Питер Джеймс - Одержимость Страница 3

– Тебе совсем будет невмоготу, если я останусь?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет, Дэвид, я не хочу, чтобы ты оставался.

– Но это мой дом.

– Наш дом.

Он отпил еще вина, снова понюхал его, раздраженно, разочарованно.

– Я поеду в Суссекс.

Дэвид высадил ее на Кингс-роуд в верхней точке тупика.

– Я тебе позвоню, – сказал он.

Она кивнула, прикусила губу, прогоняя нахлынувшую грусть.

– Будет мило с твоей стороны.

Алекс хлопнула дверью заляпанного грязью «лендровера», отвернулась и торопливо пошла по улице мимо шикарных дверей таунхаусов в стиле Регентства, щурясь от дождя и слез. Бросила пальто на вешалку, прошла в гостиную, беспокойно зашагала по комнате. Посмотрела на часы. Половина двенадцатого. Она была слишком взволнована, чтобы уснуть.

Открыв дверь под лестницей, она спустилась по узкому проходу в подвал, убрала заслонку, защищающую от света, погрузилась в знакомые запахи химикалий в проявочной. Закрыла за собой дверь; щелчок замка прозвучал, как пистолетный выстрел. Она вдруг остро почувствовала тишину, царящую здесь, и на мгновение подумала, уж не переносится ли шум светом. Если ты блокируешь свет, то не блокируешь ли тем самым и звук? Она прислушалась к тем звукам, что производила сама – дыхание, шелест блузки. На мгновение почувствовала себя незваным гостем в собственном доме.

Она включила подсветку в просмотровом столике, сняла пленку с негативами с просушки, положила на столик. Внимательно присмотрелась к одному из кадров – здоровенному черному трубчатому объекту с двумя обращенными к ней головами.

Алекс разрезала пленку на четыре части, положила их на устройство контактной печати. Включила красный фонарь, взяла из коробки лист фотобумаги, засунула в печатное устройство. «Тысяча один, тысяча два, тысяча три…» Досчитала до пятнадцати, потом выключила свет и сунула фотобумагу в ванночку с проявителем. Встряхнула ванночку, резко качнула ее. Лист фотобумаги громко стукнулся о дальнюю стенку.

Сперва виднелось лишь нечто белое на белом, потом появилось что-то смазанное, серебристое. Затем отверстия, далее очертания двух овалов, один ниже другого. Что это такое? Стало проявляться что-то длинное между овалами, и тут она поняла. «Сукин сын!» – усмехнулась Алекс. Начали появляться волоски, а потом и сам фаллос – толстый, дряблый, с обвислой крайней плотью, маленькой щелочкой спереди, наводящей на мысль об уродливой усмехающейся рептилии. «Это чей же, – подумала она. – Слоновий? Явно не человеческий. На человеческий совсем не похоже».

Она покачала головой, вытащила бумагу из проявителя, бросила в ванночку с закрепителем. Несколько секунд тихонько покачивала ванночку, потом посмотрела на часы и выждала еще сорок секунд. Наконец вытащила лист, опустила его в воду для промывки, снова проверила время. Убрав все, она опять нетерпеливо сверилась со стрелками. Когда прошло пять минут, вытащила бумагу и повесила сушиться. На нее смотрели тридцать шесть фаллосов, вернее, один и тот же, снятый под чуть разными ракурсами.

Направляясь вверх по лестнице, она еще раз усмехнулась. На сердце полегчало, словно она одержала тайную личную победу над Дэвидом.

Вздрогнув, Алекс проснулась в своей большой кровати и сразу же подумала: уж не проспала ли? Протянула руку, взяла часы. Шесть пятнадцать. Она с облегчением опустилась на подушку и закрыла глаза. Издалека с Кингс-роуд донесся грохот едущего грузовика. Потом раздался щелчок замка – похоже, ее входной двери. Она напрягла слух, но вскоре поняла, что, вероятно, ей послышалось, и закрыла глаза. Еще час сна. Так необходимого ей сна. Легкие саднило, в висках пульсировала боль. Она всегда слишком много курила и пила при встречах с Дэвидом. Разъезд с ним оказался делом непростым. Иногда, думалось ей, даже более трудным, чем продолжение совместной жизни.

Перед глазами в темной комнате промелькнула тень, и вдруг стало холодно. Она открыла глаза и увидела над кроватью Фабиана – совершенно отчетливо, несмотря на темноту.

– Дорогой!

– Привет, мама.

Она уставилась на него – он показался ей взволнованным, возбужденным.

– Дорогой, я тебя не ждала раньше вечера.

– Мне сейчас нужно отдохнуть – ужасно устал.

– Вероятно, ехал всю ночь.

Фабиан улыбнулся:

– Ты поспи еще, мама.

– Поговорим позже, – сказала она и закрыла глаза в ожидании, когда раздастся щелчок закрывающейся двери.

Но никакого щелчка не последовало.

– Фабиан, дорогой, закрой дверь.

Потом она открыла глаза и увидела: дверь закрыта. Недоуменно улыбнулась и задремала.

Казалось, прошло всего несколько секунд, а потом донесся пронзительный вопль попавшего в беду насекомого – взволнованный, настойчивый, набирающий силу. Алекс потянулась к часам, чтобы остановить их, пока они не разбудили Фабиана. Ее рука шарила по прикроватной тумбочке – ключи, книга, стакан воды, жесткая чешуйчатая обложка «Филофакса».[3] Пронзительный, настойчивый визг продолжался; она полежала несколько секунд в ожидании – пусть прекратится сам, потом вспомнила, что ждать не стоит: эти замечательные часы на солнечном элементе никогда сами не выключаются, они запрограммированы и будут верещать до конца света. Эта мысль вызвала в ней новый всплеск неприязни к Дэвиду. Что за идиотский подарок на Рождество – жестокий, мазохистский. Человек, который отвернулся от городской цивилизации, не должен питать такую любовь ко всяким электронным штучкам.

Алекс натянула тренировочный костюм и тихо, чтобы не разбудить Фабиана, вышла в коридор. Радуясь возвращению сына, завязывала узелок на память: отменить назначенную на вечер встречу, чтобы они могли побыть вместе, может быть, сходить в кинотеатр, а потом в китайский ресторан. Сын вошел в прекрасный возраст – студент второго курса в Кембридже, начинает ясно понимать, как устроен мир, но еще полон энтузиазма юности. Он был ей хорошим собеседником, товарищем.

Она пробежала обычным маршрутом – по Фулхэм-роуд, вокруг Бромптонского кладбища, – потом забрала с крыльца газеты и молоко и вернулась в дом. Ее немного удивило, что Фабиан не разбросал, как обычно, повсюду в холле свою одежду, да и машины его она не заметила у входа, но, возможно, он припарковался на другой улице. Она поднялась в спальню, чтобы тихонько принять душ и одеться.

Прикинула, разбудить ли его перед уходом, но в конечном счете прошла в кухню и оставила там записку: «Дорогой, вернусь в семь. Если ты свободен, можем сходить в кино. Целую. Мама».

Потом посмотрела на часы и заторопилась.

Когда она добралась до парковки на Поланд-стрит, ее настроение ухудшилось. Она машинально кивнула сторожу, въезжая на пандус. Чувствовала: что-то не так, но не могла понять что, а потому обвиняла в своей мрачности Дэвида. Выражение лица Фабиана выбило ее из колеи: он словно скрывал от нее некую тайну. Было ощущение, словно существует заговор, о цели которого не осведомлена только она.

3

Секретарша положила на стол третью стопку пухлых конвертов. Алекс недоуменно посмотрела на нее:

– Джули, это все сегодняшнее?

Она взяла конверт, неуверенно посмотрела на него. «Миз Алекс Хайтауэр, Литературное агентство Хайтауэр» – было написано огромными, кривыми, словно пьяными, буквами.

– Надеюсь, он не переделал рукопись.

– Только что звонил Филип Мейн – спрашивал, расшифровали ли вы его послание. Возможно, он шутил, но я не очень уверена.

Алекс вспомнила проявленные негативы и усмехнулась.

– Я ему перезвоню, когда разберусь с почтой.

– То есть недели через две.

Алекс взяла канцелярский нож и принялась искать место, свободное от липкой ленты.

– Звонил некто Уолтер Флетчер, хотел узнать, прочли ли вы его рукопись.

– Мне это имя ничего не говорит.

– Он жаловался, что рукопись у вас уже почти неделю.

Алекс уставилась на полки рядом со столом, заваленные рукописями романов, пьес, сценариев фильмов.

– Уолтер Флетчер? А как название?

– «Развитие племенных танцев в Средние века».

– Вы шутите! – Алекс отпила кофе. – Вы ему сказали, что мы не работаем с такой тематикой?

– Я пыталась. Но он, кажется, абсолютно убежден, что его работа станет бестселлером.

Алекс разорвала конверт и вытащила бесформенный комок схваченных резинкой потрепанных бумаг толщиной в несколько дюймов.

– Это ваше. – Она передала бумаги секретарю.

Та поморщилась, приняв тяжелый пакет. Положила бумаги на стол, уставилась на первую страницу с ее почти нечитаемым шифром орфографических ошибок, вымарываний и подчеркиваний красным карандашом.

– Похоже, в его пишущей машинке не было ленты.

– Нужно во всем видеть хорошую сторону. По крайней мере, это не написано от руки.

Прогудел интерком, и Джули сняла трубку.

– Вас – Филип Мейн.

Алекс помедлила несколько секунд.