Александра Олайва - Последняя Страница 30

– Спасибо, – говорит Зверинец. При этом она думает: «И это он тяжело ступал?»

– Скоро сумерки, – говорит напарник. – Я положу остаток мяса в воду, чтобы оно не протухло: мы сможем приготовить его на завтрак.

Он берется за ведро, где еще остается пара килограммов мяса и жира.

– А как ты сделаешь, чтобы его не утащили? – спрашивает Зверинец.

– Придавлю плоским камнем. Для большинства животных этого достаточно.

– Не знаю, что на него нашло, – говорит Зверинец, когда Следопыт уходит. – Но это мило.

Режиссеру понравилось их взаимодействие: этому разговору отводится больше эфирного времени, чем он того заслуживал.

Следующие две команды доходят до деревянного ящичка почти одновременно. Пилот замечает его первым, и по его приказу Биологичка бежит вперед, чтобы добраться до подсказки раньше, чем его увидят Инженер и Азиаточка-Плотник. Она выбирает кролика и бежит обратно к напарнику.

– Индейка? – спрашивает Азиаточка-Плотник через несколько секунд.

– Ага. В ней мяса больше, чем в белке, – отвечает Инженер.

Команды расходятся и находят свою добычу. Под руководством Эксперта они готовят себе ужин и укрытие. Солнце почти село.

Троица все еще в полутора километрах от валуна. Заклинатель кипит. Он полон обиды и злости. Официантка сверлит ему затылок ненавидящим взглядом, а Ковбой шагает, сторонясь их обоих. От ярости Заклинатель теряет осмотрительность. Он спотыкается о камень и падает на колени.

– Твою мать! – орет он.

Ругательство легко вырезать, а вот его ярость – невозможно.

Официантка и Ковбой отшатываются от него – и многие зрители сделают то же.

Заклинатель привстает на одно колено и выжидает, опустив голову. Его плечи дергаются от ярости. Он чувствует, как его чудовищная половина пытается вырваться на свободу. Он знает, что не может этого допустить. Если он с ней не справится, то потеряет контроль над собой, а когда он раньше терял контроль, то творил ужасные вещи.

Когда-то у него была жена. Юная любовь: они поженились в девятнадцать лет. Жизнь пошла не так, как ожидалось, и внутреннее чудовище Заклинателя разжирело на разочаровании. Как-то вечером его жена пожаловалась на безденежье – и Заклинатель вышел из себя. Он ударил ее, сильно, кулаком – сломал себе фалангу безымянного пальца и отправил жену в нокаут. Он помнит, как голова ее дернулась назад, как светлые волосы разметались веером, и она рухнула на ковер, где неподвижно лежала среди месячного скопления крошек и кошачьей шерсти. Ее неподвижность. Он счел ее мертвой. Она не умерла. Она очнулась и в тот же вечер от него ушла. У нее в левом глазу лопнули кровеносные сосуды. Последний взгляд, который она на него бросила, по-прежнему преследует его: казалось, в том кровавом глазу отразился сам Сатана.

Режиссер ничего не знает о том происшествии. Бывшая жена Заклинателя не стала подавать иск, так что за ним не обнаружилось уголовного прошлого. Однако как минимум один человек, видящий эту сцену, знает о его прошлом: она через него прошла. Бывшая жена видит, как угрожающе пригнулся Заклинатель, и думает: «Нет, нет!» И когда мужчина вскакивает, поворачивается к Официантке и бросает ей: «Тупая сучка!» – она почувствует страх Официантки как свой собственный.

– Беги, милая! – взмолится она.

Однако, пусть ее инстинкты побуждают к бегству, Официантка готова сражаться. Она заносит руку, чтобы отвесить Заклинателю оплеуху. Ковбой хватает ее со спины и оттаскивает назад.

– Пусти меня! – орет девушка, лягаясь.

Она выше Ковбоя: он еле ее удерживает.

– Он этого не стоит, – говорит Ковбой и шепотом, который будет вырезан, добавляет: – Тебя дисквалифицируют.

– Ну и пусть! – упрямится Официантка.

Ее лицо выражает ярость.

Но Заклинатель попятился. Произошло нечто такое, что он не в силах сформулировать. Ему не хочется видеть отражение своего гнева, не хочется быть причиной ярости этой почти-незнакомки. Вдобавок к этому Ковбой пытается ее сдержать: в этом старом коротышке есть благородство. Заклинатель успокаивается. Ему неловко за свою вспышку, и хотя стыд ясно виден в его глазах, он слишком труслив, чтобы извиниться вслух.

Вместо этого он говорит:

– Женская ярость страшна. Урок усвоен.

С этими словами он уходит.

Эта внезапная перемена удивляет Официантку, которая не видела его стыда. Она замирает, и Ковбой отпускает ее, внезапно краснея при мысли о том, что так крепко обхватывал ее руками. Он почти уверен, что поставил ей синяк на груди.

Солнце заходит – и они отыскивают валун. Луна светит ярко: им без труда удается найти следующую подсказку.

– В темноте идти по следу не получится, – говорит Ковбой.

– А что нам тогда делать? – спрашивает Официантка.

– Разбить лагерь здесь и выйти с первым светом.

– Но все нас опередили!

Заклинатель садится в позу лотоса и опирается спиной о валун. Он разувается и ковыряет волдырь.

– Они все равно нас опередят, даже если мы всю ночь будем бегать в темноте, – заявляет он. – Только тогда мы не отдохнем и, скорее всего, уничтожим те следы, по которым нам полагается пойти.

– Хорошо, – говорит Официантка. Она не может смотреть на него, на светлый пузырь, вздувшийся на волосатом пальце его ноги. – Тогда из чего мы сделаем укрытие?

Заклинатель шлепает ладонью по валуну.

– Сделать стенку от ветра на основе этого мерзавчика можно за минуту.

Он со стоном поднимается на ноги и, не обувшись, начинает собирать длинные ветки.

Ковбой с Официанткой переглядываются.

– Чего это он? – спрашивает девушка.

– По-моему, он просто немного не в себе.

– Чудненько, – говорит Официантка. – Будет весело.

Остальные команды поели, и большинство участников спят или дремлют. Банкир спрятал руки внутрь жилета. Инженер не снял очки и слипающимися глазами смотрит, как лунный свет отражается от чернильного экзоскелета какого-то жука. Следопыт храпит: во сне он производит гораздо больше звуков. Рядом с ним Зверинец завернулась в его спасательное одеяло и считает овец. Она подгадывает их прыжки так, чтобы всхрапывания Следопыта превратились в ветер, шуршащий руном.

Не легла только Биологичка. Она сидит у небольшого костра, обхватив руками колени. Она тоскует по своей девушке, ей очень одиноко. Она подумывает, не сказать ли фразу выхода, но довольно вяло, без искреннего намерения. Она гадает, как именно уйдет и скоро ли сможет выпить мангового сока.

– Отдала бы всего кролика за манговый сок, – говорит она. – Или за шоколадное мороженое.

Ее организм так сильно требует сахара, что у нее болит сердце. Она отпивает глоток воды из фляжки и мечтает, чтобы у воды был хоть какой-нибудь вкус или, может, пузырьки.

Заклинатель, Ковбой и Официантка строят жалкое укрытие и забиваются в него.

11

– Мой дядя сказал, что дело в воде, и перестал пить ту, что не в бутылках, – говорит паренек. – Мама думала, что это террористы – типа невидимая бомба или еще что.

Он ждет, что я что-то отвечу, но мне говорить нечего. Я слушаю на тот случай, если в его истории кроется подсказка. Мы идем. Уже середина дня, воздух свежий: он все больше походит на осенний. По моим неточным подсчетам уже треть сентября должна была пройти.

Парнишке надоедает мое молчание, и он продолжает:

– Вам, наверное, повезло, что вы тут блуждали во время самого разгара. С того момента, как я про это в первый раз услышал, и до выступления президента по телевизору прошел всего один день. Тогда нам всем сказали оставаться дома, а потом до нас дошли слухи, что какие-то малыши на нашей улице заболели. А еще через день нас всех перевели в церковь.

У меня до сих пор не было месячных: кажется, это задержка.

– Эйдан был в университете на летней программе, а мама сказала, что ему надо бы вернуться домой. Он пообещал, что постарается, но его не отпустили, а потом телефоны перестали работать.

Я пытаюсь сообразить, не должна ли я знать, кто такой Эйдан, а потом вспоминаю: паренек что-то говорил насчет брата. Видимо, это и есть Эйдан, и в этом случае он мне не важен – это просто имя.

– Мы там пробыли несколько дней, – рассказывает паренек. У него в руках пластиковые пакеты с газировкой, конфетами и другими столь же идиотскими продуктами. Он позавтракал бутылкой колы и пакетом чипсов. – Мне было скучно, я не очень-то следил за всем. А потом люди начали болеть. То есть несколько больных было с самого начала, но их держали отдельно, в детской комнате, что ли. А потом их стало слишком много, они были везде, и вонять начало, потому что людей рвало и все такое.

Я эту историю знаю. Эту историю все знают. Тут подсказок нет.

– Еды не хватало? – спрашиваю я. – Или какой-то тип со шрамом на лице наложил лапу на всю воду?

Паренек качает головой: он вроде как принимает мои вопросы всерьез.

– Нет, еды всегда было много: больные есть не хотели. И водопровод работал. Кое-кто не хотел пить водопроводную воду просто так, но я просто наполнял бутылки под краном. Я чего хочу сказать: вода в раковине ведь такая же, как на кухне, правильно?