Дэвид Моррелл - Черный вечер (сборник) Страница 3

А под лестницей? Забыл посмотреть под лестницей! Вихрем спускаюсь в подвал, старясь не глядеть на текущие по полу молочные реки. Ничего, только паутина... Кажется, пауки работают с бешеной скоростью, ведь в субботу мы все тут убрали. В полном отчаянии поднимаю глаза на ручку боковой двери. Она шевелится, или мне только кажется? А что, если в дом прорывается эта нелюдь? Быстрее молнии взлетаю по лестнице и запираю боковую дверь и ту, что ведет в хлев.

А вдруг Мэг и Сара в хлеву? Надо заставить себя подняться и открыть дверь... Он ведь тоже там! Не на улице под проливным дождем, а за толстыми стенами хлева.

И при чем тут молоко? Или его разлила Сара? Нет, слишком свежее, значит, это все-таки он... Зачем? Кто он: бродяга или уголовник, из тюрьмы сбежал? Или из психиатрической лечебницы? Нет, ближайшее заведение за много миль отсюда, значит, он из города или с одной из местных ферм.

Все ясно, я задаю себе эти вопросы, чтобы не идти в хлев. Нет, мне нужно, я обязан. Взяв маленький фонарик, быстро отпираю дверь. Покосившиеся стойла, маслобойки, мешалки, сепараторы — пыльные и грязные. Везде плесень, гнилое сено, ветер, дующий сквозь щели в стене.

Услышав жуткий скрип, чуть не роняю фонарик. Что это было? Неужели на сквозняке скрипят рассохшиеся стойла? Когда-то давно в хлеву было сухо и тепло, наши коровы терпеливо ждали, когда папа их подоит. В те годы двери, соединяющей хлев с домом, еще не было: папа не хотел, чтобы маме мешал неприятный запах.

Освещая мрачные стены, невольно вспоминаю, как однажды, в конце ноября, пошел снег, такой сильный, что намело сугробы высотой в человеческий рост. Метель бушевала всю ночь, а папа утром ушел в хлев подоить корову. Он не вернулся ни к обеду, ни к ужину. Ветром оборвало линии электропередачи, так что помощи было ждать неоткуда. Лишь на следующее утро, ясное и безоблачное, мы с мамой отважились выйти из дома. Из хлева доносилось громкое мычание коров, которых не доили уже два дня. Папу мы нашли на соседнем поле: среди беснующейся метели он потерял дорогу и замерз насмерть.

Из-за обморожений с папиного лица сошла кожа, так что даже во время торжественного прощания гроб оставался закрытым. В начале декабря наступила оттепель, и снег перед домом превратился в грязь, но насмерть перепуганная мама наняла мастеров, которые прорубили дверь в хлев прямо из дома. Папе следовало привязать к поясу веревку, тогда бы он не заблудился и смог вернуться в дом. Впрочем, он об этом и сам наверняка знал... Просто папа всегда торопился, не успевал подумать о себе. Мне тогда было десять лет.

Дрожащей рукой освещаю одно стойло за другим. При мысли о том, что могу здесь найти, хочется лечь, заткнуть уши, чтобы не слышать стука дождевых капель, и тихо умереть. Папочка, тебе все видно с небес, помоги найти Мэг и Сару! Я любил помогать отцу: вдыхать запах свежего сена и зерна, смотреть, как в кружку бьют тугие струи молока. Нужно думать о хорошем, иначе с ума сойду. Господи, пожалуйста, пусть я найду их живыми!

Что мог с ними сделать этот зверь? Если изнасиловал Сару, то бедная девочка умрет от кровопотери. Конечно, ей же всего пять.

В эту самую секунду слышу мамин крик. Она зовет на помощь! Почему-то никакого облегчения не чувствую. А как же Мэг и Сара? Нужно их найти, спасти, из беды вызволить. Мама снова кричит, и, взяв себя в руки, делаю шаг к двери. Сейчас мама объяснит, что случилось, скажет, где искать моих бедных девочек!

* * *

Мама сидит на постели неподвижно, словно статуя. Хочется схватить ее за плечи и трясти, трясти, пока она не расскажет все. Но так я ничего от нее не добьюсь, только еще сильнее испугаю.

— Мама! — как можно спокойнее говорю я и беру за руку. — Мамочка, кто это сделал? Где Мэг и Сара?

Мое присутствие действует успокаивающе, она робко улыбается, но по-прежнему не может произнести ни слова.

— Мамочка, знаю, было страшно и очень-очень больно, но, пожалуйста, помоги! Где мои жена и дочь?

— Куклы... — говорит она одними губами.

От страха начинает бить озноб.

— Какие куклы, мама? Тот человек пришел с куклами? Что он хотел? Может, он был похож на куклу? На нем была кукольная маска, да, мам?

Слишком много вопросов. Она бессильно закрывает глаза.

— Ну, пожалуйста, постарайся! Скажи, где Мэг и Сара!

— Куклы...

Впервые дыхание страха я почувствовал, когда увидел нерасправленную постель Сары, а сейчас мое сердце сжали ледяные щупальца. Неужели все так, как я думаю? Нет, не может быть!

— Да, куклы, — автоматически повторяю я. Пока остается хоть тень надежды, я не верю... — Пожалуйста, скажи, где Мэг и Сара!

— Ты уже большой мальчик! Хватит вести себя как дитя неразумное! Твой папа умер... Значит, теперь ты остался за мужчину. Нужно быть смелым...

— Но мама...

Грудь сейчас разорвется от боли!

— Появится много новых обязанностей, да только не думай роптать! Господь испытывает нас, посылая беды и горести. Он забрал нашего папу... Значит, тебе пора стать мужчиной!

— Мама, нет! Не-е-ет!

— Мужчине куклы ни к чему!

Слезы застилают глаза, комната плывет, и я без сил опускаюсь на пол. Высохшая рубашка снова промокает насквозь. Мама улыбается, протягивая мне руки, но я кубарем спускаюсь вниз по лестнице. Мне нужно в подвал, к молочному морю. В облупившемся кукольном домике — малышка Сара, рядом, в большой плетеной корзине, — Мэг. Вот зачем вытащили игрушки! Не для Сары, а чтобы освободить место для Мэг. Девочки мои! Обе лежат со вспоротыми животами. Свежие раны набиты опилками, а глаза... Глаза круглые и остекленевшие, как у кукол.

В дверь стучатся: полиция приехала. А у меня нет сил пошевелиться. Они выламывают дверь и, спустившись в подвал, недоуменно смотрят на меня. С длинных накидок стекает дождевая вода.

— Молоко! — говорю я.

Никто не понимает. Полицейские осматривают то, что спрятано в кукольном домике и плетеной корзине, а потом поднимаются наверх, в мамину комнату. Я неподвижно стою посреди молочного моря и вслушиваюсь в шорох дождевых капель.

— Молоко... — повторяю я, когда они возвращаются. Неужели не ясно?

— Мэг и Сару убила ваша мать, — устало говорит седой капитан. — Но при чем тут молоко?

Полицейские отправляются к соседям. У них мама и купила молоко, настояв, что донесет тяжелые бидоны сама. Как у нее болела спина! Объяснить я смог, лишь когда в стойлах нашли нож и пустые бидоны.

— Молоко... Представляете, сколько было крови! Нужно как-то ее смыть, вот мама и решила использовать молоко. Очистилась, сняла с себя грех. А в хлеву снова появилось молоко, как при папе...

Ту осень мы решили провести в загородном доме моей мамы. Малая родина: здесь я родился и вырос. Не перестаю удивляться: за столько лет в провинции практически ничего не изменилось. Зато изменился я сам и сейчас вижу все глазами взрослого, хотя иногда кажется, какая-то часть души вернулась в прошлое, и я чувствую себя одновременно мальчиком и мужчиной.

Партнеры

«The Partnership» 1981

Следующие несколько лет были посвящены исключительно романам. В 1971 году, закончив «Первую кровь», я написал несколько романов различного плана: шпионский «Завет», мистический «Тотем» и исторический «Последняя побудка». Параллельно занимался преподавательской работой, так что на рассказы не оставалось ни времени, ни сил. Перебороть себя я смог лишь в 1981 году, написав «Партнеров». Вдохновил меня один студент-старшекурсник, страшно беспокоившийся, что не сможет найти работу. У него все сложилось удачно, но я задумался о том, на какие крайности готовы пойти студенты ради «хлебной» должности.

* * *

Риск, конечно, велик, однако другого выхода нет. Маккензи несколько месяцев просчитывал все возможные пути. Сначала пытался выкупить долю своего партнера, но Долан отказался: «Не доставлю тебе такого удовольствия». Маккензи проявил настойчивость, и следующий ответ прозвучал так: «Если есть желание, можешь выкупить мою долю. За миллион». С равным успехом Долан мог запросить десять: у Маккензи не было ни миллиона, ни половины, ни четверти, и строптивый партнер это прекрасно знал.

И так во всем: стоило Маккензи пожелать кому-то доброго утра, Долан выражал бурные сомнения относительно того, насколько это утро доброе. Если Маккензи покупал новую машину, Долан тут же приобретал модель подороже и попрестижнее. Маккензи вывозил жену и детей на Бермуды, а Долан расписывал прелести Французской Ривьеры, куда собирался отправиться со своим семейством.

Ссорам между партнерами не было конца. Им нравились разные футбольные команды, разная кухня (японская — Долану и китайская — Маккензи), разные виды спорта. Удивительно, но любитель тенниса Долан страдал от лишнего веса, зато у убежденного гольфиста Маккензи то и дело возникали проблемы с кожей и волосами.

Разве шотландец с ирландцем договорится? Сразу следовало догадаться, что из сотрудничества ничего не выйдет. Когда-то они были застройщиками-конкурентами и теряли огромные деньги, отбирая друг у друга выгодные контракты. Потому и решили стать партнерами. Тандем Долан плюс Маккензи казался практически неуязвимым, а внутреннее соперничество порождало целый фонтан блестящих идей: смешивать бетон с гравием, использовать пластиковые трубы и природные термоизоляторы, вести двойную бухгалтерию, чтобы налоговой полиции было не к чему придраться.