Виктор Точинов - Остров Стрежневой Страница 3

В центре острова – озеро, круглое, как блюдце. Пресное, с Обской губой не сообщающееся. И – промерзшее до самого дна. Летом успевал растаять лишь верхний слой, а под ним лежал донный лед. Рыба, понятно, в таком водоеме водиться никак не могла.

Вот такой он и был – остров Стрежневой. Почти необитаемый.

Почти – потому что единственный обитатель тут имелся – дед Магадан.

От причала, построенного четыре года назад, после этой зимы ничего не осталось, даже торчащих из воды и прибрежной гальки столбиков. Но лебедка уцелела – стояла вдалеке от уреза воды, куда ни волны, ни льдины не доставали. На трос, рыжий от ржавчины, тоже никто, ни стихии, ни люди, не покусился.

Шестерни начали было вращаться с усилием и с диким скрежетом, Карбофосыч, хозяйственно прихвативший солидол, смазал, – и дело пошло на лад. Трос натянулся, тяжеленная будара медленно выползла на берег. Для верности протащили еще, стали выгружать вещи.

Сверху уже торопливо спускался дед Магадан, привлеченный двумя выстрелами, которыми Толик Збруев возвестил о прибытии гостей.

– Пострелять приехали? – радостно заулыбался Магадан, обменявшись со всеми рукопожатиями. Гостей он любил – не совсем, впрочем, бескорыстно.

Улыбка у деда была специфичная. Два нижних клыка, поблескивающих золотом коронок, и черные обломки-корешки прочих зубов.

– Давай, веди в хату, – распорядился Карбофосыч. – У тебя тут, говорят, дичь уже некуда складывать?

– Некуда, некуда… – Магадан снова оскалился. – Уж я ее и коптил, и солил, проклятую… А она всё летит и летит. Пальцы не гнутся, ощипывамши. Ладно хоть холодильник у меня безразмерный…

И он кивнул вглубь острова, явно имея в виду озеро – лед на нем наверняка еще даже не начал таять.

– Откуда летят-то? – спросил Бессонов.

Он обрадовался подтверждению маловероятного известия – не зря, стало быть, приплыли. Но все равно недоумевал – почему так рано? Тем более что за четыре часа морского пути ни единой тянущейся с юга птичьей стаи они не видели.

– Да… его знает, откуда они летят, – беззаботно ответил Магадан. И неопределенно махнул рукой в северном направлении. – Оттуда откуда-то. Я вам чё, ботаник?

Ботаником он не был. Магадан принадлежал к малопочтенному сословию бичей, а до этого отсидел пятнадцать лет за убийство собственной жены по пьянке и ревности – в чем до сих пор не раскаивался. Причем убил супругу двумя выстрелами в грудь из охотничьего ружья. Возможно, знакомство с этим индивидом (ну и плюс изрядная доза спирта, естественно) и толкнуло Бессонова на дурацкую авантюру двухмесячной давности.

Но кое-какое отношение к науке Магадан имел. Пристал четыре года назад к экспедиции, изучавшей остров Стрежневой, – ученые бичей любят, работники из тех неприхотливые, есть могут что угодно и жить где угодно. Экспедиция уехала – Магадан остался. Место понравилось. С тех пор каждый год проводил теплые месяцы здесь – заходил пешком по последнему льду, осенью уходил по первому. Охотился, ловил рыбу, отдыхал душой и телом вдали от милицейских патрулей, норовящих проверять документы и таскать не имеющих их в кутузку…

Но в сторонах света Магадан, что о нем ни думай, разбирался. Север с югом не спутает.

– Нет там ничего, – сказал Бессонов, кивнув в указанном Магаданом направлении. – До самого полюса нет. Неоткуда птицам лететь.

– Может, с Новой Земли? – предположил Толик неуверенно.

Обсуждать версию даже не стали. Новая Земля от них не на севере, скорее на северо-западе. И вся сейчас скована льдом, весна туда приходит еще позже. И вообще, дичь весной летит с юга на север, никак не наоборот.

– Может Киричев с компанией пошутить решили? – сказал угрюмо Карбофосыч. – Первое апреля по старому стилю отметить? А ты, раб божий, за поллитру им помочь взялся?

Он вообще недолюбливал Магадана. Да и сожженного (если все-таки – зря) бензина было жалко.

– Да говорю же – до …ной матери дичи! – загорячился Магадан. – Вот щас сами уви… Тихо! Во! Слышите?!

Все замолчали, прислушиваясь (они уже почти поднялись до того места, где из стенки острова-чашки выпал кусок, но вид вниз, на озеро, еще не открылся).

Издали, слабо, но вполне различимо, раздавался звук, в происхождении которого ошибиться было невозможно. Гуси. Подлетающая гусиная стая.

Подлетающая с севера…

Загадка природы.

Это надо было видеть.

Просто видеть – никакие рассказы не могли создать и самого приблизительного впечатления. Даже подготовить к увиденному – не могли.

Бессонов остановился, изумленный. Остальные – тоже.

И берега, и лед озера, и внутренние склоны острова – оказались темны от самых разных птиц. Причем понятно это стало не сразу. Поначалу показалось – нет тут никакой дичи, просто котловина Стрежневого не пойми от чего изменила цвет…

Не слышалось обычного в таких случаях разноголосого птичьего гомона и хлопанья крыльев, сливающихся в единый громкий звук. Птицы не взлетали, не кружили, не опускались обратно – как оно всенепременно бывает при подобных сборищах пернатых. Ну, не совсем подобных, – такого Бессонову видеть еще не приходилось… Живая пелена лишь слегка, еле заметно шевелилась – словно действительно была единым существом, больным или смертельно уставшим…

– Ну?! – сказал Магадан. – Красота?

Голос его звучал так гордо, как будто он сам долгие ночи не спал у инкубаторов и вольеров, выращивая эту ораву.

У остальных не нашлось слов…

А потом они забыли про всё.

Про то, что собирались зайти сначала в резиденцию Магадана – довольно большую хибару, оставшуюся от экспедишников, – распаковаться, устроиться, оставить дежурного варить ужин (никто не сомневался, что дежурным окажется Юрка Стасов), хряпнуть по сто грамм с приезда, – а уж потом отправиться на разведку к завтрашней охоте…

Вместо этого они побросали вещи и стали торопливо, глядя не под ноги, а на птиц, – спускаться, на ходу переламывая ружья и запихивая в них патроны. Магадан, несмотря на все утверждения, что добычу ему девать некуда, – присоединился к ним со своей древней, помнящей совнархозы «ижевкой».

И началась охота.

После первых выстрелов дичь взлетела – медленно, неохотно. Казалось, промахнуться тут невозможно. Но промахи поначалу были – глаза попросту разбегались. В кого стрелять? В тяжело встающих на крыло гусей? В огромную стаю куликов (воздух просто кишел ими, как комарами на болоте)? В уток – напуганных стрельбой Толика и Карбофосыча с другого фланга и летящих прямо на Бессонова?

Расстояние оказалось слишком близким, дробь неслась плотной кучей – и либо проходила мимо, либо разбивала на куски птичьи тушки. Впрочем, якобы промахи таковыми на деле не были – попадали в кружащих в отдалении птиц…

Постепенно Бессонов чуть успокоился, стал действовать осмысленно – соизмерял размер дроби с размером дичи, и не стрелял ближайших – как говорят охотники, выпускал в меру…

Выстрелы гремели. Раненые птицы бились на земле, никто их не подбирал и не добивал. Раскалившиеся стволы жгли руки – конструкторы охотничьего оружия никак не рассчитывают его на такую вот беспрерывную стрельбу…

Потом пальба стихла. Бессонов водил пальцами по пустым гнездам патронташа – ни одного патрона. У остальных, похоже, то же самое…

Он осмотрел поле боя. Птицы никуда не улетели. Покружив, снова расселись – но теперь их диспозиция напоминала гигантскую подкову – внутри которой стояли стрелки, валялись птичьи трупики и трепыхались подранки… В воздухе кружился окровавленный пух.

Дикий азарт ушел. Стало противно. Гнусно. Охота была неправильная. Словно рыбалка в аквариуме. Добыча не радовала.

Бессонов подошел к убитому наповал гусю, упавшему почти под ноги. Взял за лапы, поднял. Крылья широко раскинулись, из приоткрытого клюва капала кровь… Вспомнил, как охотился на таких красавцев в прошлом году, на тундровом озере – стая попалась осторожная, не подпускали ни на лодке, ни пешком по берегу, пришлось рыть-долбить в мерзлоте окопчик, тщательно маскировать, сидеть, согнувшись в три погибели, с замершим сердцем тщательно целясь в подлетавшую стаю, зная, что будет лишь один шанс на удачный выстрел…

К Бессонову, замершему с гусем в руках, подошел Юрик Стасов – с точно таким же. И сказал растерянно:

– Ничего не понимаю… Не бывает таких гусей…

– А это что? – Бессонов чуть встряхнул трофей.

– Гусь… Но – не бывает! Я все книжки прочитал, все картинки заучивал – не бывает! Смотри: здоровенный, по размерам как серый гусь – но нет полосы вокруг клюва, и на брюхе полос нет, весь однотонный, как гусь-гуменник. Но у того лапы совсем другие – оранжевые, или желтоватые, а у этого почти черные, как у краснозобой казарки… Так казарка вдвое меньше размером…

– Может, домашние у кого улетели? – попытался пошутить Бессонов. Шутка прозвучала как-то тускло, пакостное настроение усиливалось.