Майкл Крайтон - Экстренный случай Страница 3

Мы с Артом подружились еще в бытность студентами медицинского факультета. Арт большая умница и очень искусный лекарь, да еще считает врачевание своим призванием. Парень он своевольный и, подобно большинству практикующих врачей, немного самодур. Арт мнит себя корифеем, но ведь и на старуху бывает проруха. Возможно, он и впрямь слишком важничает, но я его не виню: он выполняет очень важную работу. В конце концов, кто-то же должен делать аборты.

Не знаю, когда именно он начал заниматься этим. Наверное, сразу же после стажировки. Аборт не ахти какая сложная операция. Набив руку, ее без труда сможет сварганить и сиделка. Дело нехитрое. Но в этом нехитром деле есть одна маленькая закавыка: аборты запрещены законом.

Я очень хорошо помню тот день, когда мне стало известно о проделках Арта. Кто-то из наших стажеров все удивлялся тому, что слишком много образцов, поступающих в лабораторию после профилактических выскабливаний, дают положительный результат. Профилактические выскабливания, ПВ, назначаются при самых разных недомоганиях – нарушениях менструального цикла, болях, межменструальных кровотечениях. Но уж очень часто анализы показывали наличие беременности. Я струхнул. Стажеры были молоды и болтливы, и я тотчас заявил им, что не считаю происходящее темой для шуточек и их зубоскальство может серьезно подорвать репутацию хорошего врача. Парни мигом протрезвели, а я отправился на поиски Артура. Он сидел в больничном кафетерии и безмятежно уписывал пончики, запивая их кофе. Я подошел к нему и сказал безо всяких предисловий:

– Арт, меня кое-что беспокоит.

– Надеюсь, не по гинекологической части? – спросил он и весело рассмеялся.

– Да как сказать. Я тут ненароком подслушал разговор нескольких наших стажеров. Вроде бы в прошлом месяце пять или шесть твоих соскобов показали наличие беременности. Тебе об этом сообщили?

Безмятежного веселья как не бывало.

– Да, сообщили, – настороженно ответил Арт.

– Я просто хочу, чтобы ты был в курсе. У тебя могут возникнуть трения с патологоанатомической комиссией. Если это всплывет…

Арт покачал головой:

– Никаких трений не будет.

– Ты и сам прекрасно понимаешь, как это выглядит со стороны.

– Да, – ответил он. – Это выглядит так, будто я делаю аборты.

Арт говорил едва слышно, вперив в меня тяжелый взгляд. Я почувствовал холодок под ложечкой.

– Пожалуй, нам надо обсудить это за выпивкой, – предложил он. – Ты сможешь освободиться часам к шести?

– Надеюсь.

– Тогда встретимся на стоянке. А если выкроишь время, посмотри, пожалуйста, историю болезни одной из моих пациенток.

– Хорошо, – ответил я и задумчиво насупил брови.

– Сьюзэн Блэк. Номер АО 221365.

Я записал эти сведения на салфетке, теряясь в догадках, с чего бы вдруг Арту запоминать номер. Память врача хранит множество сведений о пациентах, но только не номера их карточек.

– Изучи этот случай повнимательнее, – посоветовал мне Арт. – И никому ни слова, пока не поговоришь со мной.

Недоумевая, я вернулся в лабораторию и снова взялся за работу. В тот день мне предстояло делать вскрытие, и я освободился только в четыре пополудни. В регистратуре я без труда нашел историю болезни Сьюзэн Блэк и просмотрел ее, не сходя с места – благо тетрадочка была не очень толстая. Сьюзэн Блэк, двадцатилетняя первокурсница одного из бостонских колледжей, обратилась к доктору Ли с жалобой на нарушения менструального цикла. Незадолго до прихода к Арту она перенесла коревую краснуху, после чего у нее развилась хроническая усталость. В конце концов факультетский врач заподозрил мононуклеоз и осмотрел Сьюзэн. Примерно раз в 7 – 10 дней у нее случались небольшие кровотечения, нормального цикла не наблюдалось. Это продолжалось два месяца и сопровождалось упадком сил.

Общее физическое состояние было более-менее в норме, если не считать легкого озноба. Анализы крови хорошие, разве что уровень гемоглобина низковат.

Чтобы упорядочить цикл, доктор Ли назначил ей ПВ. Это было в 1956 году, до внедрения гормональной терапии. ПВ прошло нормально, никаких признаков опухоли или беременности выявлено не было. Сьюзэн наблюдали еще три месяца. Цикл полностью восстановился.

Заурядный случай. Болезнь или нервное напряжение могут расстроить биологические часы женского организма и нарушить менструальный цикл. ПВ – это своего рода подводка часов. Я никак не мог уразуметь, почему Арт решил обратить мое внимание на эту больную. Просмотрев отчет патологоанатомов об анализах тканей, я увидел, что он подписан доктором Сандерсоном. Всего несколько строк: общий вид – норма, вид под микроскопом – норма.

Я водворил историю болезни на место и вернулся в лабораторию, по-прежнему не понимая, в чем тут фокус. Малость послонялся по комнате, сделал несколько мелких работ и наконец засел за отчет о вскрытии.

Ума не приложу, почему я вдруг вспомнил о предметном стекле.

В Линкольновской больнице, как и в большинстве других, предметные стекла с мазками приобщают к историям болезни и хранят вечно. И если вдруг вас заинтересует образец, взятый двадцать или тридцать лет назад, вы всегда можете сходить и посмотреть его. Предметные стекла стоят в длинных ящиках вроде картотечных, под которые в нашей больнице отведено специальное помещение.

Я нашел нужный ящик, а в нем – микроскопический препарат номер 1365. На ярлычке значился номер истории болезни, стояли инициалы доктора Сандерсона и еще две буквы – ПВ.

Я взял предметное стекло с собой в лабораторию. Один из десяти микроскопов на длинном столе оказался свободным. Устроив препарат на предметном столике, я приник к окуляру.

Мне хватило одного взгляда. Препарат представлял собой соскоб с внутренней стенки матки. Вполне нормальная ткань в профилеративной фазе. Но меня удивила тонировка. Препарат был окрашен формалинсодержащим реактивом, который дает ярко-синий или зеленый цвета. Такой краситель применялся нечасто, только если возникали какие-то затруднения с диагностикой. Обычно мы пользуемся гематоксилин-эозином, придающим препаратам розовый или лиловый оттенки. А если употреблен другой краситель, причины такого решения непременно излагаются в отчете патологоанатома.

Однако доктор Сандерсон даже не упомянул об этом.

Напрашивался очевидный вывод: предметное стекло подменили. Я посмотрел на ярлычок. Почерк, несомненно, принадлежал Сандерсону. Что же случилось?

Ответы на этот вопрос не заставили себя ждать. Сандерсон мог забыть вписать в отчет сведения о необычном красителе. Мог заказать два среза, но сохранился только первый. Наконец, кто-то мог просто напутать.

Но ни один из этих ответов не показался мне убедительным. Силясь разгадать головоломку и сгорая от нетерпения, я ждал, когда часы пробьют шесть. Наконец мы встретились с Артом на стоянке, и я сел в его машину. Арт предложил уехать куда-нибудь подальше от больницы, чтобы спокойно поговорить, и мы покатили.

– Ну, читал историю болезни? – спросил Арт.

– Да, – ответил я. – Весьма занятная писанина.

– Срез смотрел?

– Конечно. Это оригинал?

– Ты хочешь знать, был ли он взят у Сьюзэн Блэк? Разумеется, нет.

– Надо было действовать осторожнее. Ты прокололся с красителем и теперь можешь попасть в передрягу. Откуда этот препарат?

Арт усмехнулся:

– Из хранилища биологических образцов. Соскоб со здоровой матки.

– Кто осуществил подмену?

– Сандерсон. Мы тогда были новичками в этой игре. Сандерсону пришло в голову сунуть в ящик подложный препарат и описать его как подлинный. Теперь-то мы, конечно, действуем гораздо тоньше. Всякий раз, когда к Сандерсону попадает здоровый соскоб, он делает несколько лишних препаратов и хранит их про запас.

– Ничего не понимаю, – признался я. – Ты хочешь сказать, что Сандерсон – твой пособник?

– Ну да. Уже несколько лет.

Сандерсон был умным, добрым и безукоризненно порядочным человеком. Я вконец растерялся.

– Пойми, – продолжал Арт. – Эта история болезни – туфта от начала до конца. Да, верно, девчонке было двадцать лет, и она переболела краснухой. Цикл и правда нарушился, но причиной тому беременность. Залетела от футболиста, которого якобы любила и собиралась окрутить. Но ей хотелось сперва получить диплом, а ребенок стал бы обузой. Более того, во время первой трети беременности она умудрилась подхватить краснуху. Девица не блистала умом, однако ей достало смекалки сообразить, чем это чревато. Когда пришла ко мне, на ней лица не было. Как водится, малость потемнила, но потом выложила все как на духу и попросила прервать беременность.

Я тогда только-только закончил стажировку и все еще смотрел на мир сквозь розовые очки, поэтому пришел в ужас. Но девица и впрямь попала в беду, не знала, как ей быть, и думала, что настал конец света. Полагаю, в каком-то смысле так оно и было: она уже видела себя недоучившейся матерью-одиночкой с уродцем на руках. Девчушка была славная, и мне стало жаль ее, но я все равно отказал. Сочувствие – сочувствием, а руки-то у меня связаны. Так я ей и сказал.