Роберт Кормер - Шоколадная война Страница 3

Оби ждал минуту или две, он с трудом удерживался от вопроса: «Ты уходишь от дела, Арчи?» Что у Арчи Костелло всегда лучше, чем у кого-либо, получается, так выходить из воды сухим – всегда. Сложно было что-либо придумать.

- Только из-за артистизма, Оби. Это – искусство, ты знаешь. Возьми парня такого, как этот Рено. Особые обстоятельства, — он вслушался в тишину. — Закинь его в «Шоколадки».

Оби записал: «Рено – «Шоколадки». На этот раз Арчи может и не выйти сухим из воды. «Шоколадки», например, были хороши для дюжины заданий.

Оби взглянул на поле, где парни сцепились в схватке в тени ворот. Тоска навалилась на него. «Пора со всем этим заканчивать», — подумал он. Он собирался – он чуть ли не начал проводить службы с Попом Вернером в церкви Святого Джоя, но вместо этого он стал секретарем в «Виджилсе». Неожиданно. Но, черт возьми, он не смог рассказать об этом даже своим родителям.

- Знаешь что, Арчи?

- Что?

- Жизнь иногда навивает тоску.

Это была не самая худшая мысль, которую при Арчи можно было высказать вслух.

- Жизнь – дерьмо, — отрезал Арчи.

Тени от ворот определенно походили на пересекающиеся кресты, на невидимые распятия. «Верный символ этого дня», — сказал себе Оби. Если он спешил, то успевал на работу автобусом, отходящим в четыре по полудню.

3.

Девушка была безумно красивой и желанной до слабости в желудке. Водопад ее светлых волос расплескался на обнаженных, усыпанных рыжими веснушками плечах. Ее серые глаза были слегка прищурены, неся в себе еще большую загадку. Ресницы на верхних веках… Джерри досконально изучил фотографию и тут же закрыл журнал, отложив его в сторону – туда, где он и лежал, на вершину стопки. Он огляделся вокруг, чтобы убедиться в том, что его не видно со стороны кассового столика, что у входа в магазин, хозяин которого категорически запрещал чтение журналов и важно говорил: «Не покупаешь – не читай». Но в данный момент он был чем-то занят на другом конце помещения.

Что-то похожее он чувствовал, когда листал «Плейбой» или какое-нибудь другое издание. Его сверстники покупали такие журналы и приносили их в школу, разрезали и оборачивали их страницами свои тетради, и даже не один раз перепродавали прочитанные до дыр номера. Иногда он случайно мог заметить наклейки с изображениями девушек на столике для кофе или на зеркале дома у кого-нибудь из друзей. И однажды он купил женский журнал, отдав за него дрожащими руками один доллар двадцать и пять центов – почти все свои карманные деньги, а потом не знал, что делать с этой проклятой покупкой, единственной его собственностью. Он вышел из автобуса около дома, нажал на кнопку звонка и с ужасом ждал, когда откроется дверь. Наконец, устав от быстрого и внимательного изучения его содержимого – тайком, закрывшись в туалете, он со страхом подумал, что будет, если вдруг мать обнаружит у него этот журнал. Джерри тихонько унес его подальше от дома и спрятал в личном шкафчике в раздевалке гимнастического зала. Он листал его страницы, погружаясь в тоску. Приходящая издалека страсть самца начинала наполнять его тело. Смогла бы эта девушка полюбить его? Печаль разочарования глубоко оседала в нем, когда он отдаленно начинал представлять себе, как умер бы только лишь от одного дыхания этой девушки в его объятьях.

Рядом с автобусной остановкой Джерри прислонился к телефонной будке, усталость в теле отдавалась эхом футбольных атак. За последние дни его тело привыкло к побоям. Но он спокойно разглядывал график движения автобусов и еще праздно наблюдал за людьми на площади Коммон через проезжую часть. Он видел их каждый день. Они теперь были частью декорации, словно пушка времен Гражданской войны или монумент в честь павших на Второй Мировой, или же мачты с флагами. Хиппи. Дети Цветов. Уличная толпа. Попрошайки. Зеваки. У каждого было свое имя. Они наводняли улицы весной и были тут до октября, повсеместно болтаясь, галдя, приставая к случайным прохожим, но большей частью они вели себя тихо, вяло и миролюбиво. Их мир пленял его. Иногда он завидовал их старым неряшливым одеждам, которые не в чем было упрекнуть. «Тринити» была одной из немногих школ, где еще сохранилась униформа – рубашки и галстуки. Он видел облака дыма, клубящиеся вокруг девушки в смятой шляпе. Она пускала дым колечками. Он не знал, как это у нее получается. Многое он еще не знал.

Он был поглощен своими мыслями и не заметил, как кто-то, пересекая улицу и ловко уворачиваясь от машин, окликнул его:

- Эй, мужик.

Очнувшись, Джерри понял, что обращаются к нему:

- Я?

Парень стоял на проезжей части. Он был отрезан от Джерри зеленым «Фольксвагеном». Внимание Джерри замерло на крыше этой машины:

- Да, ты, — ему было около девятнадцати. Длинные черные волосы, падающие на плечи, вьющиеся усы, изгибаясь черной змеей, нависали над его верхней губой, концы которых оттягивались, чуть ли не к подбородку.

- Ты уставился на нас, мужик. Каждый день стоишь здесь и пялишься.

«Меня действительно назвали «мужиком»», — подумал Джерри. Его так называли не иначе, как в шутку. Но этот парень не шутил.

- Эй, мужик, ты думаешь - мы в зоопарке? Что уставился?

- Нет. Смотри… я не уставился, — ему действительно ни до кого не было никакого дела.

- Да ты, мужик, ты стоишь здесь и смотришь на нас. Со своими книгами и бело-голубыми зубами.

Джерри тревожно огляделся. Вокруг не было никого из школьных знакомых.

- Мы не суб-люди, мужик.

- Я не разговариваю с вами здесь.

- Но ты пялишься.

- Смотри, — сказал Джерри. — Я жду свой автобус, — что выглядело нелепо, потому что автобус еще не появился в поле зрения.

- Ты знаешь, кто такие суб-люди, мужик? Это ты и такие, как ты. Ты каждый день идёшь в школу, возвращаешься домой на автобусе и делаешь домашнее задание, — в его голосе было презрение. — Квадратный мальчик. Тебе где-то четырнадцать, пятнадцать. Утопаешь в рутине. Ой!..

Шипение распахивающихся дверей и дизельный перегар подошедшего к остановке автобуса. Джерри отшатнулся от этого парня.

- Это твой автобус, квадратный мальчик, — крикнул он. — Сейчас уйдет. Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус.

Джерри подошел к автобусу как лунатик. Он ненавидел такого рода встречи. Его сердце сильно молотило. Он поднялся на подножку и похоронил этот разговор. Автобус тронулся, и он, не удержавшись на ногах, плюхнулся в сиденье.

Глубоко выдохнув, он закрыл глаза.

«Это твой автобус, квадратный мальчик».

Он открыл глаза и закрыл их снова. Солнце через окно слепило прямо ему в лицо.

«Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус».

Розыгрыш. Особенность такого рода людей. Их жизнь состоит лишь из глупостей и пустяков. В ней ничего не происходит.

«И еще…»

«Что еще?»

Он не знал. Он думал о своей жизни, о дороге в школу и обратно домой. При этих мыслях его усталость напомнила о себе, съежившись складками на его рубашке, зевота крепко схватила его за челюсти. Он увидел табличку над окном, ожидая мыслей о произошедшем:

«Почему?» - кто-то накарябал в космосе сквозь табличку.

«А почему бы нет?» - еще кто-то рубанул в ответ.

Джерри закрыл глаза. Внезапно измождение отпрессовалось в его сознании.

4.

- И сколько же коробок?

- Двадцать тысяч! — Арчи аж присвистнул от удивления. Обычно он ко всему относился с легкой прохладцей, когда общался с кем-либо вроде Брата Лайна. Но на этот раз картина с изображением двадцати тысяч коробок шоколада, доставленных в «Тринити» выглядела нелепо и смешно. Перед ним двигались вверх-вниз усы Брата Лайна, хлопали водянистые глаза, и ежились морщины на его лбу. Что-то щелкнуло в голове у Арчи: «Он выглядит неспокойно – и это Брат Лайн, который на протяжении урока без труда может удержать целый класс охапкой в своих руках». Он елозил взад-вперед. Стул под ним скрипел и трещал. Арчи старался сохранить абсолютное спокойствие, опасаясь того, что сердце начнет колотиться, когда внезапно оправдаются все подозрения не только против Лайна, но и против всех, кто работал в «Тринити». Среди них много уже немолодых, а то и вовсе пожилых людей – уязвимых, ранимых и иногда впадающих в панику.

- Я знаю, что это много шоколада, — признался Лайн, пытаясь внести в свой голос некоторую небрежность, которая так нравилась Арчи. Но в этом голосе прощупывалось упрямство. Он вспотел, как сумасшедший в истерике, хотя его голос звучал ровно и спокойно. — Но это традиционная общественно-полезная работа. Распродажа шоколада – ежегодное мероприятие. Мальчики готовы приступить к ней. Если они в какой-то год смогли продать десять тысяч коробок, почему бы на этот раз, в этом году не попробовать двадцать тысяч? Ведь это особенный шоколад, Арчи. Высшего сорта. Особая сделка.

- Как это – особая? — спросил Арчи, нажимая на свое преимущество, но не повышая голос и не теряя достоинства. Он бывал здесь в кабинете у Лайна по особым случаям. Лайну приходилось иметь дело с самим Арчи, а не с теми, кто сидит у него на уроке математики.