Наталья Александрова - Убийство на троих Страница 3

Полищук снова собрал у себя в кабинете оперативный штаб.

– Должен констатировать два неутешительных факта, – начал он совещание, – мы потеряли Рубена Вартановича – мир его праху, – и мы потеряли миллион долларов. Если с Рубеном Вартановичем уже ничего не сделаешь, то с деньгами еще можно попытаться кое-что предпринять.

– Вы думаете, что похититель сказал правду и денег они не получили? – подал реплику Воскресенский.

– По тому, как он держался при последнем телефонном разговоре, и по тому, что произошло потом, – Полищук вспомнил то, что он увидел в багажнике СААБа, и поежился, – я делаю вывод, что они действительно денег не получили. Когда Черкасов выехал на операцию – деньги у него были. Значит, он спрятал их где-то по пути следования.

– Неужели вы считаете, что Андрей…

– Григорий! – оборвал его Полищук. – Чудес не бывает! Мы дали Андрею чемодан с миллионом долларов, а похитителям он выбросил чемодан с газетами. Значит, именно он подменил чемоданы. И не надо изображать из себя невинную девушку! Каждый человек способен на преступление, все зависит только от суммы, которую ему это преступление принесет. Кто-то за рубль прирежет собственную тещу, для другого приемлемая цена – тысяча баксов, а для третьего – сто тысяч. Мы, конечно, доверяли Андрею Черкасову…, но миллион долларов – это большое искушение. Давайте примем за основу, что эти деньги похитил он, и подумаем, как ему это удалось.

Первое: когда у него была возможность подменить чемодан?

– Это ясно, – вклинился в его монолог Воскресенский, – он мог это сделать только в тот период, когда за ним не было «хвоста», то есть после того, как его потеряли на Седьмой Красноармейской.

Полищук строго обратился к участникам наблюдения за Черкасовым:

– Ну, рассказывайте, орлы, еще раз и подробно, как вы его потеряли.

– Мы следовали за ним на некотором удалении по улице Егорова, – начал докладывать старший группы, – его «тойота» свернула на Седьмую Красноармейскую. Между его машиной и нами шла вишневая «девятка» и прямо на Красноармейской заглохла. Улица узкая, движение одностороннее, везде машины в снегу стоят, так что никак не проехать.

А там в «девятке» баба за рулем. Встала, и ни с места, полностью проезд заблокировала.

Мы – к ней, с мотором разбираться уж не стали, подцепили на трос, вытащили задним ходом. Пока возились, Черкасов исчез.

– Баба молодая, красивая?

– В общем, да.

– Ясно. Вы и утратили бдительность. Номер «девятки» – то хоть записали?

– Обижаете!

– Опишите женщину.

– Брюнетка, лет двадцать пять – двадцать восемь, нос прямой, глаза…, скорее темные – То есть просто сильно накрашенные.

В общем, портрет применим к кому угодно, особенно если она была в парике. Возраст тоже понятие растяжимое: где двадцать восемь, там и тридцать пять с хорошей косметикой.

– Вы считаете, что женщина была подставной?

– Абсолютно уверен. А вас провели как последних лохов.

«А если ты сам такой умный, то и не доверял бы Черкасову миллион долларов!» – подумали парни с обидой, но вслух ничего не сказали.

– Наведите справки по автомобилю, – продолжал Полищук, – но я подозреваю, что это нам ничего не даст. Ищите свидетелей – может, кто со стороны видел, что произошло.

Через час из ГАИ поступила информация, что «девятка» с названным номером числилась в угоне, найдена накануне на улице Егорова, то есть именно там, где ее оставили, вытащив с перекрестка. Искать в машине следы таинственной женщины было бесполезно: с машиной уже повозилась уйма людей. Что интересно, никаких неисправностей в «девятке» не обнаружилось.

Воскресенский послал трех человек опросить окрестных жителей – не видел ли кто вчерашнее происшествие на углу Седьмой Красноармейской и Егорова. Ребята покрутились на углу, и первой, к кому они обратились, была тетка-лоточница, торговавшая на углу разной бакалейной мелочью. Тетка мерзла на пронизывающем февральском ветру, неприязненно посмотрела на троих здоровенных парней, вышедших из теплой машины, и отделалась одной фразой:

– Некогда мне по сторонам глазеть, я больше гляжу, чтобы у меня бомжи чего не сперли. Да чтобы хоть что-нибудь купили. Мне на жизнь зарабатывать надо, а не за вашими разборками следить!

Продавщица из ларька с сигаретами, чувствуя себя в большей безопасности, открыто послала их подальше и задвинула маленькое окошко. Ребята собрались уже уходить несолоно хлебавши, когда один из них поднял взгляд и увидел в окне второго этажа внимательно наблюдавшие за ними глаза. Человек поднял руку и сделал приглашающий жест.

Парни вычислили квартиру с нужным номером и, поднявшись на второй этаж, позвонили.

Довольно долго никто не открывал, наконец за дверью раздался скрип, звук отпираемых замков, и дверь отворилась. За дверью в инвалидном кресле на больших колесах сидел нестарый еще мужчина с бледным нездоровым лицом.

– Что же вы не спросили, кто, дверь открываете незнакомым?

– А чего мне бояться? – искренне удивился инвалид.

И действительно, глядя на его безжизненные ноги, парни поняли, что самое страшное с этим человеком уже случилось.

– Ну что, интересуетесь вчерашней машиной? – хитро спросил мужичок.

– А ты, отец, откуда знаешь?

– А я вас узнал, вчера из окна видел, как вы ту «девятку» вытаскивали.

– Глазастый! – не удержался один.

– Верно, – согласился мужичок, – ноги не ходят, а глаза пока при мне. Пойдемте, покажу, откуда я вчера смотрел.

Он проехал в своем кресле по темному кривому коридору и выехал в маленькую угловую комнату, два окна которой выходили на разные стороны – одно на улицу Егорова, другое – на Красноармейскую.

– Я знал, что кто-нибудь придет расспрашивать об этой истории, потому что слишком все странно выглядело. Самое главное – она была очень странная, баба эта, на «опеле».

– Как – на «опеле»? Она же на «девятке» ехала!

– Вам интересно? – спокойно спросил инвалид. – Очень про это знать нужно?

– Очень, – не сдержался старший из парней.

– А вы не из милиции будете? – настойчиво расспрашивал инвалид.

– Нет, что ты, отец. Мы по своему делу, – отмахнулись парни.

– Тогда – тысяча рублей, – спокойно сказал мужчина.

– Ну ты даешь! Может, еще в долларах тебе платить?

– Доллары мне без надобности, – ответил инвалид, – я на черный день деньги не откладываю, он для меня уже наступил. А жалко денег – так валите отсюда, ничего не узнаете.

– Ладно, отец, не сердись, вот держи свою тысячу.

– Ну, значит, сидел я здесь и смотрел в окно. Я часто в окно смотрю, когда тоска накатит. Этот ящик для идиотов, телевизор-то, осточертел уже. Сижу, значит, и смотрю, как на Седьмую с Егорова вывернула «тойота», и сразу за ней «девятка». И как встанет на месте. Тут вы, смотрю, подбегаете, – инвалид неодобрительно покосился на ребят, – суетиться начали, рассердились очень. Честно говоря, думал, что вы этому, что в «девятке», сейчас фотографию начистите – такой у вас вид был серьезный. Ну потом вытащили вы эту машину и уехали. А из «девятки» выскочила интересная такая девка, – мужичок оживился, – я сверху подробностей не видел, но, на первый взгляд, все при ней. Гляжу я на нее, а она осмотрелась так незаметно, а потом взяла и из выхлопной трубы что-то вытащила. Ну, думаю, дела! Понятно, почему у нее машина заглохла, непонятно только, зачем самой себе такую каверзу устраивать. А девка эта тем временем от «девятки» спокойно удаляется и тут же, неподалеку, на Егорова садится себе спокойненько в синий «опель-омегу», и поминай ее, как звали.

Но самое интересное, что когда она на «девятке» ехала, то это был не водитель, а горе за рулем, а на «опеле» – классный шофер: отъехала аккуратно, уверенно, ничего не задела, хотя «опель» был очень тесно припаркован.

В общем, я ведь до этого, – инвалид показал на свои безжизненные ноги, – я до этого много лет шоферил, до аварии-то, столько километров на баранку намотал… И скажу честно, баб за рулем не люблю…, но классного водителя от законченного чайника отличу уже по тому, как он в машину садится, как ключ в зажигание вставляет.

– Значит, говоришь, отец, синий «опель-омега»? А номер случайно не заметил?

– Ну уж вы слишком многого от меня хотите! Я «опель» только сбоку видел, вы в окно-то взгляните, номер отсюда никак не разглядеть. Вон там «опель» стоял, где сейчас бежевая «Нива» припаркована.

– Ну что ж, отец, тысячу свою ты отработал. Спасибо тебе.

– Ладно, раз вы по-хорошему, то и я тоже. Номера машины я не помню, но… – мужичок хитро прищурился, – «опель» – то битый был.

– Битый? И сильно?

– Да нет, правое крыло немного помято, и видно, недавно совсем: не стала бы она долго в таком виде ездить, хотя бы подкрасила.

– Отлично, вот это уже ниточка. Ну будь здоров, папаша!

– И то дело, а то сижу здесь как сыч, один совсем…

Полищук, выслушав сообщение, даже в лице переменился.