Майкл Маршалл - Соломенные люди Страница 31

Основой для его очередного проекта стал маленький столик возле кресла, который он покрывал стеклянными бусинками диаметром примерно в миллиметр, четырех цветов – красного, синего, желтого и зеленого, использовавшихся в генетике. Чтобы приклеить каждую на свое место, требовалась немалая осторожность и внимательность, по большей части из-за того, что расположение их было не случайным, но подчинялось сложной и запутанной системе, которая, по крайней мере отчасти, была чисто умозрительной. Закончив, он намеревался покрыть столик несколькими слоями густого черного лака так, чтобы от структуры поверхности не осталось и следа. Никому даже в голову не придет, что скрывается под слоем лака, так же как никто не мог бы догадаться, что одна-единственная половица в доме сделана из огромного количества спичек, а затем отшлифована и отлакирована так, что ничем не отличалась от других.

На то, чтобы собрать спички, у него ушло больше шести месяцев. Каждую из них, насколько он мог ручаться, зажигали разные люди. Он глубоко верил в индивидуальность, в ее крайнюю важность для человечества. В нынешнее время все смотрели одни и те же телевизионные шоу, читали одни и те же глянцевые журналы и под давлением рекламы покорно выстраивались в очереди, чтобы смотреть одни и те же тупые фильмы. Они бросали курить, потому что так говорили им те, кто в это время обрастал жиром, – ради комфорта и удобства других. Они жили по правилам, созданным другими, теми, с кем они никогда даже не были знакомы. Они существовали на поверхности, в мире последних пяти минут, показанных по Эм-ти-ви или Си-эн-эн. Текущий момент был для них всем. Они не понимали, что значит "после", погрязнув в вечном настоящем.

На столике лежал недавний выпуск научного журнала, который пришел утром по почте. Его краткое содержание он увидел в Сети и заказал экземпляр, чтобы ознакомиться поближе. Хотя тематика была довольно специализированной, ему более чем хватало знаний, чтобы полностью ее понимать. Он потратил много лет на чтение литературы по темам, которые его интересовали: генетике, антропологии, доисторической культуре. Хотя его образование завершилось очень рано, он обладал неплохим интеллектом и многому научился из жизни – своей и других. В крайнем случае – из того, что говорили другие. И очень многое из этого оказывалось правдой, как только удавалось преодолеть мольбы и просьбы и тело начинало говорить само, без вмешательства разума.

Прежде чем начать читать, он встал, отошел от кресла и проделал три комплекса отжиманий. Первый – опираясь ладонями о пол и расставив их на ширину плеч. Второй – тоже опираясь ладонями, но широко расставив руки в стороны. И последний – снова поставив руки близко друг к другу, но сжав их в кулаки и упираясь в пол костяшками пальцев. Каждый – по сто раз, с небольшим перерывом между ними.

Он даже почти не вспотел. Ему это понравилось.

Сара Беккер услышала приглушенный шум от размеренных упражнений незнакомца, но не стала тратить время на попытки понять, что он может означать. Ей не хотелось этого знать. Она не знала, который сейчас час, но у нее и не было особого желания это выяснять. Внутренние часы подсказывали ей, что, вероятно, сейчас день, возможно, уже ближе к вечеру. В некоторых отношениях это было хуже, чем если бы сейчас была ночь. Все плохое случается ночью, и этого ждешь. Люди боятся темноты, потому что темно бывает ночью, а ночью за тобой иногда могут прийти какие-нибудь твари. Так был устроен мир. Считалось, что днем лучше. Днем ты идешь в школу или обедаешь, над головой голубое небо, и повсюду вполне безопасно, стоит только держаться подальше от мест, где живет беднота. И если оказалось так, что даже днем небезопасно, то ей попросту не хотелось об этом думать.

Вытянув шею, она могла коснуться лбом крыши того пространства, где находилась. Вокруг царила кромешная тьма. Она лежала на спине и могла двигать руками и ногами на два дюйма в каждую сторону. В таком положении она пребывала уже достаточно долго: по ее оценке, не меньше четырех дней, может быть, даже шесть.

Она ничего не помнила о том, что произошло после того, как ее схватил незнакомый мужчина на бульваре, и до того, как она обнаружила, что лежит на спине, а перед ее лицом находится узкое окошко. Несколько мгновений спустя она поняла, что видит потолок комнаты и что окошко – на самом деле дыра в полу, под которым лежала она сама, в нише размером лишь чуть больше ее собственного тела. Окошко в полу имело примерно пять дюймов в длину и четыре в ширину и находилось в точности напротив ее лица, от лба до подбородка.

Она закричала, и вскоре в комнату кто-то вошел. Он прошептал ей несколько слов. Она продолжала кричать, и он закрыл дыру в полу небольшой панелью. Послышался звук его удаляющихся шагов, и с тех произошло лишь одно событие. Сара проснулась, как ей казалось, посреди ночи, и обнаружила, что панель перед ее лицом снова убрали. В комнате наверху было почти полностью темно, но она могла различить очертания головы разглядывавшего ее незнакомца. Она попыталась заговорить с ним, просить, умолять, но он ничего не сказал. Вскоре она замолчала и расплакалась. Появилась мужская рука, державшая стакан. Он наклонил его, и вода полилась ей на лицо. Сперва она пыталась отвернуть голову, но потом, поняв, насколько ей хочется пить, открыла рот и проглотила, сколько смогла. Потом незнакомец снова поставил панель на место и ушел.

Спустя несколько часов, а может быть, дней он вернулся, и они поговорили насчет Теда Банди. На этот раз она выпила воды.

Со временем она почувствовала, что в голове у нее прояснилось, словно наркотик, который ей дали, постепенно переставал действовать. Однако в этом имелась и отрицательная сторона – все труднее было мириться с нелогичностью ситуации, в которой она оказалась.

Сара пыталась приподнять панель носом и языком, изо всех сил напрягая шею, но ее расположение было тщательно рассчитано и сдвинуть ее таким образом было невозможно. Как и сама ниша, она была идеально спроектирована в расчете на кого-то ее роста, словно это место специально готовили для нее и только для нее.

Сара была хорошо сложена физически, неплохо каталась на роликах и была сильнее большинства девочек ее возраста. Тем не менее она оказалась не в состоянии хоть как-то повлиять на свою тюрьму и перестала пытаться. Ее отец часто говорил, что проблемы в жизни многих людей возникают из-за того, что они впустую тратят силы, пытаясь изменить то, чего изменить нельзя. Она была еще недостаточно взрослой, чтобы в точности понять, что он имел в виду, но основная суть была ей ясна. Она не ела, как ей казалось, уже целую вечность. Пока не станет понятно, что она получит источник дополнительных сил, не было никакого смысла тратить те, которые у нее оставались. Бороться было глупо. Так что она просто лежала и думала про Тук-тука.

Тук-тука придумали они с отцом. По крайней мере, они так считали. На самом деле он появился неявным образом благодаря матери Сары. Зоя Беккер во многое верила. Может быть, даже и не верила по-настоящему, но предпочитала не рисковать. Астрология? Ну да, конечно, все это чушь, но нет никакого вреда в том, чтобы знать, что она говорит, и, как ни удивительно, очень часто ее предсказания оказываются весьма точными. Фэн-шуй? Конечно, есть такая вещь, как здравый смысл, но ветряные колокольчики красиво выглядят и издают приятный звук, так почему бы их не иметь? А если птица определенного вида перелетит тебе дорогу, что, по мнению некоторых, приносит несчастье, то на этот случай есть стихи, которые надо прочитать, и несложные жесты рукой, которые наверняка никому не повредят.

Как это часто бывает в семьях, Зоя унаследовала суеверия от своей бабки, а не от матери, практичной женщины, бывшего издателя, которая верила в основном в бег трусцой. Майкл Беккер не разделял ее любви к всевозможным заклинаниям и знакам, так же как и его дочь.

Тук-тук появился как шутка, в ответ на суеверие, которое больше всего бесило Майкла Беккера. Когда кто-нибудь в семье говорил нечто такое, что могло даже в малейшей степени искушать судьбу, Зоя Беккер немедленно отвечала фразой "Постучи по дереву" столь же быстро и машинально, как произносят "Будь здоров", после того как кто-то чихнет. Если кто-то уверял: "Со мной такого никогда не случится", – она тоже говорила: "Постучи по дереву" – и стучала костяшками пальцев по столу.

На слова "Мой отец в добром здравии" она отвечала точно так же – очень спокойно, поскольку знала, что мужа эта ее привычка дико раздражает, но все равно отвечала. Она даже говорила то же самое – и это был один из тех случаев, когда ее мужу хотелось отгрызть кусок от пианино, – если кто-нибудь утверждал нечто вроде: "Я ни разу в жизни не ломал ногу".

Майкл Беккер указывал ей, что на самом деле это утверждение, основанное на фактах, а не игра с судьбой. Это всего лишь констатация существующего положения вещей, и пытаться отгородиться от него с помощью суеверных ритуалов глупо. Не станешь же ты, терпеливо объяснял он, говорить: "Дважды два четыре – постучи по дереву", так зачем же использовать это выражение после любых других фактов? Это вполне объяснимая привычка, и даже в какой-то степени терпимая, когда к ней прибегают после фразы, демонстрирующей презрение к бренности существования. Но если это, черт побери, всего лишь самый обычный факт...