Владимир Кулеба - Зеркало для журналиста Страница 3

Но каждым утром, назло всем, ты появляешься, как обычно, свежий, чисто выбритый, наглаженный с улыбкой в тридцать два зуба, будто только что вернулся из Испании или каких-нибудь лазурных берегов. С удовольствием шутишь и, между прочим, походя, отдаешь дискету со своими ночными бдениями и просишь заместителя внимательно вычитать, могут ведь быть и глупости. На самом деле – все в полном ажуре, ты не позволяешь себе послаблений, не хватало, чтобы за тобой подтирали. И в конторе понимают, что это игра, давно привыкли, не удивляются. Ты для них – профессионал высшей пробы, местный властитель дум и, мягко говоря, странно выглядело бы, допусти ты малейшую ошибку или даже описку. «Шеф никогда не ошибается» – кто-то давно написал над дверью твоего кабинета. И это – правда.

Сакэ с салом

– Ну что, друзья-сотоварищи, не позволить ли нам по пять капель? В честь, так сказать, скорого приземления в столице Страны восходящего солнца?

Мы с Мишей Громовым изумленно поворачиваемся к высказавшему такое неожиданное предложение Владлену Мирошниченко. Уж не шутит ли наш бывший бессменный староста курса? У него – давняя язва, и он редко выступает инициатором неорганизованных и не преследующих конкретных целей, тем более, никак не отражающихся на карьерном росте, бесполезных выпивок?

«Может, заложить хочет? – думаю я. – Взаправду, дерябнем сейчас, а он втихаря шепнет охране: мол, в президентском самолете Цветков с Громовым водку пили во время полета и мне предлагали. Отцепят в момент, прощайте, дальние страны, прощайте, навсегда!».

В этом – моя натура. Я всегда в неопределенных ситуациях думаю о людях хуже, чем они есть на самом деле. И радуюсь исподтишка, если ошибаюсь. Плохая черта, но ничего с собой поделать не могу. Как ни стараюсь избавиться, внушить себе, что о людях надо сначала только хорошее думать, – ан, нет, не получается. Одна моя знакомая сказала, когда я в минуты откровения признался ей: «А, знаешь, Цвет, это – извинительный недостаток». Скорее всего, она ко мне необъективно относилась.

– И это предложение я слышу на высоте свыше 10 тысяч метров! Как всегда, Влад, ты оригинален!

Миша пытается потянуть резину, выведать, что кроется за необычным заходом Владлена. Понятно, он тоже ошарашен. Кому-кому, а ему, прожившему со старостой пять лет в одной комнате общежития, известен его, мягко говоря, не слишком широкий размах и щедрый характер. Да Влад не то что бутылку друзьям не выставит, по телефону зря болтать не станет, прервет нетерпеливо, если разговор на отвлеченные темы:

– Ты чего, собственно, звонишь? По какому вопросу?

И, узнав, что просто так, сразу найдет предлог, чтобы прервать разговор. Господи, как же мы знаем друг друга! В комсомоле когда-то говорили: «Скучища, а не пьянка, ведь все известно заранее, даже кто чем отдавать потом будет!» Но что поделать, если мы из одной песочницы…

– Повод-то, повод есть какой, – пытаюсь я отдуплиться, – или мы, как те гусары, лишь бы заглотнуть?

Что делается, братцы! Не кто иной, как Влад лично, бутылочку из своей знаменитой потертой папки с монограммой «ХХУ съезд Компартии Украины» достает.

– Повод-то сегодня как раз самый знатный, Цвет! Твой день рождения – 25 июля! По местному времени, правда, но не беда: мы сначала по японскому календарю отпразднуем, а прилетим в Токио – по-киевскому. Так что готовься выставлять, Витя! Поздравляю!

Вот друг, посланный тебе судьбой! Даже поздравить не забыл вдали от родины. Только с чем, непонятно – то ли с днем рождения, то ли с тем, что выставляться надо.

– Я тоже поздравляю, Виктор! – Миша Громов крепко пожимает руку, насколько это возможно в самолете, пытается обнять. – Сколько тебе стукнуло, ты у нас самый младший?

– Сорок четыре, – неторопливо и как можно тише говорю я, – опасаясь, как бы другие в самолете не услышали и не пришли на запах поздравлять. Чем я их поить буду, когда водка в багаже? – К вашему сведению, в Японии эту дату не празднуют, плохая примета – две четверки. Как у нас – три шестерки. У них даже на домах нумерация без сорок четвертого номера.

– Это нас вряд ли остановит, – Владлен наливает в разовый пластмассовый стаканчик. – Мы своих обычаев придерживаемся. Так что, за именинника?

– Как положено! – вторит Миша. – Желаю счастья личного…

– А также – наличного!

– И безналичного! – это они уже хором.

Точно людей разбудят! Неймется им! Как ненавижу пить водку из пластмассовых стаканов, не идет!

И почти сразу же дремавший в соседнем кресле, через проход, Петя Ярмыш, редактор «Украинской мысли», он же ПЯ, он же почтовый ящик, он же пиявка липучая (выпивку чует носом, без него ни одна бутылка не распивается, причем, все на шару) резко повернулся:

– Опять бухаем, молодежь? Который час-то?

– Половина четвертого. Ты бы поздравил человека – день рождения все же.

– Правда? Поздравляю, Цветков! Очень рад. Если нальете, выпью с удовольствием.

«Еще бы, ты не выпьешь! Наверное, и ехал сюда, всю дорогу думал, как бы на шару дернуть. А здесь – такой повод. И уши у него – как локаторы на это дело. Ладно, пей, только тихо, не то обвинят еще в организации коллективной пьянки в президентском самолете. Люди, можно сказать, с государственной миссией летят, первый официальный визит в Японию, на таком уровне, а они с утра водку жрут!»

– Я без именинника не буду! – Ярмыш тянет руку, чтобы чокнуться.

Хорошо, я первую предусмотрительно не допил, пригубил только, с утра водка тяжело идет, особенно, если без привычки.

– Мальчики, пожрать у вас ничего, кроме орешков, нет?

Ярмыш еще издевается. Откуда? Он старше нас всех, опытный боец, бухает со времен коммунистической печати, один из ее доблестных кадров, «подручных партии». Что-что, пить они умели. Многие не дотянули, не дожили до светлых бесцензурных времен. Но те, кого судьба сохранила, – бесценные экземпляры типа живых динозавров. Вот именно: живых, но проспиртованных. Тот же Ярмыш, например. Пока свое ведро не вылакает, спать не ляжет. Ведь сколько историй знает о том, как после двух литров водки в номер передовицы катали: «Партия – наш рулевой» или «Ленинским курсом», – заслушаешься. Страшные люди! Пожалуй, последний могикан, уходящая натура того, застойного поколения. Живучий, гад!

– Послушай, Цвет, сейчас – половина четвертого, ты говоришь, а по какому? По-нашему или по-японски?

– Да тебе не все равно ли? – Владлен протягивает ему стакан. – Какая разница – наливай да пей!

– Тем более, повод какой – у человека день рождения. – Миша плеснул и мне на донышко.

– Только учти, П.Я., в самолете мы наливаем, в Токио ты нас поить будешь. Мы же там его день рождения по второму разу отпразднуем.

– Умница ты, Владюня, почему и спрашиваю про время, чтоб не перепутать и не забыть выставиться. Будь здоров, школяр! Да не обижайся ты! Повесть такая есть у Окуджавы, когда-то много шуму наделала, в знаменитом альманахе Паустовского «Тарусские страницы». Тот альманах сейчас – библиографическая редкость. Давно дело было, а помнится, как сейчас. Мы когда-то по пьяной лавочке с Главпочтамта Окуджаве Булату Шалвовичу телеграмму в день его пятидесятилетия отбили: «Будь здоров, школяр!». Знаешь, когда у него день рождения? 9 мая, в День Победы. Так, ты понял, оказалось, каждая вторая из всех пришедших телеграмм, содержала аналогичный текст. Давно это было. Ты в школу, наверное, еще ходил. Мы и в день полета Гагарина телеграмму отправили по пьяне в ЦК КПСС. У нас у приятеля как раз сын 12 апреля родился, мы его в честь первого космонавта Юрием назвали, так эту телеграмму на следующий день в «Правде» напечатали. Мы еще два дня бухали, не считая 12 апреля, само собой… Сколько исполнилось, Виктор?

– Сорок четыре.

– Счастливчик! Число, конечно, знатное, потом – разве это возраст? Детский сад, все равно немало добился! Ну что, еще по единой, Владлен, а? Именинник скучает, неровен час, уснет. Что мы тогда делать будем?

– О, мама мия! Они уже пьют с утра!

Ну и балаболка этот П.Я.! Разбудил сидящую рядом Фаину Шумскую, восходящую звезду украинской журналистики, политического обозревателя и первого заместителя газеты «Слово», которую Влад редактирует. Он же одновременно – первый заместитель министра информации. Всю работу в редакции за него Фаина выполняет и отчеты о поездках строчит. Влад – руки в брюки: «Не царское это дело, я в данном случае – как представитель министерства». Фаину наши шутники сразу министервой нарекли. Кому-кому, журналистам палец в рот не клади, с рукой откусят!

Шумской и тридцати нет, а уже с нами летает. За какие такие заслуги, интересно? Перо, конечно, бойкое, однако, сколько таких журналистов в любой редакции, по рублю – ведро в базарный день! Слышал, она не только пером… А воображала! И всегда недовольна, когда мужики кучкуются, выпивают. Строит из себя неизвестно что! С министрами якшается, стелется перед ними. Да, бабам в журналистике клево. Переспал с каким вице-премьером – и эксклюзив, пожалуйста, вам – на блюдечке!