он, Мавритания.

Террорист поднял воротник кожаной куртки — ночь была прохладная, — продолжая размышлять о богатствах этого впавшего ныне в упадок города. Туристы приезжают, чтобы сфотографировать его памятники, увезти какую-нибудь безделушку, потому что у них больше денег, чем души. Но очень немногие посещают Толедо, чтобы понять, каким был этот город, что принес ему ислам, покуда христианская Европа содрогалась от нетерпимости Средневековья. Террорист с горечью подумал и о своей нищей, голодающей родине, где пески Сахары капля за каплей выдавливают жизнь из земли и народа.

А неверные еще удивляются — почему он ненавидит их, почему мечтает погубить весь их род и вернуть миру исламское просвещение. Вернуть культуру, презирающую богатство и жадность. Вернуть силу, веками правившую миром.

Мавритания — не фундаменталист. Он прагматик. Вначале он преподаст урок евреям. А потом — американцам. А пока пусть они попотеют.

Террорист прекрасно знал, что людям Запада он кажется живой загадкой. Он рассчитывал на это. Нежные пальцы, пухлые щеки, выпирающий животик — просто архетип слабака и слюнтяя. И только сам Мавритания знал о себе правду. Он был героем.

Он еще немного постоял в ночи, глядя с террасы роскошного отеля на шпиль величественного собора христиан и приземистые купола и минареты аль-Касра, построенного его предками-арабами почти полторы тысячи лет назад. Лицо его оставалось бесстрастным, но в душе Мавритании клокотало пламя гнева, заботливо питаемое накопленными за века обидами. Его народ восстанет вновь! И пусть случится это не сразу, не в один день — первым шагом станет тот могучий удар, что будет вскоре нанесен по Израилю.