Стюарт Вудс - Предатель Страница 28

Розен улыбнулся.

— Эта мысль мне по душе.

Раздался короткий стук в дверь, и Маргот провела в комнату Роберта и Сьюзен Харт.

Майкл сначала подошел к Сьюзен, дружески обнял ее и поцеловал, затем сердечно пожал руку Бобу.

— Я очень рад вас обоих видеть, — сказал он. — Жду не дождусь услышать ваши отзывы о сценарии. И позвольте вам представить Элиота Розена.

Молодой режиссер пожал руки им обоим.

— Всегда с огромным удовольствием смотрел ваши работы, — сказал он Бобу Харту. — Я был так рад, когда узнал, что буду с вами работать в этой картине.

Харт принял похвалу снисходительно, и все уселись на креслах вокруг большого камина.

— Я помню этот кабинет, — сказал Харт. — Я любил тот фильм, любил Рэндольфа и всегда хотел сыграть эту роль.

Майкл улыбнулся.

— Это очень интересная мысль, — сказал он. — Когда отснимем «Тихие дни», вернемся к ней. — Он наклонился к собеседникам. — Ну, а теперь, — сказал он, — расскажите мне, что вы думаете о сценарии.

— Мне очень нравится, — сказал Харт.

— Но есть и возражения, — вмешалась Сьюзен.

Майкл достал из стопки на кофейном столике копию сценария.

— Я хочу услышать все ваши замечания с самого начала.

Сьюзен Харт говорила, не пользуясь заранее приготовленными заметками, разбирая весь сценарий от эпизода к эпизоду, высказывая существенные и более частные замечания. Майкл обратил внимание, что все ее претензии имели целью увеличить роль ее мужа, расширить диалоги с его участием. Он немедленно согласился больше чем с половиной замечаний Сьюзен и обещал проконсультироваться с Марком Адером по поводу остальных, а потом снова стал ее слушать.

— Наконец, — сказала она, — сцену с пением вообще надо убрать.

Майкл не стал сразу отвечать, но повернулся к ее мужу.

— Боб, а как вы сами воспринимаете эту сцену?

— Я смогу ее сыграть, — спокойно сказал Харт.

— Но он не будет ее играть, — твердо сказала Сьюзен. — Последние двадцать пять лет Боб потратил на создание имиджа, который ценится на вес золота. Я не позволю ему сделать что-то такое, что разрушит этот образ в представлении публики; скорее, мы откажемся работать в этом фильме.

— Позвольте, Сьюзен, я изложу вам свои соображения по этому вопросу, — сказал Майкл, в дальнейшем обращаясь к одному Бобу Харту. — Боб находится на поворотном этапе своей карьеры; он давно уже блестяще освоил жанр вестерна, полицейских и приключенческих фильмов, и он достиг такой точки, когда продолжать в том же ключе будет означать лишь повторение прежнего. Если он останется в рамках этого образа, то даже поклонники и критики, которым все это очень нравилось, постепенно к нему охладеют. И еще одно: давно не было такого сценария, который требовал бы от Боба полного раскрытия его актерских способностей.

— Вот это верно, — сказал Харт. Жена бросила на него внимательный взгляд.

— Зрители увидят в Бобе неизвестные им прежде качества, этот фильм их просто ошеломит, ручаюсь. Здесь перед ним вроде бы скромный, но по-настоящему мужской характер со многими, многими гранями. Он доказывает свою мужественность, когда противостоит жестокости, в других сценах он проявляет удивительную чувствительность. Но все же он не может выразить свои чувства перед женщиной, потому что боится, что она для него слишком молода. Но именно в этой сцене, чрезвычайно трогательной и тонкой, он навсегда покоряет ее сердце. Что здесь может быть не так?

Сьюзен Харт заговорила.

— Конечно то, что вы сказали, верно и, конечно, доктору приходится завоевывать девушку, но за каким чертом ему понадобилось петь?

— Потому что он неисправимый романтик, Сью, да и сам фильм романтический. В этом его великая сила, и именно это вызовет невероятный успех у публики. А чем плохо пение?

Сьюзен выпрямилась и хотела что-то возразить, но тут совершенно неожиданно ее перебил муж.

— Ведь мне не в первый раз придется петь, — сказал Боб Харт.

Сьюзен удивленно посмотрела на него.

— Что?

— Задолго до нашей встречи, дорогая, я готовил себя для музыкальной сцены; в сущности, я думал, что там и развернется моя карьера.

Сьюзен была потрясена.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал!

— Да как-то речи об этом не заходило. Прежде чем вступить в Студию актеров, я долгое время только и думал, как бы получить роль в мюзикле. А драматический талант во мне заметил только Ли Страсберг, он-то и заставил меня изменить амплуа.

— За что мы все ему весьма признательны, — сказал Майкл. — Можно вас спросить, Сьюзен, вы уже слышали эту музыку?

— Нет, но дело не в этом, — ответила она.

— Я хочу, чтобы вы ее услышали сейчас, — сказал Майкл.

Он поднял трубку:

— Маргот, пожалуйста, позовите Антона и Германа.

В комнату вошли Антон Грубер и Герман Гехт, и все приготовились слушать.

Антон сыграл вступление, затем Герман начал петь. Время от времени Майкл исподтишка поглядывал на Сьюзен Хант, но ее лицо было непроницаемо. Когда Герман закончил, все зааплодировали; потом музыканты ушли.

Майкл повернулся к Бобу и Сьюзен.

— Ну как?

— Я смогу это спеть, — сказал Харт. — Это в пределах моего диапазона. Придется, правда, немало поработать, чтобы снова прийти в форму.

— А вы, Сьюзен? — спросил Майкл.

— Я признаю, что это прекрасно, — сказала Сьюзен. — Но почему это должно быть по-немецки?

— Вот что, Сьюзен, давайте сначала снимем фильм, — сказал Майкл. — Клянусь, я не собираюсь выставлять Боба на посмешище. Если вам не понравится эта сцена, мы снимем другой вариант финала.

Она повернулась к мужу.

— Тебе действительно это нравится?

Харт пожал плечами.

— Давай посмотрим, как дело пойдет.

— Ладно, — сказала Сьюзен, — сначала снимем фильм, потом решим. Но никто, я серьезно говорю, никто не должен увидеть эту сцену, пока мы ее не одобрим.

— Меня это устраивает, — сказал Майкл. — Элиот?

— Меня тоже, — ответил Розен. Это были его единственные слова за всю беседу.

— Мы с вами еще вернемся к сценарию, когда я переговорю с Марком, — сказал Майкл.

Встреча завершилась.

Когда Харты ушли, Элиот Розен заговорил снова.

— Неужели ты и вправду думаешь, будто она оставит эту сцену? — спросил он. — На мой взгляд, Сьюзен — крепкий орешек.

— Положись на меня, — сказал Майкл. — В любом случае сцена отвлекла ее от вопросов, которыми она могла забросать тебя.

— Кажется, эта сцена начинает мне нравиться, — сказал Розен.

Глава 30

Майкл стоял в центре огромного офиса Лео Голдмана и грелся в лучах солнца. Киты киноиндустрии — продюсеры, руководители студий, актеры, режиссеры и журналисты — заполнили комнату. Все они только что побывали на первом показе «Ночей Даунтауна» и теперь выражали Майклу свои восторги.

Борода у Майкла отросла подлиннее, и в этой толпе он чувствовал себя вполне безопасно, хотя первые десять минут в начале вечера он пристально вглядывался в лицо каждого. Он боялся увидеть среди них человека из «мерседеса», который был свидетелем убийства Дэниела Дж. Мориарти, или женщину в бигуди из дома напротив.

Он получал поздравления от одного из известнейших режиссеров в городе, когда секретарь Лео дернула его за рукав.

— Что такое? — спросил Майкл, стараясь скрыть раздражение.

— Охранник с главной проходной хочет с вами поговорить по телефону. Вероятно, там кто-то хочет пробраться на студию и говорит, что знает вас.

Майкл извинился перед собеседником и вышел в другую приемную к телефону.

— Мистер Винсент, это Джим, охранник у главных ворот. Здесь у нас человек по имени Пэриш, который говорит, что был режиссером вашей картины; он хочет пройти на показ.

— Чак Пэриш? — спросил Майкл. Это было некстати.

— Именно так.

Майкл немного подумал.

— Джим, расскажи ему, как добраться до моего офиса, а там я его встречу.

— Да, сэр.

Майкл повесил трубку и вышел из корпуса. Он быстро прошел к своему офису и явился как раз вовремя — Чак Пэриш выходил из видавшего вида спортивного автомобиля. Пока Майкл приближался, Чак споткнулся и неловко упал. Портфель вылетел из его руки и приземлился в нескольких футах от него.

Майкл поднял портфель, потом помог молодому человеку.

— Осторожнее, Чак, ты сильно расшибся!

— Чертова машина, — выругался Чак. — Никак не могу к ней привыкнуть, одолжил у друга.

— Заходи, — Майкл провел Чака в свой офис. — У тебя на лбу такая царапина, дай-ка я ею займусь.

Он подошел к бару, налил на салфетку немного водки, потом вернулся и осторожно протер Чаку лоб, пока царапина не стала чистой.

— Как ты думаешь, можно мне немного этого добра в стакан? — спросил Чак.

— Конечно. — Майкл положил в стакан лед и сверху налил водки. — Тоник?