Сергей Бакшеев - Конкурс на тот свет Страница 28

Тихону пришлось рассказать о долгом сегодняшнем дне, о найденных телах девушек и о жуткой смерти Ашота.

— Вот такие дела, — закончил Тихон рассказ и сам удивился, сколько событий произошло с того момента, как он утром с трудом выбрался из гаража.

— Жуть! — покачал головой Мурат. — Три трупа за день! И все хотят повесить на тебя?

— Думаю, разберутся, не дураки же в милиции работают? — с некоторым внутренним сомнением произнес Тихон. — Для меня, очевидно, что девушек убил Ашот. Сослуживцы подтвердили, что у него крыша давно поехала.

— Крыша? — удивился Мурат.

— Так иногда про голову говорят.

— Куда она поехала? Никак не могу освоить русский язык, слишком образный. — Мурат задумался. — Ашот мог это сделать. У него с головой не все в порядке было. Это точно. Я еще тогда вам говорил, чтобы к нему присмотрелись. Видит Аллах, хорошо, что меня Павленко еще с утра ментам сдал, а то застукали бы в подвале ночью — не отмажешься.

— Павленко! — удивился Тихон. — Он что, тебя в подвале нашел, то есть, застукал? О, черт, я тоже перехожу на этот жаргон. Что будет, если мы здесь засидимся?

— Нет, не в подвале, — поморщился Мурат, вспоминая неприятное. — Я сам сплоховал. Вылез утром на волю и поводок с ошейником с собой прихватил, тот, что вы у меня оставили. Помнишь? Подумал, продам кому-нибудь из собачников. Поводок хороший, крепкий, денег стоит. Как раз экзамен идет, мамаши-папаши около крыльца переживают. Я к ним подхожу, поводок предлагаю, всего за пять рублей. Уже деловой торг начал вести, а тут Павленко из дверей выскакивает, злой такой, взвинченный. Кто-то его допек, из себя вывел. Кстати, вроде ты перед этим в институт забежал?

— Да. Опоздал я немного утром. И с Павленко у меня разговор получился неприятный, — припомнил Тихон яростное лицо Владлена Валентиновича около аудитории.

— Вот, этот разъяренный Павленко увидел у меня поводок, впился в него глазами, подбежал, схватил и отнять хочет. Я держу, а он на меня по злому пялится, откуда, спрашивает. Я сразу не допер, ругаться пытался, а потом вспомнил! У него же дог был. Необычный такой, пятнистый, то ли мраморный называется, то ли еще как. Молодая еще псина была, бестолковая, но шустрая и большая. Он его страшно любил, всегда гулял с ним, даже в институт приводил. А в самом начале лета этого дога прямо напротив института военный «Урал» задавил. Как Павленко переживал! Собачка первые минуты еще жива была и так скулила! От этого крика, знаешь, как сердце сжималось? Павленко ее на руках нес, представляешь, какую тяжелую, что-то кричал, а все смотрели. И глаза у него безумные были, такие же, как сегодня, когда он у меня поводок выхватывал. Тут я и допер, что это ошейник с его собаки. Как он у тебя оказался? Короче, Павленко меня тоже признал, под локоток в институт затащил и в милицию позвонил. Не знаю, что он им наговорил, а я как дурак, сидел, ждал, объяснить пытался. Милиция приехала, я — немытый, небритый, без документов. Меня и забрали. Завтра в военкомат отвезут. Выясняли уже, что те меня давно разыскивают.

— Так это поводок от его собаки? — поразился Тихон, вспомнив свои прежние подозрения о садистских наклонностях Павленко.

— Ну да, он ее страшно любил. Наверное, оставил на память. А ты его откуда взял?

— В его кабинете, — думая о своем, тихо ответил Заколов. — Так ты говоришь, что у него взгляд безумный был?

— Ну да. Совершенно безумный. И сегодня, когда меня за руку схватил, и тогда, когда собачка погибла.

— Безумный… Может, у него сдвиг с тех пор произошел. И бывают моменты, когда он себя не контролирует.

— У всех такие моменты бывают.

— У всех? Не скажи…

Уставший Заколов понуро сидел на жестких нарах и смутно вспомнил, точнее ощутил пустым втянутым животом, что последний раз съел пару бутербродов давно-давно, еще вчера утром. С тех пор, он кроме нескольких соленых огурцов в подвале, да простой воды из-под крана, ничего в рот не брал.

— А как здесь с едой? — поинтересовался Тихон.

— Плохо. Меня сюда утром привезли. Днем ничего не давали, не успели на довольствие оформить. А вечером — макароны, хлеб и чай. В умывальнике немного воды есть, — подсказал Мурат.

После его слов, Тихону сильно захотелось пить. Он подошел к умывальнику, подставил ладони ковшиком и жадно выпил из немытых рук всего несколько глотков, пока вода не закончилась. На умывальнике крышки не было. Тихон вытер мокрой ладонью лоб и с необъяснимой надеждой заглянул сверху. Большие чешуйки ржавчины сиротливо лежали на дне.

Он грустно примостился на твердых нарах. Что за неудачный день, даже поесть не удалось! И Тротя в общаге не кормленный. Может, Сашка додумается ему таракана подкинуть. С другой стороны, вчерашний день — был еще хуже. Что ни говори, а эта камера гораздо удобнее мрачного погреба. Подумаешь, свет не выключают, зато можно вытянуться, полежать, и во рту, опять же, нет противной тряпки. Да здесь просто санаторий!

— Тихон, — позвал Мурат, — подскажи решение задачи про бутылки.

— Бутылки?

— Ну, помнишь, у меня в подвале. Имеются две произвольные кучи бутылок — больших и маленьких. Из больших к маленьким переставляют некоторое количество бутылок, а потом столько же возвращают обратно. Причем возвращают совершенно произвольные бутылки. Спрашивается: чего теперь больше, среди больших бутылок маленьких или среди маленьких — больших?

— Грамотно сформулировал.

— А ответ? Ты сказал, что одинаково.

— Да.

— А почему?

— Подумай сам. Даю подсказку в виде еще одной задачи. Есть два стакана: один с пивом, другой с водой. Зачерпнули ложку пива и плеснули в воду. Перемешали и вернули ложку воды в пиво. Чего теперь больше: пива в воде или воды в пиве?

— А перемешивали тщательно?

— Не важно, можно вообще не перемешивать. И даже переливать из стакана в стакан несколько раз.

— Странно. А количество пиво и воды в стаканах было одинаково?

— Тоже не важно. Главное, чтобы после всех манипуляций количество жидкости в каждом стакане равнялось первоначальному.

— Вот так задачка. Она на пропорции?

— Можно, конечно, ее решить с помощью формул, — Тихон смачно зевнул, — но проще с помощью элементарной логики.

Эх, если бы жизнь подкидывала только такие простые задачки, помечтал Заколов.

С этой мыслью он быстро заснул.

Глава 21. Что такое наука?

Следующее утро для Заколова началось с допроса в знакомом кабинете майора Петелина. Но в этот раз вместо милиционера, его допрашивали представители военной прокуратуры города.

Петелин находился рядом, но после нервотрепки прошедшего дня и бессонной ночи, в течение которой он регулярно подбадривал свой организм порциями водки, майор ощущал себя физически совершенно разбитым, однако очень счастливым. А как же иначе? Он за одни сутки нашел злодейского убийцу! Пусть даже мертвым. Тот оказался солдатом, и, следовательно, теперь это дело военных. И пусть сейчас они во всем разбираются и составляют бесконечные бумаги. А ему пора с женой и дочерью ехать в отпуск, в деревню, где есть зеленая трава, дойные коровы, самогон, лес и грибы, а не эта пыльная жаркая пустыня.

Начальник милиции дышал в сторону от военных и благостно думал, как сегодня вечером проставит отходную перед сослуживцами. А ночью — в поезд! Там и отоспится.

В середине дня, после однообразных бесконечных вопросов, Тихона отпустили. Около здания милиции его поджидал Евтушенко.

— Ну, наконец, — обрадовался друг. — Ты случайно не ранен? А то армяне говорят, что в тебя стреляли.

Расплывшийся в глупой, но счастливой улыбке, Тихон молча замотал головой. Сашка недоверчиво осмотрел его рваную и грязную одежду и предложил:

— Тебе надо помыться и переодеться.

— Нет, — твердо возразил Тихон. — Сначала надо пожрать. Если бы ты знал, как я хочу есть. Столовка сейчас работает?

— Да, как раз обед, — ответил Сашка, посмотрев на часы.

— Ну и отлично! Пойдем.

В душной нагретой, словно сауна, столовой, Тихон хлебал кислые щи, глотал слипшиеся макароны с котлетой, пил теплый компот, вылавливая оттуда кусочки непонятных сухофруктов, и думал, как же все вкусно! А еще два дня назад столовская еда ему казалось просто ужасной. Как он был не прав! Главное не вкус пищи, а аппетит едока.

Вдобавок к обрушившемуся на него счастью, душ в общежитии сегодня был открыт для мужчин. Тихон блаженно подставлял грязное тело под слабую прохладную струйку и в очередной раз намыливал голову едким шампунем «Лада», осторожно, на ощупь, ставя его на полочку, опасаясь, что стеклянный пузырек выскользнет и разобьется о кафельный пол. А потом он лежал в одних трусах на своей железной кровати, такой мягкой, такой удобной, и слушал как Борис по несколько раз, подстраивая струны и пробуя разный тембр голоса, пел под гитару одну и ту же песню. И каждый раз ему казалось, что получается все лучше и лучше. Нет, в общаге все-таки здорово!