Уильям Айриш - Леди-призрак Страница 3

Их места были в первом ряду. Даже слишком близко. Минуту-другую, пока их глаза не привыкли к такому близкому расстоянию, сцена казалась им оранжевым пятном.

Они терпеливо смотрели ревю. Номера плавно перетекали один в другой, наплывали друг на друга, словно кадры в кино. Время от времени она улыбалась, иногда от души смеялась. Хендерсон оказался способен самое большее на натянутую, словно по обязанности, улыбку. Шум, блеск, сверкающие краски достигли наивысшей точки, наконец занавес опустился и первое отделение закончилось.

Зажегся верхний свет, и все вокруг пришло в движение, люди поднимались, выходили в фойе.

— Хотите пойти покурить? — спросил он.

— Давайте останемся на месте. Мы ведь просидели не так долго, как другие. — Она поплотнее запахнула воротник пальто. В театре было уже душно, так что, заключил он, она сделала это, чтобы как можно надежнее укрыться от посторонних взглядов.

— Вы заметили знакомое имя? — вдруг спросила она шепотом, улыбаясь.

Он посмотрел вниз и обнаружил, что его пальцы старательно загибают правый верхний угол на всех листках программки, от первого до последнего. Теперь все они были загнуты, образуя аккуратные треугольнички, отогнутые назад, вложенные друг в друга.

— Я всегда так делаю, эта дурацкая привычка у меня уже много лет. Вроде как рисовать чертиков. Я и сам этого не замечаю.

Люк на сцене открылся, и музыканты начали заполнять оркестровую яму перед вторым отделением. Ближе всего к публике, прямо у перегородки, отделявшей зрительный зал, оказался ударник. Он был похож на грызуна и выглядел так, словно последние десять лет не бывал на свежем воздухе. Кожа туго обтягивала скулы, прилизанные волосы так блестели, что казалось, он надел купальную шапочку с белым швом посередине. Тонкая ниточка усов над верхней губой больше походила на полоску грязи.

Сначала он не смотрел в зрительный зал, а старательно устанавливал свой стул, подправляя то одно, то другое в своем инструменте. Закончив, он лениво повернулся и сразу же обнаружил эту женщину и ее шляпу.

Казалось, он был потрясен. Его плоское, равнодушное лицо застыло, словно под гипнозом. Он даже, как рыба, слегка приоткрыл рот, да так и не закрыл его. Он изо всех сил пытался не смотреть на женщину, но она занимала его мысли, он не мог долго смотреть в другую сторону, его взгляд упорно возвращался к ней.

Некоторое время Хендерсон наблюдал за этой сценой с рассеянным любопытством. Наконец он заметил, что это начинает по-настоящему раздражать его спутницу, и быстро положил этому конец, бросив на парня такой испепеляющий взгляд, что тот тотчас же повернулся к своему инструменту, на этот раз окончательно. И все же по тому, как неестественно, напряженно держал он шею, было совершенно ясно, что, даже отвернувшись, он все еще думает о ней.

— Кажется, я произвела впечатление, — хихикнув, прошептала она.

— Лучший ударник погиб на этот вечер, — согласился он.

Тем временем публика вновь заполнила зал. Свет погас, сцена озарилась, началось вступление к второму действию. Он рассеянно разглаживал загнутые страницы программки.

Вступление закончилось оглушительным крещендо, и собственный оркестр «Казино» положил инструменты. Под экзотический аккомпанемент рокочущих тамтамов и грохот высушенных тыкв на сцене появилась звезда сегодняшнего представления, сенсация из Южной Америки Эстела Мендоса.

Он не успел сообразить, в чем дело, когда его спутница подтолкнула его локтем. Он недоумевающе посмотрел на нее, потом опять на сцену.

Обе женщины мгновенно обнаружили ужасный факт, все еще ускользавший от его замедленного мужского восприятия. Он услышал таинственный шепот:

— Вы только посмотрите на ее лицо. Хорошо, что нас разделяет рампа. Она готова меня убить.

В черных выразительных глазах певицы, над ее ослепительной улыбкой действительно вспыхнул недобрый огонек, когда ее взгляд упал на точную копию ее собственной шляпы, красовавшуюся на голове спутницы Хендерсона в самом первом ряду, где ее никак нельзя было не заметить.

— Теперь я понимаю, откуда взялась идея этой моей шляпы, — уныло пробормотала она.

— Стоит ли огорчаться? Я думаю, ей это должно льстить.

— Мужчинам бесполезно объяснять. Берите мои драгоценности, мои золотые пломбы, но не трогайте мою шляпу. И более того, в данном случае это часть ее представления, ее марка. Вероятно, кто-то тайком скопировал модель, вряд ли она бы позволила…

— Я бы назвал это плагиатом. — Он смотрел на сцену с возросшим интересом, почти забыв о своих проблемах.

Ее искусство было очень простым, каким всегда бывает истинное искусство, а иногда и то, что только называют искусством. Она пела по-испански, но, и не зная этого языка, можно было понять, что в словах песенки очень мало смысла. Что-то вроде:

Чика-чика, бум-бум,Чика-чика, бум-бум.

И снова, и снова. При этом она стреляла глазами из стороны в сторону, покачивала бедрами при каждом шаге и бросала женщинам в зрительный зал букетики цветов из плоской корзинки, которую держала сбоку.

К тому времени как она дважды повторила припев своей песенки, все женщины в первых двух-трех рядах получили от нее такой букетик. Все, за исключением спутницы Хендерсона.

— Она специально пропустила меня, чтобы расквитаться за шляпу, — понимающе прошептала она.

И в самом деле, каждый раз, когда артистка, двигаясь в ритме танца, постукивая каблуками, приближалась к тому месту, где они сидели, и пылающий взгляд обращался на них, в глазах ее, казалось, сверкала молния.

— Посмотрите, что сейчас будет, — прошептала дама ему на ухо.

Она стиснула руки и умоляюще прижала их к груди.

Певица оставила намек без внимания.

Тогда она немного вытянула руки перед собой, как бы подчеркивая свою просьбу.

Певица на мгновение сощурилась, затем отвела взгляд.

Неожиданно Хендерсон услышал, как его спутница щелкнула пальцами. Резкий щелчок, даже музыка не заглушила его. Глаза артистки вновь повернулись к ней, пылая безумной яростью. Еще один цветок появился из корзины и пролетел по воздуху — но опять не к ней.

— Я не умею достойно проигрывать, — услышал он ее упрямый шепот. Прежде чем он понял, что она хотела сказать, женщина вскочила с ногами на сиденье и уже стояла, блаженно улыбаясь, привлекая к себе всеобщее внимание.

На какое-то мгновение ситуация казалась безвыходной. Но шансы были слишком неравными. Певица, несмотря на свой успех и популярность, полностью зависела от капризов публики, ей любой ценой надо было сохранить привлекательность и очарование в глазах остальных зрителей.

Кроме того, то, что спутница Хендерсона теперь возвышалась над залом, вызвало еще один, непредвиденный эффект. Когда певица своей вихляющей походкой медленно двинулась обратно, косой луч прожектора, послушно следуя за ней, выхватил из темноты голову и плечи одинокой фигуры, торчащей около оркестровой ямы. В результате полное сходство обеих шляп тут же привлекло внимание всех присутствующих. По залу, как рябь по поверхности воды, пробежала волна заинтересованного шепота.

Певица сдалась, причем сдалась довольно быстро, — и, чтобы положить конец этому возмутительному происшествию, уступила нахалке. Добытый путем шантажа цветок, описав изящную кривую, пролетел над рампой. Она исправила свое упущение, состроив насмешливую гримаску, словно желая сказать: «Неужели я проглядела вас? Простите, я не хотела».

Однако при этом лицо ее заметно побледнело от бешеного гнева, свойственного уроженцам Юга.

Спутница Хендерсона ловко поймала букет и опустилась на свое место, пробормотав будто бы слова благодарности. Но он-то расслышал, что на самом деле она прошипела:

— Спасибо, латиноамериканская вонючка!

Он чуть не поперхнулся.

Побежденная певица, спазматически подергиваясь, медленно ушла за кулисы. Музыка постепенно затихла, как стук колес удаляющегося поезда.

В зале гремели аплодисменты, а за кулисами перед ними промелькнула короткая, но весьма выразительная сцена. Пара мужских рук, скорее всего принадлежавших помощнику режиссера, крепко удерживали певицу, которая порывалась вновь выйти на сцену. Очевидно, не только за тем, чтобы раскланяться. Она не могла пошевелить руками, стиснутыми в его медвежьих объятиях, и только мстительно потрясала сжатыми кулаками. Затем свет на сцене погас, и начался следующий номер.

Когда занавес опустился в последний раз и они поднялись, чтобы уйти, он сунул свою программку в ящик для мусора.

К его удивлению, она наклонилась за ней, подняла и положила в сумочку вместе со своей.

— Просто на память, — объяснила она.

— Я не думал, что вы сентиментальны, — сказал он, медленно двигаясь за своей спутницей по заполненному людьми проходу.