Игорь Костюченко - Парфянская стрела. Роман Страница 3

– Возражения? – заметил Берия нерешительность майора. – Предложения?

– Никак нет, товарищ нарком. Задача ясна. Вполне. Разрешите идти?

– Идите.

Глава вторая

Портрет

Сад начинался у вишенника. Старинный, барский, разбитый некогда с роскошью и с размахом, а теперь пустынный, нерасчищенный, но ещё обширный. Сюда Волохова подвезли на том же бронированном наркомовском «паккарде» все те же молчаливые лейтенанты.

Пётр Николаевич пошёл по саду, раздумывая. Странный получился доклад. Казалось, всё как обычно. Да не совсем.

Ему приходилось, и не один раз, докладывать лично товарищу наркому о работе группы. Он знал, как следует говорить: нюансы, формулировки, постановки возможных вопросов, искусство умолчания. Но на этот раз…

Волохов подумал, что если колесо Фортуны провернется в иную сторону, тогда, возможно, ему уже не придется больше никогда в жизни представлять наркому никакой отчетности. Все, закончились тогда отчёты. Жернова вращаются. Что-то где-то надломилось.

«Да, не так, не так все вышло. К счастью? Или наоборот? – размышлял Пётр Николаевич, шагая по аллеям пустынного сада. – Странная, очень странная беседа. И зачем он ввернул про этого Гегеля? Не для красного же словца. А фотография?».

Волохов хорошо знал человека, чей портрет оказался на столе Берии. Фотография, торопливо выполненная тюремным фотографом. Профиль, анфас. Как положено по инструкции.

Умная, ироничная усмешка Мигеля. На фотографии её не было. Но были знакомые очки-рондо. В серебристой оправе. Да, дужки очков были из белого металла. Мигель приобрел их в Барселоне, в 37-м, под заказ.

Волохов помнил, как испанское горячее солнце матово блестело на оправе очков-рондо. В известняковой пыли, поднятой танкетками франкистов под Уэской.

Всего пара лет прошло с тех времен. Но их хватило, чтобы угасла память о бывшем друге. Мигель стал отыгранной шахматной фигурой.

«Испанской партии»…

После дождя с ветвей столетних лип на майора госбезопасности, шагавшего по аллее, обрушивались ледяные брызги. Пётр Николаевич совсем вымок. Гимнастерка облепила его сухой крепкий торс. Он дрожал от озноба.

Пытаясь согреться на ходу, Волохов убыстрял шаг. Вскоре почти бежал по аллее к одинокому флигелю.

Он думал, что быстрое движение, бег прогонят нестерпимый холод в груди, сжимавший сердце. Но неприятное чувство не исчезло. Мозг сверлила тревога. На многие вопросы, которые задавал себе Волохов, у него не было ответа.

«Архив, поднять дело. Скорее. Ключ? Ах, вот он!» – подумал Пётр Николаевич, взбегая по скользким ступеням лестницы к боковому отдельному и малоприметному входу, торопливо выбирая в связке нужный ключ.

Он вошел в низкую дверь флигеля, поднялся по винтовой лестнице в свой кабинет.

Не зажигая огня, Волохов прошел к массивному банковскому сейфу, оснащенному сложной швейцарской системой кодировки.

Пётр Николаевич завел этот сейф в самом начале работы вверенной ему оперативно-аналитической группы. Стальной шкаф был с секретом. В верхнем отсеке, в толще брони находилось отделение, в котором Волохов хранил самые важные документы.

Предусмотрительные и хитрые швейцарцы встроили в потайное отделение механизм самовоспламенения, который уничтожал бумаги при несанкционированном доступе, при взломе.

В отделении было всего несколько тонких папок. Но в каждой – ключевые бумаги или фото, о существовании которых, в этом Волохов был полностью уверен, не знало его высокое начальство. Точная дозировка информации экономность в движениях – вот что помогает канатоходцу правильно вышагивать по струне, балансируя над бездонной пропастью.

Пётр Николаевич внимательно перебирал страницы в папке под номером шесть. Стенограмма беседы с резидентом Орловым. Газетные вырезки – испанские, немецкие, французские. Фотографии группы туристов на горном склоне: усталые, но весёлые люди, с альпенштоками, в коротких штанах, заправленных в гетры, в блузах навыпуск.

Белый конверт плотной бумаги. Волохов не открыл его, но знал, что в нем – две шпильки. Дамские, золотистые. Он никогда не открывал белый конверт после того, как привёз его из Испании. Старательно избегал ненужных воспоминаний. Боялся их…

Что еще?

План Барселоны с многочисленными чернильными пометками на полях. Меню обеда барселонского отеля «Тейлор». Фотокопия допросного листа, исписанного от руки размашистым нервным почерком. Под текстом стоял фиолетовый яркий штамп с надписью – «Направлен в уч. №0267-бис».

Документы в папку Пётр Николаевич подшивал собственноручно. У каждой бумажки был особенный смысл. Вот эта фотокопия, к примеру. Свидетельство трагедии годичной давности. Архивная пыль…

Волохов подумал о том, как быстро будни, люди, недавнее настоящее становились историей. Только что отгремела война в Испании. И вот уже война здесь, у ворот Москвы. А тогда казалось…

Барселона… В конце апреля 1937 года в ресторанном зале местного отеля «Тэйлор», как всегда, было многолюдно, шумно. И мирно. Из заставленного кадками с пальмами зала казалось невозможным то, что недалеко, на позициях под Уэской, непрестанно трещали пулемёты франкистов, а бойцы ополчения Республики мокли в топких окопах, превратившихся после многодневных ливней в каналы.

Впервые попав в этот отель, Пётр Николаевич Волохов поразился обстановке, царившей в отеле. Он видал много грязи и смертей на всех фронтах испанской гражданской войны. На позициях было много энтузиазма, мученического героизма и отваги. Но не было роскоши, денег, красивых женщин и тонких вин.

Зато всего этого было в достатке в жизни постояльцев отеля «Тэйлор». В его фешенебельных апартаментах, отлично освещенных электрическими лампами, бурлила жизнь. Приняв ванну, жильцы спускались в ресторан, где играл джаз и подавали бифштексы. Естественно, в рабочих кварталах всего этого не было. Как и в бедных деревнях, разбросанных вокруг столицы Каталонии.

Конечно, метрдотель, подавая постояльцам изысканное меню, скорбно гримасничал, прибедняясь, темпераментно проклинал перебои с поставками продовольствия. Но «военные завтраки» официантами «Тэйлора» неизменно предлагались из четырех блюд. А в ночном кабаре полуголые и экзальтированные шансонетки пели о бессмертии «павших героев».

С подиума в нише, где располагался столик, за которым сидели Волохов и его новая знакомая Катрин Пат, можно было наблюдать за всем, что творилось в ресторане. Очень давно, двадцать лет назад, Катрин была Катюшей Патрушевой. Она мечтала в те далекие и дивные годы о фарфоровой кукле и самокате. И ещё о том, чтобы быстрее вырасти. Чтобы венчаться в церкви с корнетом Славиным, который приезжал к тёте Наде на побывку с германского фронта.

Но корнет был убит шрапнелью на Стоходе. Папа увёз семью за океан в год, когда мужики сожгли имение тёти Нади. Прошло время, Катрин стала американкой, закончившей курс колледжа в Сан-Франциско. Она выучилась любить свою новую родину и правильно говорить на «амэрикен инглиш».

С согласия папы, уверенно развернувшего бизнес на прихваченные из России капиталы, Катрин занялась журналистикой. Она неплохо зарабатывала в Барселоне написанием военных репортажей для калифорнийского еженедельника «Морнинг пост». Стала настоящим «ньюсхантером». Новости Катрин добывала азартно, узнавая немало интересного от множества знакомых, которые быстро появились у неё в занятой войной и любовью Барселоне.

Второй страстью Катрин была контрабанда – тонкие, набитые крепким египетским табаком пахитоски. С тех пор, как итальянские крейсеры блокировали подходы к Барселоне с моря, табак в столице Каталонии стал дефицитом. Его выдавали по карточкам. И то пополам с рубленым древесным мусором.

Катрин совершенно не могла обходиться без пахитосок. Волохов ухитрялся доставать ей у перекупщиков из квартала Баррио Чино. Дельцы из этого неспокойного и закрытого для республиканской полиции района Барселоны в свою очередь приобретали курево у марсельских теневых дельцов.

Волохов и Катрин обсуждали новости. Недавней и самой, пожалуй, громкой была история грабежа старинной обители Святого Креста. Анархисты не щадили монахов. Рассказ Катрин был красочен и полон деталей. События развертывались перед Волоховым, как лента хорошего боевика, на совесть сработанного американскими продюсерами.

Это случилось на рассвете, когда вода в фонтане еще только начинала алеть от лучей восходящего солнца. Анархисты ворвались в монастырь в час, когда колокола ещё не успели возвестить о заутрене. Привратник отказался отворить им окованные железом дубовые створки ворот, и солдаты сорвали ворота с петель, взорвав под ними несколько ручных гранат.

Подобрав полы рясы, босоногий монах, личный секретарь настоятеля обители Святого Креста Иерихонской Розы, стремглав бежал по крытой галерее, призывая на помощь святых угодников. Во дворе монастыря раскатисто щелкали винтовочные выстрелы. Пули, рикошетя от базальтовых стен, срезали цветы герани, заботливо высаженные монастырскими садовниками в вазах у парапета трапезной.