Александр Попов - Akladok Страница 3

Значит, и заснуть не удалось. Некоторые из пассажиров пробирались к выходу. Может быть теперь, станет не так паршиво: скоро вагон станет наполовину пустым, и темные невидимые из освещенного вагона леса будут оставаться где-то за грязным двойным стеклом и смотреть вслед поезду. Деревья обречены всю жизнь стоять на одном месте и смотреть на пролетающие огни. Или пробегающих под ними зайцев. И у них нет шанса что-то изменить, ибо деревья покидают свое место только мертвыми. Неужели и у людей есть такое место, которое они не в силах покинуть, и его, Ивана место, здесь, в этом грязном вагоне, среди этих голов, наполненных невозвышенным?

Что он делает не так? Есть же люди, которые пробились. Без родственниеов, без денег, без любовников. Приехали откуда-то издалека, завели знакомства, и их принимают. Безусловно, эти люди умеют общаться, умеют быть яркими; у них бешенная активность и трудоспособность, они не скованы своим прошлым, которое осталось где-то в других местах. Значит нужно стать таким? Или просто менять себя? Стать приятным, нравиться; быть таким, что бы всем этим продюсерам и режиссерам хотелось его слушать, научиться влезать в них. Но как? Как?

Скучный, плохо одетый, неухоженный тип, которому скоро стукнет сорок. Скованный в речах, некоммуникабельный. Жалкий, жалкий сочинитель никому не известной музыки… Которую когда-то, тем не менее, слушали и любили.

– Следующая остановк-ха – платф-м-ма…, – забулькало где-то в недрах промерзших стен вагона. Значит там за окном, – спохватился Иван, – уже давно лес. Снег, чистый морозный воздух… А он? Из большого грязного города в маленький, но не менее грязный. Какой-то человек с лыжами и легким рюкзачком ловко встал и исчез за раздвижным дверьми тамбура. Ивану было видно, как тот повернулся в профиль и приготовился выходить.

– Саш! – окликнул его Иван. – Алекс!

И испугался – зачем? Ведь это так нелепо – кричать, если за стеклянными дверьми и шумом колес ничего не слышно. И радоваться встрече с человеком, которого не видел несколько лет – это непредусмотрительно. Что он ему скажет? Если это конечно он. Хорошему умному Сашке, или Бродику, как того звали в школе, или Алексу, как его звали в группе и в институте. В общем, человеку, который по этой жизни двигается гораздо ловчее и умнее, чем он, Иван. «Какими судьбами?»? «Сколько лет…?»? «Ну ты как?»? Словно в двух слова можно объяснить это «как»? Так какого хрена его понесло в сторону тамбура?

– Сань, здорово! – выпалил он, когда поезд уже почти остановился.

– Ба! – обрадовался лыжник – Привет! – и уставился на него с видом человека, который… не много ни мало встретил хорошего друга. Непропорционально худое лицо, разные глаза, большой грустно-ироничный нос. – Надо же… Ванька! Пошли! Выходишь? Сейчас где-нибудь найдем для тебя лыжи и ко мне!

– Нет. В другой раз, – улыбнулся Иван.

– Ты…, гад! – кинул Алекс. – Где ты, дятел, раньше был? Целый час в этом вагоне… Позвони во вторник. Что-то давно…., – и, наклонив красивые пластиковые лыжи, ловко нырнул на платформу. – Не позвонишь – не позову на Новый год! Понял?!

– Ага…, – успел ответить Иван.

Поезд тронулся. Было легко представить, как там на платформе пустынно. Редкие пассажиры, спешащие куда-то в темноту. За уходящей электричкой тянется вьюжный след. Какого черта он с ним не вышел? Завтра же Суббота…

За дверью вагона, которая закрывалась не до конца, белый снег платформы сменила темнота, в которой существовали только поднятые поездом снежные вихри.

Покурю, решил Иван, уставившись в зияющий проем. Что-то не так; кажется, он что-то забыл. Из-за этой встречи с Алексом забыл что-то важное. Очень важное. Но как интересно бывает – вдруг встретишь человека, с которым не виделся очень долго и за какую-то секунду понимаешь, что этих лет как бы не существует. Потому что чувствуешь его близко-близко. Настолько близко, что потом можешь рассказывать о нем подробно и долго, и даже успеваешь для самоуспокоения заметить, что способность выбирать и плыть в жестком течении жизни – не спасает. По-видимому, даже у него эта жесткая жизнь берет слишком много. Он мог бы быть хорошим ученым, поэтом или музыкантом. Правда, поэтом весьма, судя по их совместному творчеству, посредственным. Но известным – вполне. И ни тем, ни другим не стал. Он тоже выживает, только по-другому. И, если все наши встречи действительно не случайны, – от этой мысли в груди Ивана неожиданно разлилась теплота, – то уж эта подавно.

Так курить или не курить? Наверное, все же закурить, решил он. Но так и не успел зажечь приготовленную спичку. Потому что в этот момент в тамбур вломились два огромных стриженных парня в кожаных куртках. Мрачным и недобрым облаком, они заполнили все пространство между дверями, огромными жесткими ручищами беспощадно схватили Ивана и прижали к стене.

– Он? – деловито прозвучало где-то над кожаным плечом. В ответ ему зашелестела какая-то бумажка, и тихий гнусавый голос вынес приговор: «Он.»

А в это время Максим Гуля, ученик 4-го класса, двоечник, прогульщик и филателист тупо шел по дорожке вдоль железнодорожного полотна и напевал какую-то незамысловатую песенку с матерными словами. Потому что у него, наконец-то, была цель.

Эта цель делала остаток вечера хоть немного интересным, а главное, давала возможность подольше не приходить домой. Где его ожидало не так много хорошего. Отчим, которого выгнали с работы, а он утверждает, что взял больничный, и для достоверности пьет; желтые обои в пятнах; старая мерзкая полированная мебель, покрытая слоем жирной пыли; противный тухловатый запах их квартиры – все это хотелось оттянуть куда-то совсем «на потом». Но что делать, если все ребята разошлись по домам, и куда идти, что бы не замерзли промокшие ноги? Ведь если идти быстро, быстро, то они согреются. Точно согреются, он проверял. Но вот, действительно, куда?

И несколько минут назад его осенило. Он вдруг вспомнил, что там впереди железнодорожные пути пересекает тропинка-лыжня. По этой тропинке-лыжне обитатели другой стороны поселка, где за заборами стоят старые-пристарые дома, окруженные соснами, садами и огородами, ходили через лес на горку, и, если по этой тропинке дойти до пересечения двух просек и затем пойти направо, можно дойти до самой дальней из них, на которой большие ребята наконец-то слепили из снега трамплин. А после горки по просеке к домам.

Это было классно, это было часа на два! К тому времени отчим уж точно отрубится.

Такая мысль не могла не радовать. Она вливала в Максима энтузиазм и уверенность в будущем. Вот он и запел. Слева уже начался лес, дальше тропинка опускалась вниз и шла вдоль путей. И в его голове даже родилась надежда, что на горке еще есть какие-нибудь ребята. А что, почему нет? Конечно, уже поздно, да и темно и лес кругом, но вдруг. Лохматый и Додик – уже дома, смотрят свои видики и едят что-нибудь. Наверное, оладьи с шоколадным кремом. Но все же, может быть, кому-нибудь пришла точно такая же идея, и он тоже дернул на горку? Вот было бы здорово!

Сзади послышался гудок. Максим ушел на боковую тропинку и стал следить, как проносятся мимо желтые окна московской электрички. Поднимая облака снежной пыли, навстречу замерзшему лесу. На север. Вот бы вдруг очутиться в ней и ехать, ехать, ехать… Елки-моталки, когда-нибудь он точно уедет! Чтобы было интересно, чтобы каждое утро – что-то новое. И так долго-долго. По ярким городам, Голливудам и Дисней-Лендам; по морям, океанам и старинным замкам. Но потом он вернется. Потому что тут тоже хочется быть. Где этот лес, горки, железная дорога, где Додик с Лохматым. Даже Москва, и та, наверное, хуже, – так они позавчера с Лехой решили, – хотя в ней, конечно, столько всего…

Но, ни фига себе…..!?

Максим так и не успел вспомнить, свою последнюю поездку в Москву. Он замер, и долго, как показалось, – ужасно долго стоял словно вкопанный. Настолько долго, что не сразу понял, что привлекло его внимание. А когда вдруг понял, вскрикнул и зажмурился. Ибо до него вдруг дошло, что он уже целое мгновение смотрит на черный, почему-то вызывающий тревогу, предмет, который удивительным образом отделился от одного из вагонов. И предмет этот – падает. И, о ужас! – этот предмет не что иное, как человек!

Ни фига себе! Максим раскрыл глаза. Поезда уже не было. Наверное, показалось. Наверняка показалось. А все-таки, вдруг это труп? И его выкинули. Он ведь никогда не видел трупов, разве что бабу Дуню. А тут – настоящий! И вон тот бугорок – очень похож. Ведь, это точно, он туда и упал.

Максим стал осторожно приближаться к бугорку и вскоре подошел достаточно близко, чтобы разглядеть нечто вроде спины в темном пальто. Аморфной выпуклой спины – точно как у трупа.

А ведь у него может быть кошелек! Точно, кошелек, как он раньше не подумал? Наверное, это пьяный. Оступился и выпал, а в кармане у него кошелек. И вдруг там доллары? И тогда их можно поменять… или даже не менять – все равно на них можно купить столько всего! Видик, компьютер. Вот только не следует нести его домой. Спрячет где-нибудь в подвале и будет смотреть. Иначе отчим – он тут же пропьет. Потом, когда надоест, может быть маме покажет, а то она там, в своем магазине все с сосисками да маслом. А он ей раз! На мол, мама, смотри! Только не бояться….