Максим Михайлов - Дикие нравы Страница 29

Тогда казалось, что это единственный выход, возможно, так оно и было на самом деле, по крайней мере, проверить это не представилось возможным, из шестисот с лишним человек добравшихся до Французского Конго от контракта с Легионом не отказался ни один. Капитан Галуа мог честно поздравить себя с великолепной вербовкой. Конечно, в одно подразделение и даже в одну часть русских старались не направлять, раскассировав их среди прочих легионеров, которых к тому времени числилось во французской армии больше сотни тысяч. К своему огромному удивлению новоиспеченные легионеры встретили среди них немало своих соотечественников, которых разметало по всему свету безжалостной машиной Второй Мировой войны. Второй столь же многочисленной группой оказались, как ни странно, негры из США. Жители южных штатов, они бежали через океан, спасаясь от притеснений и погромов куклусклана. Таков был в то время Легион наполовину славянский, наполовину чернокожий. Кроме того, на сержантских должностях часто можно было встретить немцев, преимущественно спасающихся от наказания эсэсовцев. Офицерами, естественно, были французы, в большинстве своем уроженцы тех самых колоний, в которых располагались их части.

Старик помассировал виски, стараясь отвлечься от овладевших им мыслей, вновь сосредоточиться на повседневных заботах. Однако против воли продолжавшая разматываться, как нить из катящегося клубка память, не отпускала. Вдруг ни с того ни с сего заныл, запульсировал наливаясь кровью, давно заживший рубец на затылке, оставленный сабельным ударом. Как же назывался тот оазис? Сейчас уже и не вспомнить заковыристое арабское имя, данное этому затерянному среди мертвой пустыни зеленому островку. Кажется, Бер-Аюм, а может быть и нет… Правая рука скользнула к верхнему ящику стола и на ощупь нашарила в нем плоскую стеклянную бутылку. Коньяк, настоящий французский, вовсе не похожий на то пойло, что под видом знаменитого на весь мир благородного напитка пытаются обычно подсунуть доверчивым туристам здесь в Африке. Этот куплен в Марселе, во время недолгой поездки в страну, гражданство которой было оплачено тем самым ударом бедуинской сабли. Янтарная жидкость тягуче забулькала, проливаясь в горло, теплым шаром жидкого огня прокатываясь по пищеводу, проваливаясь в желудок. Так, теперь еще покурить, покурить и успокоиться, выкинув из головы лишние воспоминания, так не вовремя разбередившие душу. Можно подумать воспоминания когда-нибудь бывают вовремя?

Покрытый арабской вязью, высокий, полтора метра от пола кальян, запузырился налитым в колбу белым вином с пряностями, дохнул полузабытыми восточными ароматами. Кальян Старик себе позволял, свято веря, что очищенный вином дым не наносит обычного разрушительного вреда организму, наоборот, помогает расслабиться напряженным нервам, отдохнуть, прийти в нормальное и спокойное рабочее состояние. Глаза сами собой закрылись, губы втянули новую порцию сладковатого дыма, унося Старика прочь от заваленного бумагами стола, от кондиционированной прохлады щитового модуля, прочь, прочь из Экваториальной Африки. Горячий ветер пустыни ласкал щеки, нежно сдувая с них налипшие песчинки, ероша длинными жаркими пальцами волосы. Точно так же как это делала Лейла, молодая алжирская проститутка, полукровка, охотно принимавшая за скромную плату на своей бедной квартирке легионеров. Там ее и нашли, точнее, нашли ее тело. Голова стояла отдельно, на маленьком кухонном столике, из посиневших опухших губ торчал сморщенный обвисший член. В комнате приколотый кривой бедуинской саблей к кровати легионер, штаны спущены до колен, в паху кровавое месиво. И мухи, жирные зеленые мухи, жужжащей тучей носящиеся под потолком из стороны в сторону, вспугнутые вошедшими людьми. Еще живыми, но такими же вкусными, как эти распростершиеся подле друг друга на закрытой балдахином кровати. Ничего их время еще придет, мухи и трупные черви всегда точно знают, свое время придет для каждого из двуногих.

— Ла иллаху Алла ллахи, ва Махамадун расулу ллахи, — выводит откуда-то с недосягаемой высоты минарета чистым сильным голосом муэдзин.

Дым ароматной струей течет в легкие, кружит голову.

— Я-а! Я-а! — накатывается волной дикий крик несущихся на верблюдах всадников в белых, развевающихся по ветру одеяниях. — Алла!

Кажется никто и ничто не в силах остановить неудержимо устремившуюся к оазису лаву. И меньше всего на это способна жидкая цепочка легионеров, затаившаяся в наспех отрытых в песке стрелковых ячейках за намотанной спиралью колючкой.

— Я-а! Я-а!

Уже отчетливо видны искаженные яростью бородатые лица, зловеще отблескивают металлом, занесенные для удара сабли.

— Огонь, сукины дети! Покажем этим уродам! Огонь! — раненым медведем ревет капитан Галуа.

Последние слова уже полностью тонут в ураганной стрельбе, давно сдерживаемое желание нажать на спуск автомата, наконец получило выход. Теперь можно не просто лежать, в ожидании неумолимо надвигающейся из пустыни смерти, а вступить с ней в бой, возможно даже победить. Первый магазин опустошается с рекордной быстротой, практически не целясь. Выстрелы подобны мелким камешкам, летящим в набегающую штормовую волну, так же бесполезны и неспособны остановить ее яростного натиска.

— Алла!

Первые ряды атакующих налетают на заранее поставленные мины. Песок взлетает в воздух огромными рассыпающимися по сторонам султанами. Сработали мины-лягушки. «Прыжок в небеса» называют их между собой саперы Легиона. Знаменитые прыгающие мины, впервые примененные еще немцами. Начиненный стальными шариками корпус подскакивает на полтора метра от закрывающего его песка, разбрасывая во все стороны визжащую выкашивающую все вокруг смерть. Несущаяся на верблюдах кавалерия беспорядочно сбивает ряды, валятся на землю убитые и раненые, в ужасе разбегаются в разные стороны потерявшие седоков животные, сталкиваются друг с другом, бьются в агонии взрывая песок копытами. Яростный боевой клич атакующих заглушают проклятия и стоны раненых. И тут с двух сторон по сбившимся в кучу людям и животным начинают бить пулеметы, кромсая длинными очередями, разрывая в клочья тела…

Вошедший в кабинет Старика Артур деликатно замер возле двери и для верности постучал еще раз:

— Разрешите?

Отсутствующий взгляд начальника охраны оставался неподвижно уставленным в потолок, если бы не механические движения правой руки, периодически подносящей к губам мундштук булькающего на полу кальяна, Артур решил бы, что Старик мертв, так нереально для живого существа неподвижна была его поза. По кабинету плыл густой сладковатый аромат марихуаны. Постояв с минуту на пороге, маленький казах осуждающе покачал головой и тихонько вышел, деликатно притворив за собой дверь. За ней продолжали греметь выстрелы, хрипели пузыря губы кровавой пеной раненые верблюды, визжали, размахивая саблями, берберы, обжигал ладони раскаленный автоматный ствол, а пулеметчик, бывший власовец Петр Сазонов, звавшийся теперь отчего-то Пьер Дюбуа в упоении орал по-русски: «Передавай привет Аллаху, ублюдки!», кладя очередь за очередью в перемешавшуюся людскую кашу. Плыл, завиваясь кольцами наркотический дым, возвращая Старика обратно в шальные дни его молодости.

Наблюдатель

В хижине из тростника царил полумрак, окон ее конструкцией предусмотрено не было, потому приходилось довольствоваться тем светом, что проникал внутрь через многочисленные щели. Днем этого вполне хватало: и внутреннее по-спартански простое убранство импровизированной тюрьмы и единственный ее узник, развалившийся на связанных из бамбука нарах, видны были достаточно отчетливо. Вторые нары, явно предназначенные для него, Максим углядел в дальнем углу, если не считать накрытого крышкой ведра, источавшего недвусмысленное зловоние, больше ничего в хижине не было. Артур с Лешим добросовестно исполнившие роль злых конвоиров втолкнули Максима за фанерную дверь с немалым энтузиазмом, так что он едва удержался на ногах, чуть не взрыв носом утоптанный земляной пол узилища. Однако, должного впечатления подобное неделикатное обращение на единственного арестанта видимо не произвело. Он не торопился бросаться на помощь товарищу по несчастью, не интересовался причинами его ареста, вообще никак не отреагировал на его появление, продолжая меланхолично разглядывать свисающие с потолка лохмы пожухлой травы.

— День добрый, — дружелюбно поздоровался Максим, получив в ответ лишь ленивый кивок.

— Меня Максимом зовут, — нерешительно представился он, не зная, как бы разговорить своего угрюмого соседа.

Никакой ответной реакции на свою реплику Максим так и не дождался и, демонстративно вздохнув и пожав плечами, проковылял к свободной лежанке. ООНовец, не обращая на него ни малейшего внимания, продолжал смотреть в потолок. Максим для пробы поерзал на жестком, покрытом лишь тощей травяной циновкой ложе и недовольно кряхтя начал рыться в брезентовом мешке с затягивающейся веревкой горловиной, в который поместил нехитрые пожитки. Это действие вызвало у его соседа первый вялый проблеск интереса.