Эрик Ластбадер - Белый ниндзя Страница 31

Итак, — осведомился д-р Ханами, — как у вас идут дела? — Он задал этот вопрос по-английски, с подчеркнутым американским акцентом. Д-р Ханами считал себя знатоком американского образа жизни и обедал только в ближайшем «Макдональдсе». Без «Биг-Мака» он и дня не мог бы прожить.

Николас опустился на металлический стул с серым сиденьем и спинкой, молча наблюдая за доктором.

Д-р Ханами поиграл зажигалкой, крутя ее между большим и указательным пальцами.

— Насколько я понимаю, — сказал он, — это не просто визит в соответствии с послеоперационным режимом. — Он открыл папку с историей болезни Николаса, полистал страницы.

Все здесь вроде нормально. Рентген, лабораторные анализы. Все в лучшем виде. — Он поднял глаза. — Какие-нибудь проблемы?

— Да, — ответил Николас, подавляя желание вскочить со стула. — Пожалуй, так можно выразиться.

— Хм-м. И в чем же заключается проблема? — Зажигалка опять замелькала в его руке.

Николас, не в силах оставаться на своем месте, вскочил. Со страшным грохотом, заставившим д-ра Ханами вздрогнуть, он поднял жалюзи, прижался лбом к стеклу. За окном было по-прежнему гнусно, словно начадили десятки нефте-химзаводов. Он даже запах гари почувствовал.

— Скажите мне, доктор, — сказал Николас, не оборачиваясь, — Вы когда-нибудь были в префектуре Нара? Д-р Ханами не сразу ответил.

— Да. Мы с женой были там на курорте четыре года назад. Горячие минеральные воды.

— Тогда Вы знаете, как там красиво.

— Конечно. Я часто думаю, что надо бы еще хоть разок выбраться. Но времени вечно не хватает.

Николас повернулся к нему лицом. Какой смысл глазеть в этот гороховый суп, где ни черта не видно?

— Доктор, а вы никогда не задумывались о том, какой бы показалась вам жизнь, если бы вы утратили способность оперировать?

Доктор посмотрел на него с недоумением:

— Ну, конечно, когда уйду на пенсию, я буду...

— Нет, — нетерпеливо перебил его Николас, — я имею в виду сразу. Прямо сейчас. — Он щелкнул пальцами. — Вот так: раз! — и все.

— Ну, трудно сказать...

— Понимаете, доктор, человек, впустивший себе в душу красоту, даже не может жить без нее. Я долго жил в префектуре Нара, изучая боевые искусства. Да вы с женой и сами видели, когда ходили принимать свои ванны. Ну, а красота, открывающаяся через «гецумей но мичи», есть вообще нечто особенное. Знаете, что это такое? Лунная дорожка.

Д-р Ханами кивнул головой.

— Я слышал об этом, конечно. Но я не думал... — Что-то то ли в лице Николаса, то ли в его поведении заставило хирурга остановиться. — Вы сегодня какой-то другой. Что случилось?

Николас, чувствуя, как стучит его сердце, сел на стул напротив д-ра Ханами, но несколько по-иному — налегая всем корпусом на стол между ними. Он чувствовал, что его тело все напряглось, а руки покрылись липким, противным потом. Он нервно потер их друг о друга.

— Вы спрашиваете, какие у меня проблемы, и я отвечу вам, — бросил он прямо в лицо д-ру Ханами, не в силах совладеть с эмоциями. Он указал рукой на то место, где был еще не полностью заросший послеоперационный шов. — Я ни хрена не помню из области боевых искусств, которыми я занимался всю жизнь. Все куда-то к дьяволу пропало. Я целую ночь не спал, все думал, как эта... невероятная штука могла приключиться. Но снова и снова я возвращался к одному и тому же, доктор. К одному ответу, который имеет хоть какой-нибудь смысл. — Он поднялся на ноги и вцепился руками в края рабочего стола д-ра Ханами. — Вы и ваш сучий скальпель в этом виноваты. Что-то там повредили, как-то там задели что-то важное, не знаю что. Единственное, что я знаю, так это то, что у меня пропали навыки, сидевшие, кажется, намертво. И вы тому виною.

В звенящей тишине, что последовала за этим, д-р Ханами сказал по-японски:

— Пожалуй, надо попросить принести чаю.

Когда приходится туго, подумал Николас, самое правильное — обратиться к национальным традициям. Гнев так бушевал в нем, что даже руки дрожали. Он молча смотрел, как доктор заказывает чай по внутреннему переговорному устройству. Когда регистраторша принесла чай на черном лакированном подносе, доктор жестом отпустил ее и сам занялся приготовлением напитка: бросил в кипящую воду точную дозу зеленой заварки, потом стал перемешивать палочкой тростника со строго определенной скоростью, поворачивая крохотную фарфоровую чашку туда-сюда, чтобы чай получше заварился.

Было что-то успокаивающее и что-то даже подбадривающее в чайной церемонии. Ее упорядоченность, отсутствие чего-либо случайного, четкие, стилизованные движения — все служит тому, чтобы сфокусировать внимание на настоящем, служащем мостом между прошлым и будущим.

Николас почувствовал, что успокаивается. Невероятная напряженность уходила из тела, как воздух из проколотой шины автомобиля. Он медленно опустился на стул.

Д-р Ханами подал ему чашку. Когда они закончили пить чай, доктор попросил: — А теперь расскажите мне все, и, пожалуйста, с самого начала.

Я бы хотел поговорить о некоторых деталях истории вашего «подопечного», которые я, признаться, не могу понять, — сказал д-р Муку, как только Сендзин занял свое место напротив него.

Это очень похоже на доктора Муку — брать инициативу в этих психоаналитических сеансах. Сендзин во многом напоминал странных и таинственных рыб, что живут в бездонных морских пучинах: они видят в темноте, часто даже без помощи глаз. Вот и сейчас он безо всяких видимых признаков понял, что д-р Муку подкрался очень близко к истине.

Сендзин теперь был вполне уверен, что психиатр заподозрил, что нет у него никакого психопата-подопечного и, более того, этот «подопечный» есть фактически сам Сендзин.

Это, конечно, чревато некоторой опасностью. Но даже если бы Сендзин сейчас встал и признался во всем, д-р Муку был бы бессилен что-либо предпринять. Он связан этикой своей профессии и не может разглашать врачебных тайн. Сендзин с самых их первых встреч связал доктора обещанием, что тот сохранит в тайне содержание их бесед.

Д-р Муку с готовностью — и, как оказалось, безрассудно — согласился. Теперь отношения между ними принимали новый и, как казалось Сендзину, дьявольски интересный поворот. Начинается тонкая борьба за верховенство, и противники уже обменялись первыми выстрелами.

Это все равно что ходить по краю пропасти с повязкой, затянутой вокруг шеи. Сейчас они сблизились в этой пляске смерти, и пухлые ручки д-ра Муку натянули веревку. Сендзин почувствовал сильное и приятное возбуждение. Кровь его быстрее побежала в жилах. Вот ради таких моментов он и жил.

— Например, — продолжал д-р Муку, — какое воспитание получил ваш подопечный? Жизнь его в семье была вполне нормальной?

— Смотря что понимать под «нормой», — Сендзин не смог заглушить насмешливых ноток в голосе. — Разве психология не изъяла из профессионального обращения это слово как вводящее в заблуждение?

— Психология, может и изъяла, — заверил его д-р Муку тоном, не терпящим возражения, — но психотерапия — нет. — И он одарил Сендзина такой хитрой улыбкой, в которой тот прочитал: УЖ ВАМ-ТО ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ ЯСНО. ВЕДЬ ВЫ-ТО НЕНОРМАЛЬНЫЙ, НЕ ТАК ЛИ, СЕНДЗИН-САН? — Но вы по-своему правы. Норма существует как абстракция, а реальный мир не вмещается в средние статистические показатели. И очень часто отклонения, то есть психозы, уходят корнями в раннее детство, в семейное воспитание. И вот здесь, в целях удобства, мы можем употреблять слово «норма», причем я готов биться об заклад, что ваш подопечный не получил нормального воспитания.

Сендзин весь подался вперед:

— В каком смысле?

Д-р Муку пожал плечами.

— Может, его мать была шлюхой, а может, он имел основания считать себя брошенным. Это в какой-то степени может объяснить его зацикленность на Киохиме, демонической женщине. — Поскольку они сидели в маленькой комнате лицом друг к другу, а д-р Муку сидел спиной к окну, его лицо было затенено и казалось восковым. — Наш подопечный мог даже иметь кровосмесительное влечение к матери. Такого рода чувства обычно бывают не под силу слабой детской психике, и ребенок, желая «отделаться» от них, проецирует их на какую-нибудь другую женщину, рассматриваемую им как воплощение зла. И он убедит себя, что это мать ему их внушила — словом или действием, — эти запретные сексуальные чувства. — Глаза д-ра Муку блестели за круглыми стеклами очков. — Вы согласны с тем, что я говорю? В моих словах звучит что-нибудь знакомое для вас?

— Откуда мне знать? — резко ответил Сендзин.

— Ну, вы же куда больше знакомы с подопечным, чем я.

— Разве? — поднял брови Сендзин. — Я начинаю подозревать, что никто из нас не знает его достаточно.

Д-р Муку качнулся на своем стуле.

— Почему вы так думаете, Сендзин-сан?

— Во-первых, вопрос секса. Насколько мне известно, подопечный не насиловал своих жертв.