Андрей Измайлов - Трюкач Страница 29

– С заранее обдуманными намерениями, Витек, с заранее.

– Ну, так… тогда…

– А первична, Витек, – материя. Понял?

– Понял. Пойду я, а?

– Сядь. Налей. Что там у тебя за кино?

У меня пока нет кино. И собственной студии.

– Вот и сядь. И налей. Ну?

… ОН, разумеется, выбрал автобус. Выбор-то небогатый: рельсов здесь отродясь не проложат, а вертолет-самолет излишняя роскошь для регулярных рейсов из пункта А в пункт Б при расстоянии между пунктами триста километров. То ли глубинка, то ли, курорт: гористо-лесисто, где-то неподалеку – море или, верней, озеро. Пустынно. Как в глубинке. Как на курорте, где приезжих по пальцам пересчитать – южные здравницы, судя по информации агентств, нынешним летом превратились в южные упокойницы. ОН выбрал автобус. Триста километров – это пять часов, и он уже на съемочной площадке, среди своих. Телеграмма: СТАРИК, ТЫ НУЖЕН. Что там у них стряслось?

Ломакин решил никак не называть героя. Просто ОН, каскадер, по первому зову собравший чемоданчик со спецснаряжением и спешащий на съемки – в глубинку, на курорт. Да, самолетом, но до площадки – будь добр, автобусом. Не пехом же, не трусцой. И не автостопом – лишь беспечный ездок тормознет машину, чтобы подобрать неизвестного, у которого неизвестно что на уме, когда вокруг творится неизвестно что… – Автобус и только автобус.

Получилось недурно. Учитывая что соседкой по креслу оказалась весьма и весьма пикантная особа – нет, это у нее, пожалуй, не просто загар, это у нее, пожалуй, природное. Откуда здесь, в глубинке, – ТАКАЯ мулатка?! И красавица! Чем черт не шутит? Не в смысле: пошутил черт и наградил местную семью негроидом. А в смысле: пофлиртовать, что ли, повод для завязки беседы – вот… Вы случайно не на съемки? Что вы имеете в виду? Я имею в виду кино, здесь неподалеку съемочная группа делает фильм. Почему вы решили, что я – на съемки? А куда же еще – с вашей… с вашим… с такими данными! Нет, я – нет. Неприступно замкнулась. Жа-аль, а то бы еще встретились. Ни малейшего жела… где – встретились? На съемках. А вы?… Да, я – туда. Ломакин решил непременно задействовать Антонину в Часе червей. Грех не задействовать такую фактуру. И бог с ней, с нелогичностью: а действительно, откуда взяться негроиду в южной глубинке-курорте?! То-то каждый супербоевик если чем и грешит, так излишней логичностью. Смотри Абрахамса-и-Цукеров, вдоволь тешащихся на материале супербоевиков… Другое обидно-досадно – Антонина отказалась наотрез, хотя Ломакин подстерегал ее с камерой и снимал-снимал: в офисе, на коктейле, в машине, просто идет по улице, просто с кем-то беседует. Отказалась. Даже просмотрев отснятое. Тем более просмотрев отснятое. Ты киногенична, не льстил Ломакин. И что?! Ты незаменима, льстил Ломакин. Я незаменима в конторе! Что ж, резонно бросить Ауру плюс на две недели ради ликоблудия – не лишено удовольствия, но чревато поледствиями. Вот Ломакин бросил-доверил финансовую отчетность ИЧП Русский инвалид» Таше – лупоглазке на период съемок, и… где Таша? и где сам Ломакин? в какой… яме?!… А ликоблудия Антонина оказалось, лишена начисто. «Я разрешала тебе меня снимать? Сотри. Нет, при мне. Все сотри!». Ликоблудие есть зуд удовольствия видеть себя на экране…

ОН балагурил, подавал себя, ПАВЛИНИЛ, вещая о сложно заряженных трюках, сводя их к анекдоту. Дорога дальняя пять-шесть часов. И тут выясняется – помимо него и ее, помимо трех-десятков тривиальных пассажиров, есть и внезапные бандиты. ОН ощутил это кожей, стоило, переднему бандиту только привстать к водителю (рука «переднего» нырнула в карман – и ОН ощутил: что-то будет!). ОН ощутил это кожей – буквально. Кожей затылка. Потому-что занимая предпоследнее сиденье, привстав синхронно с бандитом, рассчитывал: бросок-кувырок вперед, и – ему звездануло по затылку. – Кастетом? Рукояткой пистолета? Гирькой? Искры – и мрак. И мысль искрой: кто сидел сзади? Спящий с надвинутой кепкой, беременная горянка… И – ватно: «Лицом вниз! Всем! Вниз! Кто шевельнется, – тому пуля!». У горянки-то, неровен час, выкидыш будет. ОН не в силах шевельнуться. Пока. Полежит в беспамятстве, прочухается. Зато пото-о-ом!… Зря ли – каскадер?!

Ломакин так и утвердил для себя: «Час червей» – по принципу коробочки в коробочке: каскадер, играющий каскадера… Принцип не нов, однако позволяет демонстрировать какие угодно трюки, – в прошлом- будущем-настоящем (он вспомнил, как он… в это время его коллеги на площадке отрабатывали… а теперь есть возможность сделать вот что…), позволяет разгуляться на просторе, игнорируя киноаппаратуру, влезшую в кадр: ну тк, кино и снимаем про «снимается кино»!

– Почему «Час червей»?

– Не нравится?

– Да нет. Как раз ничего. Но?

– Н-ну…ты читал про теракты в Минводах?

– Кое-что. Постольку поскольку… – кивнул Брадастый.

– А я – все. Именно постольку поскольку!

– И?

– Они – строго по четвергам.

– И?

– После дождичка в четверг. А?

– Что – а? Не тяни за хвост. Да! Налей!

– После дождя черви выползают на поверхность. А?!

– Витек! Не переоценивай публику.

– А мне – побоку. Хочу! И еще: черви – масть, любовь. Герой и героиня. В лучших традициях.

– В худших традициях.

– В традициях.

– Согласен.

– Так ты согласен?

– Я согласен, что идея неплохая. Даже хорошая идея. Даже отличная идея. Но и только. Не смотри волком, Витек… – Брадастый въелся в Ломакина трезвым взором, с хитрецой, проступающей только при невменяемой пьяности. – Я врал тебе, что сел начальником транспортного цеха с единственной целью – и дальше снимать кино. Да?

– Тебе видней, Егор.

– Я врал… Ну, вот еще рюмочку… Я врал, отчего ты не остановил, меня, Витек… и не сказал, что вру?

– Я знал, что ты сам остановишься.

– Врешь, это ты по злобе на меня, по единственной злобе. Ты меня презираешь. Ты приехал ко мне и меня в доме моем презираешь. Нет? Скажи: нет! Скажи: да!

– Я приехал, я и уеду, Егор. Что-то тебя развезло.

– Меня?! Гляди, мальчишка! – И Брадастый соскочил со стула, обвел щупающе, стены, обвешанные фотографиями из фильмов, дружескими шаржами в паспарту – на хозяина дома, темноиконными досками. Не нашел того, к чему бы применить м-м… показатель трезвости. Обернулся (ага! вот оно!) к декоративной тумбе, покрытой антикварной, с бисером, салфеткой, – а на ней: грузный петровский штоф с двумя не менее грузными братинами.

– Гляди, р-ре- бенок!

Егор двумя пальцами вцепился в край салфетки и дернул на себя. У Ломакина зазвенело в ушах от мгновенной глухоты, предвещающей хрустальный дребезг. Но зазвенело только в ушах. Салфетка очутилась в руке у Брадастого, а, так сказать, питейная посуда даже не шелохнулась.

Понял?! И заруби на носу: я тебе не врал. Я сел директором «Квадриги» с далеко идущими намерениями. И намерения у меня, серьезные!

– Ну, так тогда…

– Сядь, сказал! Говорю же: идея отличная. Но сейчас – не возьмусь. Все брошу и займусь твоей… лопаткой?! Нет, не возьмусь. И, совет хочешь, ты тоже не берись.

– Я уже взялся!

– Мудак! – рыкнул Брадастый. Р-ребенок! Считать сумеешь?! Или только до трех? Куда суешься?! Мы с тобой на скольких картинах отработали? На семи? На восьми! Каждый из вас воображал, что дай ему волю – отснимет лучше, чем диктатор-режиссер, нет?!

– Иногда… – вынужденно кивнул Ломакин.

– Д-дети! Что, я вас всех не знаю?! Вы же все даже по ящику в откровения ударяетесь: почему пошли в каскадеры? детство не доиграло! кем в детстве хочется стать: водолазом, пожарным, космонавтом, мушкетером! а каскадер получает шанс воплотиться в… Я же вот этими ушами слышал, этими глазами видел – и Ваню Викторова, и Андрея Онищенко, и тебя, мудака, как вы распинались в Золотой шпоре по Российскому каналу. Краснел за вас! Это как в онанизме публично признаться – занятие приятное, безвредное, даже иногда полезное, но вслух- то зачем об… увлечении?! Хотя… ради бога! Воображайте себя даже трижды героями! Неплохо получается, между нами… Налей… А кто-либо из вас на минуточку однажды вообразил себя ПРОИЗВОДСТВЕННИКОМ?! Повторяю: режиссер на девяносто процентов производственник. А он мне тут будет корчить из себя рыцаря идеи, поплевывать будет на какого-то там Брадастого, вишь, у того, у меркантильного, материя первична! Д-дети великовозрастные! – Он в сердцах вытряс последние капли в фужер. Спросил примиряюще: – Деньги у тебя есть?

Ломакин захлопал себя по карманам:

– Есть. Я спущусь. Еще Маккормика? Или Абсолют?

Щеки обдало стыдным жаром, надо паузу, проветриться, заодно подыскать каких ни есть аргументов. Вроде вышел за добавкой, а сам соображай, чем опровергнуть. Нечем… Д-дети!

Впервой ли Брадастый ткнул носом? Не впервой. На том же «Ушельце» Ломакин с группой работал групповой грандиозный мордобой. Лихо трудились, в полный контакт, якобы не слыша режиссера. Главное, чтоб все как взаправду!… Не главное! Главное – как раз наоборот. В кино так. Что вы, как дети: не хотим понарошку! Мне кино нужно, а вам?! Брадастый жестко обижал: тоже мне, профи! Профи не предусматривает махания руками-ногами – один-два удара, и задача решена. А у нас – кино! Соврите! ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ В КИНО БЫТЬ УБЕДИТЕЛЬНЫМ, НАДО СОВРАТЬ! Можете? (Пожалуй, прав. Нет ничего занудней поединков на фехтовальных соревнованиях, в отличие от постановочных трюковых дуэлей, скажем, Баллона.) Но они ерепенились, самоутверждались. Пока Брадастый не отснял их вариант… а потом свой. Сравним? И все встало на свои места. Давно это было.