Дело Аляски Сандерс - Диккер Жоэль Страница 3

Маркус Гольдман

– Хорошего вам дня, Дебора, – попрощался я, возвращая ей книгу.

– Хорошего дня, Маркус. До завтра!

– Завтра я уезжаю в Нью-Йорк. Вернусь через десять дней.

– Значит, до скорого.

Я повернулся, чтобы уйти, но она вдруг спросила:

– А вы с ним потом виделись?

– С кем?

– С Гарри Квебертом.

– Нет, больше он не давал о себе знать.

Я вышел из студии и уселся в ожидавшую меня машину. “Вы потом виделись с Гарри Квебертом?” После выхода книги меня без конца об этом спрашивали. И каждый раз я старался отвечать так, будто этот вопрос меня не волнует. Будто я не думаю об этом днями напролет. Где Гарри? Что с ним сталось?

Машина сначала двигалась вдоль реки Святого Лаврентия, потом свернула к центру Монреаля, вскоре уже показались очертания небоскребов. Мне нравился этот город. Здесь мне было хорошо. Возможно, потому, что здесь меня ждали. В последние месяцы в моей жизни наконец появилась женщина.

В Монреале я жил в отеле “Ритц-Карлтон”, всегда в одном и том же номере на последнем этаже. Едва я переступил порог гостиницы, как меня остановил администратор – сообщил, что меня ожидают в баре. Я улыбнулся: она уже пришла.

Я нашел ее за неприметным столиком возле камина. Все еще в летной форме, она потягивала “Московского мула”. Заметила меня, просияла и поцеловала. Я крепко ее обнял. Чем больше я с ней виделся, тем больше она мне нравилась.

Реган исполнилось тридцать, как и мне. Она была пилотом авиакомпании “Эйр Канада”. Мы встречались больше трех месяцев. Рядом с ней жизнь мне казалась полнее, насыщеннее. Чувство было тем более сильным, что мне стоило невероятных трудов найти кого-то, кто мне по-настоящему нравится.

Последняя моя серьезная любовная связь – с девушкой по имени Эмма Мэттьюз, – случилась пять лет назад и продлилась всего несколько месяцев. Поэтому, закончив “Правду о деле Гарри Квеберта”, я пообещал себе заняться своей личной жизнью. Интрижек было много, но все какие-то неудачные. Возможно, я слишком давил. Каждое свидание вскоре начинало походить на собеседование в отделе кадров: глядя на женщину, с которой едва успел завести разговор, я уже спрашивал себя, будет ли она хорошей партнершей и матерью моих детей. А в следующую минуту в мои мысли незваным гостем вторгалась моя собственная мать. Придвигала свободный стул, усаживалась рядом с бедняжкой и начинала выискивать в ней кучу недостатков. Именно мать, вернее, ее призрак, становилась на свидании судьей. Она нашептывала мне заезженную фразу, к которой питала особое пристрастие: “Марки, ты правда думаешь, что она – то, что надо?” Как будто мы связывали себя на всю жизнь, хотя, в сущности, даже не знали, доживет ли наш роман до вечера. А поскольку мать прочила мне великое будущее, она всегда добавляла: “Скажи-ка, Марки, ты можешь представить себя в Белом доме, на церемонии вручения Медали свободы, рядом с этой девушкой?” Конец фразы обычно произносился презрительно, словно для того, чтобы я отказался. И я отказывался. Так бедная мать, сама того не ведая, поощряла мое безбрачие. До тех пор, пока я не встретил Реган – тоже благодаря ей.

Три месяца назад

31 декабря 2009 года

Как всегда, в канун Нового года я поехал в Монклер, Нью-Джерси, навестить родителей. Мы пили кофе в гостиной, и тут мать в очередной раз произнесла идиотскую фразу, которая меня невероятно бесила:

– Что тебе пожелать в новом году, дорогой, ведь у тебя и так все есть?

– Встретить потерянного друга, – с досадой ответил я.

– Кто-то из твоих друзей умер? – заволновалась мать; она не поняла намека.

– Я про Гарри Квеберта, – пояснил я. – Хочу его повидать. Узнать, что с ним сталось.

– К черту этого Гарри Квеберта! От него одни неприятности! От настоящих друзей неприятностей не бывает.

– Он сделал меня писателем. Ему я обязан всем.

– Ты никому ничем не обязан, кроме матери, которая дала тебе жизнь! Марки, тебе не нужны друзья, тебе нужна подружка! Почему у тебя нет подружки? Ты не хочешь подарить мне внуков?

– Не так-то легко кого-нибудь встретить, мама.

– Марки, дорогой, – мать старалась говорить ласково, – по-моему, ты не очень-то стараешься. Ты почти никуда не ходишь. Я знаю, ты иногда часами разглядываешь фотоальбом, где ты с этим Гарри.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Домработница твоя сказала.

– С каких пор ты общаешься с моей домработницей?

– С тех пор, как ты мне ничего не рассказываешь!

В это мгновение мой взгляд упал на фотографию в рамке: снимок был сделан во Флориде, на нем – дядя Сол, тетя Анита, кузены Гиллель и Вуди.

– Знаешь, если бы твой дядя Сол… – прошептала мать.

– Не надо об этом, мама, пожалуйста!

– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Марки. У тебя нет никаких причин не быть счастливым.

Мне захотелось уйти. Я встал и взял куртку.

– Что ты делаешь вечером, Марки? – спросила мать.

– Встречаюсь с друзьями, – соврал я, чтобы ее успокоить.

Я поцеловал ее, поцеловал отца и ушел.

Мать была права: у меня хранился альбом, в который я всякий раз утыкался в приступе ностальгии. Вернувшись в Нью-Йорк, я так и сделал. Налил себе стаканчик виски и стал перелистывать страницы с фотографиями. Последний раз я видел Гарри ровно год назад, декабрьским вечером 2008 года: он явился ко мне, чтобы поговорить напоследок с глазу на глаз. С тех пор он больше не объявлялся. Я хотел снять с него обвинение в убийстве, смыть пятно с чести своего друга, а в результате потерял его. Мне страшно его не хватало.

Я пытался, разумеется, отыскать его, но напрасно. Регулярно заезжал в Аврору, штат Нью-Гэмпшир, где он прожил последние тридцать лет. Часами бродил по городку. Часами слонялся вокруг его дома в Гусиной бухте. В любую погоду, в любое время. Найти его. Все поправить. Но Гарри не появлялся.

Пока я сидел с альбомом, погрузившись в воспоминания о том, какими мы были, зазвонил городской телефон. На миг мне подумалось, вдруг это Гарри. Я поскорей снял трубку, но это была мать.

– Ты почему трубку берешь, Марки? – набросилась она на меня.

– Потому что ты звонишь, мама.

– Марки, сегодня Новый год! Ты же сказал, что пойдешь к друзьям! И не говори, что опять сидишь один дома и разглядываешь эти проклятые фото! А то я попрошу твою домработницу их сжечь.

– Тогда я ее уволю, мама. Из-за тебя преданная женщина лишится работы. Ты довольна?

– Выйди сейчас же из дома, Марки! Помнится, когда ты еще учился в лицее, ты ходил встречать Новый год на Таймс-сквер. Зови друзей и ступай! Я требую! И не спорь с матерью.

Вот так я оказался на Таймс-сквер, в одиночестве – по правде сказать, мне некому было звонить в Нью-Йорке. На подступах к площади, заполненной сотнями тысяч людей, мне стало хорошо. Спокойно. Я отдался на волю людского прилива. И в эту минуту наткнулся на девушку с бутылкой шампанского. Она мне улыбнулась. Она мне сразу понравилась.

Когда часы пробили полночь, я ее поцеловал.

Так в мою жизнь вошла Реган.

После нашей первой встречи Реган несколько раз бывала у меня в Нью-Йорке, а когда я приезжал на съемки, мы встречались в Монреале. В сущности, за три месяца отношений мы мало что узнали друг о друге. Мы виделись между рейсами или съемочными днями. Но в тот апрельский вечер в Монреале, в баре «Ритца», во мне жило сильное чувство. И пока мы болтали о том о сем, она с запасом прошла материнский тест: я представлял ее себе в разных жизненных ситуациях, и в каждой она отлично смотрелась рядом со мной.

На следующий день в семь утра Реган должна была вылетать в Нью-Йорк, в аэропорт имени Джона Кеннеди. Я предложил сходить куда-нибудь поужинать, но она сказала, что предпочла бы остаться в отеле.

– Здесь очень хороший ресторан, – заметил я.