Андрей Троицкий - Бумер-2 Страница 31

Оставшись в кабинете вдвоем с хозяином, кум, втащив платок, вытер лицо. Реакция Кота ему не понравилась. С покойным Колькой они были кентами. Но так случилось, что пареньку выпала плохая карта. Конечно, Кот, отсидев пару суток в кандее, остынет, придет в себя. Но выпускать этого неуправляемого сукина сына на волю нельзя. То есть, выпускать придется, но вот в живых оставлять нельзя.

— Твое мнение? — хозяин встал из-за стола, прошелся по комнате и, остановившись у окна, долго разглядывал пустой плац.

— Он себя не контролирует, — ответил Чугур. — Совсем без тормозов. А в жопе юность так и играет. Сами все видели.

— М-да, ему дают свободу, а эта тварь вырабатывает номера.

— И еще одна загвоздка: пальчики Кота есть во всех милицейских картотеках. А ведь он не остановится, когда выйдет на свободу. Не тот человек, чтобы остановиться. Грохнет кого-нибудь, оставит отпечатки. И встанет вопрос: каким это макаром зэк, скончавшийся на зоне от пневмонии, вдруг оказался живым. И продолжает беспределить? Он что, из гроба поднялся? Конечно, это гипотетический вариант. На уровне «может быть». Но все же…

— Вот и я о том же, — вздохнул хозяин.

— Вообще-то я этот вариант предусмотрел, — сказал Чугур. — Заранее предвидел. И появилась тут одна светлая мыслишка.

— Хорошо, Сережа, — хозяин поморщился, он не хотел знать всех подробностей этого дела, наверняка грязного и кровавого. — Ты уж все сам реши. Чтобы мы с тобой в дерьме по уши не оказались.

— Решу, — пообещал Чугур. — Огородников пару дней в кандее посидит. Оттуда его и выпишем. Пусть погуляет. Немного.

— Вот именно, немного, — хозяин многозначительно поднял вверх палец. — Мы, как говориться, свои обязательства выполнили. Деньги отработали. А за несчастный случай, который произойдет с Огородниковым уже на воле, преднамеренное убийство или что другое, ответственности не несем.

Время близилось к вечеру, солнце медленно опускалось за дальний лес, когда Чугур по подвесному мосту перебрался через реку, делившую поселок на две половины. Он поднялся вверх по пыльной улице, поздоровавшись с полуслепой старухой, торчавшей у почты. Прошагав еще сотню метров, свернул в проулок между огородами и вышел к двухэтажному дому из круглого леса.

В прежние времена строение состояло на балансе министерства путей сообщения, когда-то здесь селили одиноких путейцев или работников железнодорожного депо. Но теперь от прежних хозяев даже воспоминаний не осталось. Депо давно закрыли, путейцы разъехались. Дом заселен в основном поселковыми стариками и зэками, вышедшими из колонии, но не покинувшими этих мест, потому что податься было не к кому и некуда. Бывшие уголовники работали на лесопилке или на упаковочной фабрике. Жизнь, конечно, не сахар, но на выпивку хватало.

Во дворе дома разрослись старые вязы и тополя, с правой стороны несколько ржавых гаражей, слева — здоровенная голубятня.

Чугуру не пришлось подниматься наверх, искать человека, к которому пришел.

Вячеслав Мамаев, он же Бешеный, он же Резак, сидел на лавочке у врытого в землю стола и раздвигал меха гармони-трехрядки, которую только что починял, проверял, хорош ли звук. Получалось неважно. Верхние ноты гармонь пела петушиным голосом, а басы натужно хрипели. Через пожухлую траву Чугур зашагал к столу напрямки. При его появлении Резак резко поднялся, сбросил с плеча ремень, положил гармонь на стол и сорвал с головы засаленную кепочку. Лагерные привычки он усвоил, кажется, навсегда, они бродили в крови, как дурная болезнь. И побороть эту хворь не было сил.

— Доброго здоровья, гражданин начальник.

Резак не протянул руку, ожидая, когда кум удостоит его этой чести. Чугур сжал и тряхнул ладонь старого знакомого. Лапа Резака оказалась твердой и холодной, как у суточного трупа. Он с первого взгляда производил хорошее впечатление: русский мужик с русыми волосами, серо-голубыми глазами. Крепкого сложения, загорелый. Если бы не след от ножа на верхней губе и дурные наколки по всему телу, сошел за преподавателя техникума или передовика производства, наставника и любимца молодежи.

— Какой я теперь тебе начальник, — махнул рукой Чугур и доброжелательно улыбнулся. — Начальник — это в прошлом. Ты когда освободился, что-то я запамятовал…

— А я вот все помню, — ответил Резак. — Один год, сем месяцев и двадцать ден. Такая вот высшая математика.

— Ну вот, а меня все начальником называешь. Пора бы уж забыть. Теперь твой начальник — бригадир с фабрики.

— Я оттуда ушел, — ответил Резак. — Ишачить за эти копейки… Нет, это не для меня. Такие бабки я тут одной левой заработаю. Вот гармонь починяю. Или по хозяйству кому помочь.

— Может, оно и правильно, что ушел.

Чугур знал, что Резака за бесконечные прогулы и оскорбления начальства турнули с места еще в конце весны, с той поры его старый знакомый наделал долгов и чем теперь живет — не совсем понятно. Ясно, не по хозяйству бабам помогает. Кум знал, что у Резака есть кое-какие сбережения на книжке, но к этим деньгам он прикоснется в черный день или если надумает осуществить свою давнюю мечту: купить хороший дом.

Усевшись на скамью, Чугур снял с головы фуражку. На лбу осталась красноватая полоса, будто кум перевязал голову ленточкой. Эту фуражку он подобрал на складе взамен той, что испортил краской Колька Шубин, земля ему пухом. Оказалось, носить новый головной убор — сплошное мученье. Фуражка тесновата, кожа под ней совсем не дышит, и тканевый верх плохо натянут, провисает.

Резак, прикидывая про себя, за каким хреном припылил Чугур. Ясно как божий день: его гость без дела людей не беспокоит. Но что это за дело? Не пересилив любопытства, задал вопрос:

— Вы по делу или как? — Резак сел рядом, вытянул из пачки папироску и задымил. — Просто поговорить? Если по делу, пойдемте в дом.

Чугур отрицательно помотал головой. Он плевать с высокой колокольни на разговоры людей, которые могут увидеть его в кампании этого страшного человека.

За Резаком стелился шлейф его прошлых подвигов, поэтому его боялась вся округа. Даже многие зэки, в свое время отбывшие сроки по серьезным статьям, сторонились этого хмурого нелюдимого мужика, от которого не знаешь, чего ждать. О Славе Мамаеве ходили такие истории, услышав которые человек с устойчивой психикой больным сделается. Говорили, будто он убивал женщин и старух, грабил квартиры, уродуя их хозяев до неузнаваемости. Что он брал на гоп, принимал и выполнял заказы на мокрые дела.

Резака и взяли в постели в чужой квартире, где он проводил вторую ночь подряд. Рядом с ним на широкой кровати легко уместился обнаженный труп хозяйки дома. Лежавший под боком покойник не мешал спокойным снам Резака. Но Чугур к этим рассказам относился разборчиво. Он полагал так: что было на самом деле — то в суде доказано. А недоказанные эпизоды — это так, пустой треп и художественный свит. Раз прокурорские не доказали, значит, не было ничего.

Конечно, Резак уже не тот, что был когда-то. Но он по-прежнему горячий, памятливый на обиды, чуть чего хватается за перо или пускает в дело литые кулаки. Он застоялся в этой глуши, заждался большого дела. Но на горизонте ни фига не маячит. Судя по слухам, которыми жил поселок, два-три раза за последний год Резак исчезал неизвестно куда, через пару недель возвращался с большими деньжищами. Впрочем, здесь, в этой богом забытой дыре, большие деньжищи — это когда хватает на пару флаконов водки и кое-какую закуску.

— В дом не пойду, — ответил Чугур. Ему не хотелось подниматься на второй этаж, в душную, как гроб, комнатенку Резака, где из мебели только облупившийся сервант, железная койка и ящик пустых бутылок. Под потолком пыльный матерчатый абажур, а на стенах непотребные фотографии. — Тут на воздухе как-то приятней. Дышится легко.

— Да мне-то без разницы. Просто народ скоро со смены пойдет, — помялся Резак. — Ну, с фабрики. Увидят. Чтобы вони лишней не было…

— А чего нам прятаться по углам? — урезонил Чугур. — Ты мне не любовница, а я тебе не залетный хахаль. Имеет право заместитель начальника колонии поинтересоваться жизнью и бытом своих бывших подопечных, а?

— Имеет, — пожал плечами Резак. — Если боле нечем интересоваться.

— Просто обязан проявлять бдительность, — сказал Чугур. — Святое дело для чекиста: знать, чем дышит контингент. Ну, это я так, к слову. А пришел я по делу. Моя Ирина собирается дом продавать. Сам знаешь, дом — лучший в поселке.

— У Антонова не хуже, — ответил Резак, еще не понимая, куда клонит собеседник.

— Антонов всю жизнь в Москве воровал, на овощной базе отирался, — ответил Чугур. — На склоне лет к детям переехал. А что такое овощная база, сам знаешь. Это все равно что золотая жила. Короче, не нам с Антоновым равняться. Он тебе дом не продаст. А у Ирины пятистенок — просто хоромы. Крыша из оцинкованного железа чего стоит. А ты сколько уж времени все скитаешься по чужим углам. Старость не за горами. Подумай о завтрашнем дне. Хорошо подумай.