Стивен Хантер - Сезон охоты на людей Страница 31

– Ладно, пора браться за дело, Свинина. Поздравляю тебя, ты становишься подводником.

Вода оказалась очень холодной, а с течением не справился бы и сам Зевс. В первое мгновение Донни перепугался начал барахтаться и чуть не перевернул хрупкий плот, и только усилия Боба с другой стороны помогли ему удержаться на плаву. Плот косо отплыл от берега, стремительная яростная река моментально подхватила его, и Донни, отчаянно цеплявшийся обеими руками за веревки, которыми Боб наскоро связал бревна, чувствовал, как его несет непреодолимая сила. На мгновение он оцепенел от холода. Его ноги бессильно болтались, лишенные какой-либо опоры. Несмотря на полученный приказ, он все же окунулся с головой, вода попала ему в горло, он закашлялся и задергался, как тюлень.

Вокруг него не было ничего, кроме воды, вода была сверху и снизу, она бурлила вокруг подбородка и норовила вновь захлестнуть в рот, и макушка, лоб и глаза тоже были в воде, потому что она с яростной скоростью низвергалась с серого неба.

– Греби, черт бы тебя побрал! – услышал он вопль Боба и принялся работать ногами, изображая нечто отдаленно напоминающее брасс. Плот, похоже, совершенно не желал продвигаться вперед.

Очень скоро Донни решил, что все кончено. Туман плотной завесой закрыл землю, и ему показалось, что он плывет через океан, ну, по меньшей мере, через Ла-Манш, и что он уже успел забыть, как и когда началось это путешествие, и совершенно не мог представить себе его завершения. Вода манила его своей черной молчаливой глубиной, он ощущал, как она втягивает его в себя, пытается пробиться в горло и в легкие, и эта вода воняла напалмом, порохом, авиационным топливом, буйволиным навозом, крестьянами, которые днем с улыбкой продавали тебе кокаин, а ночью с такой же улыбкой перерезали горло, мертвыми детьми в канавах, пылающими деревнями, артиллерийскими налетами по своим, всей этой проклятущей непреодолимой инерцией, которую война набрала в своем восьмилетнем разгоне, и кто он был такой, чтобы бороться со всем этим – всего лишь простой солдат, ланс-капрал и бывший капрал с подозрительным прошлым, а все это казалось таким огромным, прямо-таки колоссальным, как сама история.

– Не сдавайся, черт тебя возьми! – донесся крик Суэггера с другого конца плота, и в следующее мгновение Донни понял, кто такой Боб.

Боб был братом Трига.

Каким-то образом Боб и Триг представляли собой чуть ли не одного и того же человека. Несмотря на несхожее прошлое, они были самыми настоящими аристократами, запрограммированными своими генами делать то, что было не под силу другим, вести себя геройски в тех делах, которым они посвятили жизнь, и навсегда остаться в людской памяти. Они были словно Один и Зевс. Они были опасно несхожи с другими, они творили дела, они обладали невероятной живучестью и жизненной энергией. Война должна была убить их. Именно поэтому они оба приказали ему стать свидетелем всего того, что он сейчас видел. Это было его работой – выжить и пропеть сагу о жизни двух безумных братьев, Боба и Трига, которых использовала, пожрала, убила война.

Триг был мертв. Триг взорвал себя в Висконсинском университете вместе с каким-то бедолагой-аспирантом, ассистентом кафедры, которому, к несчастью, взбрело в голову поработать той ночью подольше. Когда тело Трига нашли, оно было изуродовано и обожжено взрывом.

Это на краткий миг сделало его знаменитым; газеты запестрели огромными заголовками: "ВЫПУСКНИК ГАРВАРДА ПОГИБАЕТ В РЕЗУЛЬТАТЕ ВЗРЫВА", "ОТПРЫСК СЕМЕЙСТВА КАРТЕРОВ КОНЧАЕТ С СОБОЙ ПРИ ПОМОЩИ БОМБЫ", "ЛЮБИТЕЛЬ ПРИРОДЫ, ЖИВОПИСЕЦ-ОРНИТОЛОГ ПРИНИМАЕТ МУЧЕНИЧЕСКУЮ КОНЧИНУ РАДИ ДЕЛА МИРА".

Война убила Трига, и Триг знал, что это произойдет. Вот что Триг пытался сказать ему в тот последний вечер; теперь Донни это понял. Он должен вернуться, чтобы рассказать историю Трига и его безумного брата Боба, которые были сожраны, каждый на свой собственный лад, войной. Неужели она все-таки когда-нибудь закончится?

Кто-то схватил Донни за плечо. Он сглотнул грязную воду, поднял голову и увидел Суэггера, который буквально выдернул его из воды на берег, где он и свалился, вытянувшись во весь рост. Его тошнило от изнеможения.

– Ну а теперь гляди в оба, – спокойно сказал Боб. – Самолет идет на посадку, не курить, застегнуть привязные ремни.

* * * * *

Покинув размокшие берега реки, под проливным дождем они в конце концов добрались до горы. Эти горы были совсем невысокими. Когда Донни жил в пустыне, ему приходилось видеть горы куда больше и выше, на некоторые он даже поднимался. Суэггер сказал, что он тоже вырос в горной стране, но Донни никогда не слышал о горах на юге, в Оклахоме, Арканзасе или еще каких-либо таинственных провинциальных местах, где, по слухам, родился снайпер.

Вершину горы покрывал густой лес, зато подножье ее представляло собой голую ровную скалу, открытую для обозрения с расстояния в несколько сот метров. Выбирайте яд себе по вкусу.

– О боже, – прошептал Донни, глядя на крутой склон.

Время дня не имело сейчас никакого значения. Вроде бы были вечерние сумерки, но с тем же успехом это мог бы быть и рассвет. Донни задрал голову, и струи дождя хлынули ему в лицо.

– Я хочу за ближайшие два часа добраться до середины, – сказал Боб.

– Сомневаюсь, что смогу это сделать, – задыхаясь, прохрипел Донни.

– Я тоже сомневаюсь, – заверил его Боб, – И что хуже всего, если этот проклятый батальон, то бишь главные силы, и впрямь находится где-то здесь и направляется к лагерю, они наверняка выставили патрули, чтобы мальчики вроде нас не могли неожиданно вцепиться им в волосы.

– Я не могу, – пробормотал Донни.

– Я тоже не могу, – повторил Суэггер. – Но это должно быть сделано, а я что-то не вижу здесь еще двоих парней. Может быть, ты видишь? Как только я их замечу, можешь мне поверить, я тут же отправлю их туда вместо нас, так точно, сэ-эр.

– Чтоб я сдох, – проворчал Донни.

– Ладно, давай поговорим о нашей веселой жизни. Мы смогли добраться сюда только потому, что вышли во время самого сильного муссонного ливня. Идти обратно нам придется, когда дождь кончится и "Виктор К."* вылезет из укрытий. Он захочет найти нас. Он наверняка захочет убить нас. Мы приперлись в его проклятый огород без приглашения, и он, конечно, будет очень недоволен. Поэтому нам обязательно нужно пробраться в лагерь Специальных сил, или же мы, вне всякого сомнения, подохнем где-то в этих местах. Вот и все, что я могу доложить о том дерьме, в котором мы застряли, так что нечего больше трепать языком!

Боб улыбнулся, не от радости или предвкушения счастья, а скорее всего просто потому, что слишком устал для чего-то другого.

– Вот бы у нас была хоть таблетка декседрина*, – сказал он. – Впрочем, все равно, не верю я во всю эту гадость. Когда возвращался из моего второго поиска, ко мне прицепилась обезьяна размером с хорошую гориллу. Пришлось чертовски повозиться, чтобы все-таки убить эту косматую гадину. Знаешь, это было совсем не смешно.

Этот человек не просто был во Вьетнаме, он сам в некотором смысле был Вьетнамом. Ему приходилось делать все: стрелять из укрытия, совершать набеги, захватывать высоты, проводить рекогносцировки, работать головой, служить советником в подразделениях южновьетнамской армии, допрашивать пленных, анализировать сведения, участвовать в тысяче перестрелок, убить никто не знает сколько народу, лежать в госпиталях, разговаривать с генералами. Он был олицетворением всего своего проклятого поколения, собранного в шкуру одного человека. Это оказалось новым открытием, хотя в нем не было ничего удивительного: он был помешан на скорости. Этот человек-символ мог принимать героин, мог болеть триппером, мог быть с ног до головы покрыт татуировками, мог убивать пленных. Он был Тригом, по крайней мере в том смысле, что делал все для того, чтобы выиграть войну, точно так же как Триг в своей параллельной вселенной делал все для того, чтобы ее прекратить: яростный, неустанный крестовый поход во славу устаревшего понятия о том, что один человек может что-то значить.

– Ты напоминаешь мне одного парня, – сказал Донни.

– Ну да, кого-нибудь из тех пустобрехов, что болтают по радио. Наверное, Лама или второго – как его? – Абнера. Они оба из моего родного города.

– Нет. Можешь мне не верить, но это пацифист.

– А-а, один из этих комми. С длинными волосами и похож на Иисуса. Могу голову прозакладывать, что его дерьмо не воняло. А вот мое воняет, и очень даже славно, понятно, Свинина?

– Нет. Он был вроде тебя, тоже герой. Он был куда значительнее, чем мы все остальные. Он был легендой.

– А разве, чтобы стать легендой, не следует умереть? Это, по-моему, обязательная часть работы.

– Он мертв.

– Сумел слишком далеко высунуть нос, демонстрируя против войны? Ну, это и впрямь говорит об интеллекте куда выше среднего. И я, значит, показался тебе похожим на него? Сынок, у тебя, наверное, злокачественная лихорадка.