Учитель музыки - Алексей Анатольевич Притуляк Страница 3

    Сдёрнув со спинки пиджак, он долго пытался попасть в рукава и всматривался в предмет, лежащий на стуле. То был какой-то чехол или футляр – чёрной кожи, вытянутый, с замком-молнией по всей длине. Эриксон не помнил, чтобы владел когда-нибудь таким. Неужели он что-то купил вчера, будучи в практически бессознательном состоянии?

    Совладав, наконец, с пиджаком, ощущая мерзкий вкус во рту, он взял со стула футляр и потянул молнию. В чехле лежал музыкальный инструмент – да, это была длинная деревянная флейта. Он плохо разбирался в таких вещах, но был почти уверен, что это не гобой, не кларнет и не… что-нибудь ещё, названия чему он даже не знал. Да, несомненно, это была флейта.

    Откуда у него взяться флейте? Значит, он действительно купил её вчера в каком-нибудь магазинчике на Виллевсгаде или в Пассаже.

    «Надеюсь, ты не продешевил, – обратился он к себе, пытаясь изобразить саркастическую усмешку. – Флейта – это именно то, о чём ты всю жизнь мечтал».

    Движимый неясной мыслью, он бросил флейту и пошёл осматривать квартиру.

    Зрелище было унылое: тесная и скудно меблированная гостиная имела вид старческий, потёртый, сморщенный. Несомненно, она многое повидала, много жильцов переменила на своём веку, много портьер, прежде чем принять в свои затхлые объятия Витлава Эриксона. Платяной шкаф не закрывался плотно, поэтому приходилось вставлять между дверцами сложенный вчетверо лист бумаги, чтобы не расходились. Наверняка они были скрипучи пронзительным скрипом какой-нибудь сарайной двери во дворе нерадивого крестьянина или тяжким стоном его несмазанной телеги. Два узких, как бойницы в средневековом замке, окна подслеповато смотрели на Сёренсгаде, берущую своё начало на площади Густава Стрее. Обшарпанный журнальный столик, два столь же обшарпанных стула, банкетка и невыразительный пейзаж в блеклой раме на стене, завершали лишённую какой бы то ни было вычурности обстановку. Пол нещадно скрипел, а люстра в три рожка вряд ли способна была развеять мрачную атмосферу этой душной комнаты тусклыми осенними вечерами.

    Других комнат, кроме гостиной и спальни в этой квартире не было. Эриксон был уверен, что даже в полностью бесчувственном состоянии, даже если бы алкоголь затопил его мозг и выжег все его нервные клетки, даже тогда он не позволил бы себе снять подобное убожество. Это была квартира самого низкого пошиба (хотя, бывают, несомненно, и ещё более низкого), какие снимаются молодыми клерками, только вчера переехавшими из провинции в поисках лучшей доли, юными девушками, приехавшими в город в надежде получить место горничной в более-менее приличном доме, да торопливыми парочками, которым негде провести знойную ночь, а денег на приличный номер в гостинице не осталось после ни в чём себе не отказывавшего вечера. Нет, Витлав Эриксон, инженер в известной строительной фирме, имеющий квартиру в четыре комнаты, одна спальня которой была в полтора раза больше этой гостиной, не способен был опуститься до того, чтобы провести хоть одну ночь в подобном вертепе.

    Снова захотелось пить. Он прошагал на кухню и осушил ещё два полных стакана воды, а через пять минут уже корчился в туалете возле унитаза, извергая из себя выпитое. Ещё раз умывшись и прополоскав рот, он уже чуть более бодрым шагом направился в прихожую.

    Покинуть эту квартиру, забыть её как несуразный сон, вместе с этой сумасшедшей мадам Бернике – скорей очутиться у себя дома, в ногах жены, умоляющим о прощении за… а за что, собственно? Нет, этого он вспомнить не мог, сколько ни тщился растолкать свою коматозную память. Оставалось только мутное, как похмелье, ощущение того, что их отношения вчера дали трещину. Насколько серьёзную, он вспомнить не мог, как ни пытался.

    Уже когда он взялся за ручку двери, с той стороны постучали.

    Эриксон замер, прислушиваясь. Наверняка это была Янна Бернике. Эта престарелая маразматичка снова явилась требовать плату у неизвестного ему Скуле. Ведь сказано же ей было: попозже. Так нет, не прошло и часа, она явилась снова.

    Стук повторился. Под ногой Эриксона заскрипела половица, едва он сделал шаг, чтобы отойти от двери подальше. Чёрт! Старуха наверняка услышала, потому что стук повторился ещё раз – уже более громкий и настойчивый.

    Шёпотом выругавшись, он открыл дверь.

    Это была не старуха. Перед ним стояло юное создание, девушка лет шестнадцати – свежая, миловидная, высокая, не по возрасту женственная. На плече её висела сумка, а в руках она держала точно такой же чехол, какой лежал на стуле в спальне, только жёлтого цвета и не кожаный.

– Здравствуйте, господин Скуле, – поздоровалась она.

– Здравствуйте, – обронил Эриксон. – Вы к кому?

    И только задав этот дурацкий вопрос, сообразил, что девица назвала его так же, как и маразматичка Бернике.

    Девушка растерялась, неловко повернулась на месте, поправила идеально причёсанные волосы, зачем-то посмотрела номер квартиры на двери.

– К вам, – сказала она. – Сегодня же воскресенье.

– Да, – подтвердил он. – Воскресенье. И что?

– Ну как же… У нас урок.

– У вас урок? – не понял Эриксон.

– У нас урок, – поправила внезапная гостья, сделав нужное ударение. И посмотрела на часы, испугавшись, наверное, что они идут неправильно и она пришла во внеурочное время. – Половина второго, – кивнула она. – Разве нет?

    Эриксон посмотрел на свои часы. Но они стояли. Конечно, если он был вчера в таком состоянии, то вряд ли оказался бы способен завести их.

– Простите, э-э… Простите, милая, э-э…

– Адель, – сообразила она.

– Простите, милая Адель, – сказал он. – Сегодня урока не будет. Мне очень нездоровится, и я сейчас должен уйти. Я уже оделся и буквально стоял у двери, когда вы постучали.

– Вот как… – она смотрела на него с растерянным недоумением.

– Простите меня, – повторил он. – Я понимаю, что вы огорчены, но… так сложились обстоятельства.

– Ничего, ничего, я понимаю, – кивнула девушка, поворачиваясь уходить. И уже на первой ступеньке остановилась: – Я разучила увертюру. Вы зададите мне что-нибудь ещё?

– Увертюру? – Эриксон уже намеревался закрыть дверь, и теперь замер от неожиданности.

– Да, вы задавали. Из до-минорной сюиты.

– Ну да, конечно, – кивнул он. – Кхм… Ну что ж, замечательно. Я ничего не буду вам задавать, милая Адель. Устройте себе выходной, отдохните – хорошенько отдохните от музыки. Ну, на крайний случай погоняйте гаммы.

– Что?

    По её удивлённому взгляду он понял, что ляпнул что-то не то.

– Простите, дорогая, я что-то совсем плохо себя чувствую, – смутился Эриксон. – Простите.

    И скрылся в прихожей. Закрыл дверь, припал к ней, упёрся лбом в прохладное дерево, вздохнул.

    «Что происходит вообще? – думал он. – Я что, учитель игры на флейте? Я что,