Джон Бекан - 39 ступенек Страница 3

Позавтракав, я отправился по делам в Сити и вернулся домой только к обеду. Я заметил, у лифтера было вытянутое, словно он проглотил какую-нибудь гадость, лицо.

— Скверные дела, сэр, сообщил он мне. — Джентльмен из пятнадцатой дал дуба. Тело только что увезли в морг. Полиция осматривает квартиру.

Я поднялся наверх. Инспектор и двое бобби деловито осматривали квартиру. Я задал несколько идиотских вопросов и они быстро выпроводили меня вон. Мне удалось также поговорить со слугой Скаддера. На все мои вопросы он плаксивым голосом отвечал, что ничего не знает. Он был глуп и скучен, как церковная служка, Я дал ему полкроны в утешение.

На следующий день я посетил открытое слушание о дознании, проводившемся полицией. Представитель одного из издательств утверждал, что покойный был американцем, пожелавшим заключить контракт на поставку бумаги для издательства. В ходе дознания было решено: смерть от слишком большой дозы алкоголя. Все данные по делу передавались американскому консулу. Когда я рассказал о дознании Скаддеру, он внимательно выслушали улыбнулся: «Жаль, меня там не было. Наверное, испытываешь такое же острое ощущение, словно читаешь собственный некролог».

Два дня он сидел в своей комнате, много курил, о чем-то сосредоточенно размышляя и делая пометки в записной книжке. Вечерами мы играли в шахматы. У него были большие способности — мне ни разу не удалось выиграть. Казалось, его нервы немного успокоились, но уже на третий день я увидел, что он постоянно листает календарь, видимо подсчитывая и рассчитывая свои действия вплоть до 15-го июня, и его глаза опять блестят тем же лихорадочным блеском. Он часто подходил на цыпочках к входной двери и стоял возле нее, прислушиваясь. Несколько раз задавал мне один и тот же вопрос, можно ли доверять Паддоку? Становился капризным и раздражительным, как больной ребенок, и тотчас же извинялся. Я нисколько не обижался: при такой работе, как у него, вообще легко сойти с ума. Он признался, что думает не столько о себе, сколько об успехе дела. Как-то вечером, после шахмат, он сказал мне:

— Ханней, вам следует поглубже познакомиться с этим делом. Мало ли что со мной может случиться. Если я уйду, вы сможете продолжать борьбу вместо меня.

Он начал втолковывать мне премудрости высокой политики. Я слушал его очень невнимательно, потому что люблю действия, а не рассуждения. Сказать по правде, меня не интересовал и сам Каролидес — в конце концов, какое мне до него дело? Я хорошо помню, Скаддер особенно подчеркивал тот факт, что опасность начнет угрожать Каролидесу только тогда, когда он приедет в Лондон, причем исходить она будет из самых высоких сфер, так что у него не возникнет никаких подозрений. Почему-то моя память цепко удержала одно женское имя: Юлия Сеченьи. «Наверное, она выступает в роли приманки», — подумал я. Помню также, что Скаддер говорил о каком-то черном камне, о каком-то пришепетывающем человеке, но с особенным отвращением и, мне показалось, даже со страхом говорил о старике, у которого молодой голос, а глаза, как у ястреба. Никогда не забуду его последние слова.

— Смерть похожа на сон после тяжелого трудового дня. Наутро вы просыпаетесь, а в открытое окно врываются запахи скошенной травы и ослепительные лучи солнца. Я каждое утро благодарю Бога за еще один прожитый день и молю Его только о том, чтобы Он разбудил меня на другом берегу реки Иордан.

На следующий день он был в хорошем расположении духа. После завтрака он взял почитать биографию генерала Джексона[3]. У меня было в этот день много дел, вечером я ужинал в ресторане с одним горным инженером, что, по существу, было тоже деловой встречей.

Я вернулся домой в одиннадцатом часу и решил зайти к Скаддеру, чтобы поболтать с ним и сыграть в шахматы, Я сунул в рот сигару — и открыл дверь курительной. Там было темно. Я включил свет и выронил от неожиданности сигару — на ковре, раскинув руки, лежал Скаддер. В груди его торчала рукоятка ножа. Я почувствовал, что у меня по спине поползла струйка холодного пота.

Глава вторая

Молочник отправляется в путь

Я повалился в кресло — меня не держали ноги, я боялся, что меня сейчас вырвет. Минут пять я сидел, не двигаясь, как завороженный глядя на лежащее на ковре тело. Потом стащил со стола скатерть, накрыл его ею, достал из шкафчика бутылку бренди и хлебнул прямо из горлышка.

Я не мальчик, был на войне под пулями и сам убивал людей, но хладнокровное убийство в стенах дома видел впервые. Как бы там ни было, надо собраться с силами и начать что-то делать. Я взглянул на часы — было половина одиннадцатого.

Я обшарил все уголки, как заправский детектив, но ничего не обнаружил. Никаких следов. Я задернул шторы на окнах и запер на цепочку дверь.

Примерно через час я пришел в себя и смог уже рассуждать здраво. Какие-либо сомнения относительно рассказа Скаддера исчезли. Убийство являлось доказательством, что врагам ничего не оставалось, как заставить его замолчать. Но он пробыл у меня три дня, и убийцы могли предположить, что он доверился мне и многое рассказал. Следовательно, меня ждала та же участь. Не сегодня, так завтра или послезавтра они со мной разделаются.

Но ведь я мог обратиться в полицию. Или чего проще: утром Паддок обнаружит труп и позвонит им сам. А что я говорил о нем Паддоку? Но даже если бы я чистосердечно выложил полицейским все, что знал, они бы расхохотались мне в лицо: плету небылицы, чтобы избавиться от петли. В Англии у меня не было ни родных, ни знакомых, ни друзей. Никто бы не мог замолвить за меня доброе слово. Убийцы все точно рассчитали. С помощью английского правосудия они избавлялись от меня до 15 июня.

Прошло еще два часа, когда я, наконец, пришел к единственному решению: мне нужно исчезнуть и пребывать в гостях до конца второй недели июня. Затем я должен появиться в Лондоне и любой ценой убедить какого-либо правительственного чиновника в правоте Скаддера. Я сознавал, что, преодолев все препятствия, я мог столкнуться с полнейшим недоверием со стороны должностных лиц. Мне оставалось только надеяться: к тому времени обнаружатся факты, подтверждающие мой рассказ.

Итак, начиная с сегодняшнего числа, то есть с 24-го мая, я должен продержаться три недели, спасаясь как от убийц Скаддера, так и от полицейских. То, что на меня будут охотиться, как на дикого зверя, почему-то поднимало меня в собственных глазах. Маленький, мужественный человек, которого убили враги, помог мне стряхнуть с себя противное чувство скуки и апатии и вновь почувствовать: в моих жилах течет кровь, а не водица. Все теперь зависело от моего ума и воли, именно это меня и радовало.

И тут я вспомнил про черную записную книжку. В ней, быть может, есть сведения, которые мне могут пригодиться. Надо осмотреть одежду убитого. Я отдернул скатерть и был поражен выражением покоя на уже окаменевшем лице Скаддера. Я не нашел ничего, кроме портсигара, перочинного ножика, да нескольких серебряных монет. Записная книжка исчезла. Значит, ее взяли убийцы.

Я в раздумье прошелся по комнате и вдруг заметил не задвинутый до конца ящик письменного стола. Скаддер был одним из тех немногих смертных, которые не выносят малейших следов неаккуратности. Это означало, что кто-то выдвигал ящик, чтобы посмотреть, что в нем, и очень торопился. Внимательный осмотр, квартиры показал, что убийцы Скаддера рылись в ящиках комода, осмотрели гардероб — у моих брюк были вывернуты карманы — и даже кухню. Значит, они что-то искали. Если — записную книжку, то нашли ли ее?

Я достал карту Великобритании и стал рассматривать ее — мне надо было найти укромный уголок. Прожив много лет в Южной Африке, я привык к открытым пространствам и чувствовал себя в городе, как загнанная в угол крыса. Я выбрал Шотландию: во-первых, там еще сохранилась дикая, нетронутая природа, а во-вторых, мои родители были шотландцы. Я вполне мог сойти за шотландца, да и полиция вряд ли знала о моем происхождении. Правда, сначала я хотел выдать себя за немецкого туриста. Я свободно говорю по-немецки, так как провел три года в Германии, работая на медных рудниках, и потом часто имел дело с немецкими партнерами отца. Я решил остановиться в Галлоуэе, поскольку дальше, на север, шла малообжитая, дикая местность.

Заглянув в железнодорожный справочник, я выяснил, что поезд на север отправляется с вокзала Сент-Панкрас в 7.10. Значит, в Галлоууэе я буду часов в шесть-семь вечера. Все это было прекрасно, но я забыл при этом про «друзей» Скаддера, которые, конечно, следят за домом. Я долго бился над тем, как обмануть негодяев, и благодаря счастливой догадке решил эту задачу. Потом я лег в постель — надо было поспать часок-другой.

Я проснулся в пятом часу утра. Чуть-чуть приоткрыв штору, я увидел серую улицу и серое предутреннее небо над ней. Утреннюю тишину нарушало лишь чириканье воробьев. Предчувствие чего-то ужасного охватило меня, и я вдруг подумал, что в моем положении самое лучшее обратиться в полицию. Вскоре я успокоился и решил твердо следовать намеченному плану.