Дэниел Сильва - Убийца по прозвищу Англичанин Страница 3

– А как фамилия клиента?

– Он не сказал.

– А что за картина?

– Он тоже не сказал.

– Так как же я буду работать?

– Будешь ездить на виллу и работать над картиной. Владелец оплачивает тебе отель и все расходы.

– А где это?

– В Цюрихе.

В зеленых глазах Габриеля мелькнуло что-то – какой-то образ, воспоминание. Ишервуд поспешно просмотрел содержимое ящиков своей ненадежной памяти. «Я когда-нибудь посылал его в Цюрих к герру Хеллеру?»

– Цюрих почему-либо представляет собой проблему?

– Нет, Цюрих – отличное место. Сколько мне заплатят?

– В два раза больше того, что я тебе только что дал… если ты поедешь немедля.

– Давай адрес.

У Габриеля не было времени вернуться в Корнуолл за своими вещами, поэтому после ленча он отправился по магазинам. На Оксфорд-стрит он купил две смены одежды и небольшую кожаную сумку. Затем он отправился на Грейт-Рассел-стрит и посетил знаменитый магазин для художников «Л. Корнелис-сен-энд-сан». Ангел с соломенными волосами по имени Пенелопа помогла ему собрать дорожную сумку с красками, кистями и растворителями. Она знала Габриеля по псевдониму, и он беззастенчиво флиртовал с ней, говоря с акцентом итальянского эмигранта. Она завернула все его покупки в бурую бумагу и перевязала веревкой. Он поцеловал ее в щеку. От ее волос пахло какао и ладаном.

Габриель слишком много знал о терроризме и мерах безопасности, чтобы путешествовать самолетом, поэтому он поехал на метро до станции Ватерлоо и там сел в поезд «Евростар», отправлявшийся во второй половине дня в Париж. На Восточном вокзале в Париже он сел в ночной поезд, отправлявшийся в Цюрих, и в девять часов утра уже шел по изящно изогнутой Банхофштрассе.

«Как пристойно Цюрих скрывает свои богатства», – подумал он. Большая часть мировых запасов золота и серебра лежала в банковских сейфах под его ногами, но тут не было уродливых башен с офисами, которые отмечали бы финансовый квартал, как не было и памятников накопительству. Лишь сдержанность, осторожность и обман. Презренная женщина, которая отворачивается, скрывая свой позор. Швейцария.

Он вышел на Парадеплац. На одной стороне площади находилась главная контора «Креди суисс», на другой – «Юнион-банк» Швейцарии. Тишину нарушила стая взлетевших голубей. Он пересек улицу.

Напротив отеля «Савой» была стоянка такси. Он сел в ожидавшую пассажиров машину, предварительно взглянув на ее регистрационный номер и запомнив его. И дал шоферу адрес виллы, постаравшись скрыть приобретенный от матери берлинский акцент.

Переезжая через реку, шофер включил радио. Диктор читал вечерние новости. Габриель с трудом понимал Züridütsch.[1] Он отключился от радио и стал думать о том, что ждало его впереди. Иные люди из мира искусства считали реставрацию скучным занятием, Габриель же воспринимал каждую работу как приключение, которое неизвестно чем кончится, как возможность пройти сквозь зеркало в другое время и место. Такое место, где его способности и трудолюбие – и ничто другое – приведут к успеху или провалу.

Интересно, что его ждет, думал он. То, что владелец полотна обратился именно к нему, означало, что речь идет почти наверняка о Старом мастере. Возможно также, что картина загрязнена и повреждена. Владелец не стал бы беспокоиться и тратиться на то, чтобы привезти его в Цюрих, если бы надо было всего лишь наложить свежий слой лака.

Сколько же времени он тут пробудет? Месяца полтора? Полгода? Трудно сказать. Двух одинаковых реставраций не бывает – многое зависит от состояния картины. На реставрацию Вечеллио Ишервуда ушел год – правда, Габриель устроил себе короткий отпуск в середине работы благодаря Ари Шамрону.

Улица Розенбюльвег была узкая – по ней могли проехать лишь две машины в ряд, и она круто поднималась по склону Цюрихберга. Виллы были старые, большие и стояли тесно. Оштукатуренные стены, черепичные крыши, маленькие заросшие садики. Все, за исключением одной, возле которой шофер остановил такси.

Эта вилла стояла на собственном выступе и в противоположность соседям – на расстоянии от улицы. Высокая металлическая ограда, похожая на тюремную решетку, окружала виллу по периметру. На уровне тротуара была калитка с маленькой камерой наблюдения. За калиткой вверх вели каменные ступени. Затем появилась вилла – унылое серое здание с башенками и высокой галереей на фронтоне.

Такси уехало. Внизу лежали центр Цюриха и озеро. Облако скрывало дальний его берег. Габриель вспомнил, что в ясный день видны Альпы, но сейчас и они были скрыты.

Рядом с калиткой на каменной стене был телефон. Габриель снял трубку, услышал звонок, стал ждать. Ничего. Он положил трубку на место, снова ее взял. Отклика по-прежнему не было.

Он достал факс от адвоката, который Джулиан Ишервуд дал ему в Лондоне: «Вы должны прибыть точно в 9 часов утра. Позвоните в звонок, и вас проводят внутрь». Габриель посмотрел на свои часы. Девять часов три минуты.

Он только положил бумагу обратно в карман, когда пошел дождь. Он осмотрелся: никаких кафе, где можно было бы посидеть, ни парков или скверов, где можно было бы укрыться от непогоды. Просто пустыня унаследованных резиденций. Если он слишком долго простоит на тротуаре, его могут арестовать за то, что он околачивается с подозрительной целью.

Он достал мобильный телефон и позвонил Ишервуду. Скорее всего он еще едет в свою галерею. Дожидаясь соединения, Габриель представил себе, как Ишервуд сидит, сгорбившись, за рулем своего нового сверкающего мотоцикла «ягуар» и медленно продвигается по Пиккадилли, словно ведет нефтяной танкер по опасным водам.

«Извини, но боюсь, произошло изменение в планах. Человеку, который должен был принять тебя, пришлось неожиданно уехать из города. По какому-то срочному делу. Он не уточнил. Ты ведь знаешь, милок, какие эти швейцарцы».

«Что же мне делать?»

«Он прислал мне коды калитки и входной двери. Ты должен войти. На столе в холле у входа тебя ждет записка, в которой будет указано, где находится картина, а также деньги на твои траты».

«Весьма необычно, тебе не кажется?»

«Считай, что тебе повезло. Похоже, что ты будешь два-три дня там хозяином и никто не будет заглядывать тебе через плечо, пока ты будешь работать».

«Наверное, ты прав».

«Так я даю тебе коды. У тебя, случайно, есть бумага и ручка? Коды довольно длинные».

«Назови мне цифры, Джулиан. А то идет дождь, и я тут скоро промокну».

«Ну конечно. Ты и твои маленькие трюки. У меня в галерее работала девушка, которая отличалась тем же».

Ишервуд отбарабанил две серии номеров из восьми знаков каждый и отключился. Габриель снял трубку с телефона охраны и набрал номер. Механизм зажужжал; он поднял щеколду и вошел в калитку. У входа в дом он повторил операцию и мгновение спустя уже стоял в темном холле и шарил по стене в поисках выключателя.

Конверт лежал в большой стеклянной чаше на резном старинном столике у подножия лестницы. Он был адресован синьору Дельвеккио – Габриель работал под таким именем. Он взял конверт и вскрыл его указательным пальцем. Простая сизо-серая бумага, толстая, без фирменной шапки. Четкий, аккуратный почерк, без подписи. Габриель поднес ее к носу. Никакого запаха.

Габриель стал читать. Полотно висит в гостиной, это «Портрет молодого человека» Рафаэля. Габриелю заказан номер в гранд-отеле «Дольдер», находящемся в миле от виллы, по другую сторону Цюрихберга. В холодильнике есть еда. Хозяин вернется в Цюрих на следующий день. Он будет крайне благодарен, если синьор Дельвеккио сможет безотлагательно начать работу.

Габриель положил записку в карман. Значит, Рафаэль. Это будет его второй Рафаэль. Пять лет назад он отреставрировал маленькую, типа иконы, картину «Мадонна с младенцем», основанную на известной композиции Леонардо. Габриель почувствовал щекочущее ощущение в кончиках пальцев. Перед ним открывалась чудесная возможность. И он порадовался, что взялся за эту работу, несмотря на необычные условия.

Он прошел по коридору в большую комнату. Там было темно, никакого освещения, толстые портьеры были плотно задернуты. Несмотря на царивший в комнате мрак, у Габриеля создалось впечатление среднеевропейского аристократического хаоса.

Он сделал несколько шагов. Ковер под его ногами был влажный. В воздухе пахло чем-то соленым и ржавым. Этот запах был Габриелю знаком. Он нагнулся, приложил пальцы к ковру и поднес их к лицу.

Он стоял в крови.

Восточный ковер был выцветший и очень старый, как и мертвец, лежавший в центре его. Он лежал лицом вниз и в смерти словно пытался до чего-то дотянуться правой рукой. На нем был двубортный синий блейзер, лоснившийся на спине, и серые шерстяные брюки. На ногах – коричневые замшевые туфли. На одной туфле – правой – были утолщенная подошва и задник. Брюки задрались, обнажив низ ноги. Кожа выглядела ужасающе белой, словно голая кость. Носки были разные.