Джон Гришэм - Золотой дождь Страница 3

Букер смотрит на меня, злорадно улыбаясь.

Моя первая консультация. Прошлым летом я работал клерком в маленькой фирме за городом, где подвизались двенадцать юристов и работа была строго почасовая. Без всяких случайных гонораров. Я овладел искусством составлять почасовые графики, главный принцип которых в том, что юрист большую часть времени проводит в совещаниях и консультациях. Он принимает клиентов, он дает консультации по телефону, он совещается с юристами, представляющими противную сторону, с судьями и партнерами, страховыми инспекторами, другими клерками и им подобными судейскими и законниками, совещается и консультируется за ленчем в судах, на многочисленных конференциях.

Только назовите род деятельности, а уж юристы сумеют убедить в необходимости проконсультироваться по данному поводу.

Мисс Берди бросает острый взгляд по сторонам, призывая меня нагнуться ниже и говорить потише, потому что вопрос, по которому она желает проконсультироваться, чертовски серьезен. Меня это устраивает: незачем кому-нибудь слышать неуклюжие и наивные советы, которые я могу предложить ей в ответ на вопрос.

— Прочтите это, — говорит она.

Я беру конверт и открываю его. О Боже! Это завещание! Последняя воля Коллин Дженис Берроу Бердсонг! Смут нас предупреждал, что больше половины этих клиентов захотят, чтобы мы проверяли и, может быть, привели в соответствие с сегодняшним временем их завещания. И это замечательно, потому что в прошлом году нам пришлось прослушать целый курс под названием «Завещания и права наследования», и мы чувствуем себя довольно подкованными в подобных проблемах. Завещание — достаточно простой документ и может быть составлен без ошибок даже начинающим юристом.

Бумага, которую я держу в руке, напечатана на машинке и имеет официальный вид. Пробежав её, я уясняю, что мисс Берди вдова, имеет двоих детей и полный ассортимент внуков.

От третьего параграфа я холодею и, читая, то и дело поглядываю на свою клиентку. Затем перечитываю его ещё раз. А она самодовольно улыбается. Текст повелевает её душеприказчику передать каждому из детей по два миллиона долларов и по миллиону в трастовом фонде каждому из внуков. Я делаю медленные подсчеты в уме: всего у неё восемь внуков. Значит, общая сумма составит двенадцать миллионов.

— Читайте дальше, — шепчет мисс Берди, словно слышит, как у меня в мозгу работает счетное устройство. Клиент Букера, старик негр, со слезами в голосе повествует, как у него давным-давно случился неудачный роман и как дети пренебрегают им. Я пытаюсь не слушать, но это невозможно. Букер что-то строчит в блокноте как бешеный. Боско громко хохочет на другом конце стола.

Согласно параграфу пятому завещания три миллиона остаются церкви и два миллиона нашему колледжу. Есть также список пожертвований, начинающийся с Ассоциации диабетиков и кончающийся мемфисским зоопарком, где каждой организации предназначается сумма по меньшей мере в пятьдесят тысяч долларов. Продолжая хмуриться, я делаю в уме быстрый подсчет и прихожу к выводу, что у мисс Берди чистыми по крайней мере двадцать миллионов.

Но внезапно я осознаю и проблемы, связанные с этим завещанием. Первая и главная: документ не такой многостраничный, как должно быть. Мисс Берди богата, а богатые люди не пишут незамысловатых, простеньких завещаний. У них бывают толстые и сложные завещательные документы, со всевозможными ухищрениями, которые вносят в них дорогостоящие юристы из больших фирм, с задействованными трастами и доверенными лицами, с упоминаниями о передаче наследственных прав от поколения к поколению.

— Кто готовил ваше завещание? — спрашиваю я. На конверте не было никакого указания на то, кто его составил.

— Мой прежний юрист. Он умер.

Это хорошо, что он умер, поскольку завещание он составил непрофессионально и недобросовестно.

Итак, эта привлекательная леди с серо-желтыми зубами и довольно мелодичным голосом стоит двадцать миллионов долларов. И наверное, у неё все ещё нет адвоката. Я смотрю на неё, потом опять на завещание. Она одевается небогато, не носит бриллиантов и золотых украшений, не тратит ни времени, ни денег на уход за волосами. На ней платье из хлопковой ткани, не требующее после стирки глаженья, её темно-красный блейзер поношен и, вполне возможно, куплен на дешевой распродаже в магазине Сирса. Я уже встречал на своем веку богатых старых дам, и их обычно очень просто распознать по одежде.

Завещание составлено почти два года назад.

— А когда скончался ваш юрист? — спрашиваю я сладким голосом. Наши головы и носы по-прежнему разделяет всего несколько дюймов.

— В прошлом году. От рака.

— И теперь у вас нет своего юриста?

— Я бы сейчас не разговаривала с вами, Руди, если бы он у меня был, не так ли? Но в моем завещании нет никаких сложностей, так что, наверное, и вы сможете дать мне необходимый совет.

Странная вещь — жадность. С первого июля я должен приступить к работе в «Броднэкс и Спир», маленькой старомодной потогонной фирме, где трудятся пятнадцать адвокатов, которым почти нечего делать, кроме как представлять интересы страховых компаний на судебных процессах. Не такой работы мне хотелось, но получилось так, что «Броднэкс и Спир» предложили мне место, а от других таких предложений неосмотрительно не последовало. И я представлял себе, что, несколько лет трудясь ни шатко ни валко, я нащупаю нужные нити и найду себе что-нибудь получше.

Наверняка на будущих коллег произведет впечатление, если в первый же день работы я приведу с собой клиентку, стоящую по крайней мере двадцать миллионов. Я мгновенно сделаюсь сам подателем благ и источником золотого дождя, яркой молодой звездой на их небосклоне. И даже смогу попросить кабинет побольше.

— Ну разумеется, я могу справиться с вашим завещанием, — заверяю я, но не очень-то ловко. — Просто оно касается больших денег, и я…

— Ш-ш-ш-ш! — шипит она яростно, наклонившись ещё ближе ко мне. — Не говорите о деньгах. — И зыркает по сторонам, словно вокруг кишат воры. — Я просто не желаю об этом говорить, — настаивает она.

— О'кей. Не имею ничего против. Но, мне кажется, вам сначала надо побеседовать насчет завещания с налоговым инспектором.

— Об этом мне говорил и мой прежний адвокат, но я не хочу. Насколько я понимаю, адвокат есть адвокат, а завещание — просто завещание.

— Правильно, но вы могли бы сберечь кучу денег на налогах, если бы продумали тщательнее, как распорядиться своим имуществом.

Она качает головой с таким видом, будто я законченный идиот.

— Я ни цента не сэкономлю.

— Извините, но, мне кажется, это все же возможно.

Она кладет руку, всю в коричневых старческих пятнах, на мое запястье и шепчет:

— Руди, позвольте мне объяснить. Мне налоги ничего не будут стоить, потому что завещание войдет в силу после моей смерти. Правильно?

— Да, правильно. Но что скажут наследники?

— Вот поэтому я и обратилась к вам. Я очень на них зла. И поэтому хочу лишить их наследства. Обоих сыновей и некоторых внуков. Лишить, лишить, лишить! Они ничего не получат, понимаете? Нуль без палочки. Ни пенни и ничего из мебели. Ничего!

Ее взгляд становится жестче, вокруг рта стягиваются морщинки. Она изо всех сил сжимает мое запястье, хотя и не осознает этого. Какое-то мгновение она не только сердится, но явно страдает.

На другом конце стола между Боско и Н. Элизабет Эриксон вспыхивает спор. Он орет и ругает «Скорую помощь» и государственную систему страхования, которая должна обеспечивать из федеральных фондов медицинское и больничное обслуживание престарелых, и вообще поносит всех республиканцев, а она указывает на какую-то бумажку и пытается объяснить, почему из фондов социального обеспечения не оплачиваются счета некоторых врачей. Смут медленно встает и подходит к ним узнать, не может ли он чем помочь. Букеровский клиент отчаянно пытается овладеть своими эмоциями, но слезы текут у него по щекам, и Букер начинает падать духом. Он заверяет старика, что да, конечно, он, Букер Кейн, обязательно изучит вопрос и все уладит. Гул кондиционера заглатывает некоторые слова. Со столов убирают чашки и тарелки, настольные игры в полном разгаре — китайские шашки, поддавки, бридж и изобретенное Милтоном Брэдли настенное лото.

По счастью, большинство стариков явились сюда из-за ленча и ради общения, а вовсе не за юридическими советами.

— Но почему вы их хотите всего лишить? — спрашиваю я.

Мисс Берди отпускает мое запястье и трет себе глаза.

— Ну, это очень личное, и я не хочу пускаться в подробности.

— Довольно справедливо. А кто получит деньги? — спрашиваю я, внезапно опьяняясь властью, только что дарованной мне: написать магические слова, которые обыкновенных людей превратят в миллионеров. Я улыбаюсь ей настолько же тепло, насколько и фальшиво.