Александр Аннин - Храм Соломона Страница 3

– Кстати, никогда раньше у тебя не спрашивал… А потом-то что с ним было?

«Спрашивал уже», – снова отметил про себя Дугин, нахмурился:

– Отсидел от звонка до звонка. А вышел – на Чукотке остался. Устроился на китобойное судно, гарпунить моржей. Благо все навыки были при нем…

– А сейчас?

– Что – сейчас?

– Ну, что поделывает? Жив хоть?

Борис помолчал. «А вот об этом мы точно не говорили».

– Нет, – тихо сказал наконец Борис. – Где-то в самом начале 90-х китобой затонул во льдах. Так что и могилки не осталось.

– Так во-от оно что! – понимающе протянул Крайнов. – В тебе чувство вины проснулось, бездушный службист! Теперь понятно… Это, брат, знаешь, как называется?

– Как?

– Кризис среднего возраста, вот как. И не иначе. Мысли покаянные, думы окаянные… И это пройдет!

– Уже прошло, Витя, уже прошло. Опоздал ты царя Соломона цитировать. Я в том смысле, что мы с тобой уже за черту среднего возраста перешагнули… Хотя… Ты, если верить твоей похвальбе, все тот же… ммм… жеребец.

Борис, конечно же, имел в виду нескупую мужскую потенцию своего напарника – с эрекцией вкупе. В «совокупе». Однако, помимо смысла переносного, был в определении «жеребец» и смысл самый что ни на есть прямой: внешностью своей капитан Крайнов здорово смахивал на коня, в посрамление пресловутой теории Дарвина. На вороного, с породистой проседью, коня: гривастый, лобастый, с крупными ровными зубами и впалыми щеками… Виктор обладал к тому же глубоким, все понимающим взглядом старой лошади, клячи изъездившейся и во всем изуверившейся… От этого взгляда, случись ему быть пристальным, торопели не одни только женщины, но, случалось, и мужики. А голос! С этакой хрипотцой, как у Аль Пачино.

Дугин был повыше, «помордастей» и с клячей уж никак не ассоциировался – тут тебе и брюшко прорисовывается, и взгляд тяжелый, типа: «Мне нечего терять в этой жизни, приятель, поберегись!»

Борис и Виктор за три с половиной десятка лет пересидели не одно поколение сослуживцев – пересидели, разумеется, не буквально: приходилось и побегать, и пострелять время от времени… Десантироваться на парашютах и даже, помнится, как-то раз погружаться на дно озера в скафандрах.

Но, в общем-то, вся эта увлекательная жизнедеятельность осталась где-то там… Насколько хватало «ближней» памяти Бориса Дугина, они с Виктором чинно приходили в обширный, расцвеченный молодежью кабинет аккурат к десяти утра, чтобы в шесть вечера с достоинством его покинуть (советская закваска, что ни говори). И хотя с ними, безусловно, считались – как с некими обязательными условностями; и хотя их даже ценили (как спецотдельские раритеты), но пылинок, что называется, не сдували, шапку не ломали… Есть – ну и есть, нехай себе будут. Никому же не мешают.

Время от времени они консультировали, инспектировали, инструктировали, просто давали советы начинающим, составляли какие-то аналитические обзоры. А не то так поручали им вести допросы «тяжелых» клиентов – опыт, как-никак, в наличии, да и вид представительный, «сурьезный».

Майор Дугин знал, что за глаза его именуют в отделе «Дуб». И не принимал это близко к сердцу. Он ведь и впрямь, как дуб – кряжистый, покрытый вековой коростой, но еще очень даже полный жизненных сил. И Дугин при выборе оперативного псевдонима так и записал в своем служебном формуляре: «Дуб». Витьку в спецдонесениях обозначали кодовым прозвищем «Рая», и Крайнов с этим давно свыкся, смирился. Даже бравировал своим женоподобным оперативным псевдонимом, ерничал: «Да, не любит меня начальство. Женское погоняло присобачили. А зачем, скажите на милость, любить женоподобных мужчин, если вокруг полно женоподобных женщин?»

Впрочем, может, кому-то они и мешают. Вот, к примеру, тощий Костя Псурцев («Сурок»), заметно картавящий после того, как прикусил язык на тренировке по боксу – полученный им удар был настолько силен, что «пробил» капу. Спит и видит паренек, как бы подняться повыше в табели о рангах – надо думать, в результате грядущей отправке ветеранов спецотдела на пенсию. Или Саша Витийеватов, он же – «Вий», напарник и приятель Псурцева. Оба уже несколько лет, с тех пор как им после изнурительных тренировочных сборов присвоили звание лейтенантов, так по сей день лейтенантами и остаются. Правду сказать, майор Дуб и капитан Рая тут ни при чем: воинские отличия в системе спецотделов роли не играли, здесь все были сначала просто агентами, потом, если повезет – спецагентами и так далее, выше и выше по служебной лестнице.

Воинское звание, впрочем, по традиции было обозначено в удостоверениях сотрудников, на корочках с золотым тиснением значилось загадочное «АНБ». Эта аббревиатура никак не расшифровывалась, понимай, как хочешь – Агентство национальной безопасности, Ассоциация наблюдения за биомассой… Но те, кому надо, о существовании спецотделов, конечно же, знали. В первую очередь – смежники из МВД и ФСБ, Следкома и прокуратуры. И, завидев грозную ксиву АНБ, как правило, быстренько становились лояльными.

Были, конечно, у сотрудников спецотдела и другие удостоверения – на разные случаи жизни. Тут тебе и пенсионные, и – ксивы Роскомстата, и офицерские. Но это так, к слову.

Когда же впервые были на Руси великой созданы спецотделы? При Сталине? При царе-батюшке? Копай, как говорится, глубже. Спецотделы, по утверждению знатоков, появились еще во времена Ивана Калиты[2], и, подобно нынешним, всегда были донельзя засекреченными подразделениями. Только при московских князьях спецотдел назывался иначе (что не мудрено, ибо термин сей – иностранный, от английского special). По мнению штатных аналитиков этой секретной службы, самый первый спецотдел князя Ивана I именовался «Окоём», а сотрудники его – «послухами». «Видим все, что емлет око, слышим все, что слышит ухо» – так, надо полагать, звучал в то время слоган спецотделов.

– Когда-нибудь нас рассекретят, – делился своими мыслями с Дугиным Крайнов. – Ну, рассекретили же ГРУ, а ведь было время, когда об этой военной разведке даже упоминать было запрещено.

– Вряд ли, Витя, – лениво отвечал Дугин. – А если рассекретят, значит, создадут еще одну, куда более таинственную организацию, о которой опять будет запрещено не только говорить, но и думать.

Оставалось надеяться, что извлечение спецотделов из мрака таинственности на свет Божий произойдет уже после выхода обоих ветеранов на пенсию. Ведь чем секретнее структура, тем больше там платят.

А отставка, похоже, была не за горами.

– Вот знаешь, Боря, – частенько говаривал Виктор, мудрый конь, – стоит кому-нибудь вдруг взять да и присмотреться к нам свежим взглядом, призадуматься… И не сомневайся: денек-другой, и мы уже на заслуженном отдыхе.

Он как раз изрек эту очевидную для обоих, грустную истину, как в тире переливчатой трелью запиликал звонок. Борис нехотя встал с банкетки, подошел к своей ветровке, вынул из кармана мобильник. Глянул на высветившийся номер…

– Угу. Кто-то, похоже, уже присмотрелся, призадумался… Это Малахов звонит. Урочный час настал.

И нажал кнопку приема:

– Да, Серега…

Выслушав короткое распоряжение начальника отдела полковника Малахова, Борис значительно посмотрел на Виктора:

– Докаркались. Вызывает на ковер. Не иначе как…

– А меня?

– Тебя, наверное, после вызовет. По старшинству.

И потыкал пальцем себе в плечо – туда, где положено быть погону.

Глава вторая

Около девяти утра Тимофей Ильич вызвал по телефону такси, и теперь, одевшись и снарядившись, запирал за собой на висячий замок входную дверь своей бревенчатой избы.

Сошел с рассевшегося крыльца.

При его появлении ватага мальчишек прыснула прочь, на далеко сорванцы улепетывать не стали – к чему, если дядька все равно за ними не погонится и даже не станет швыряться кирпичами. Неинтересно. Пацаны прямо на глазах Тимофея Ильича задорно хрустели его штрифелем.

– Дядя Тимофей, у тебя яблоки вкусные! – крикнул один.

Тимофей Ильич посмотрел на голые ветви яблонь, понуро побрел к калитке из штакетника. Сам виноват – поленился собрать последние остатки штрифеля, а ведь плоды эти могли до Нового Года пролежать, если их в старые газеты завернуть.

Кто-то из мальчишек дернул за конец веревки, и Тимофей Ильич зацепился за натянувшуюся бечеву, смешно и грузно упал на тропинку. Пацаны беззлобно захохотали.

Тимофей Ильич посидел немного на травке, виновато поглядывая на мальчишек, поднялся кое-как, поковылял к дороге.

– Дядя Тимофей! К тебе девушка приходила какая-то!

Он обернулся, спросил с мольбой:

– Какая она из себя?

– Краси-и-ивая!

– А волосы? Волосы каштановые?

– Какие?

– Ну, коричневые?

– Не-а, черные и такие… Длинные, в общем.

«Значит, это не Лида. Наверно, из собеса».

– А что ж она мне не постучала?

– Мы не знаем. Она вообще калитку не дергала, только письмо тебе в почтовый ящик положила и сразу ушла. Ты не думай, дядя Тимофей, мы не брали и не читали! Честно-честно!