Томас Харрис - Черное воскресенье Страница 32

Дверь запиралась на обыкновенный английский замок. Тридцать секунд возни с отмычками, и скошенный язычок замка сдвинут в сторону. Дверь беззвучно подалась внутрь. Далиа тщательно продумала все свои действия, и, хотя это противоречило инстинктивному желанию притаиться, она вместо того, чтобы воспользоваться фонариком, повернула выключатель. Загудели и одна за другой зажглись лампы дневного света.

Далиа подошла к объемистому гроссбуху на столе справок и раскрыла его с глухим стуком. На букву "К" в книге не было зарегистрировано никакого Кабакова. Неужели придется, обходя стороной посты дежурных, остерегаясь охранников и рискуя быть разоблаченной, заглядывать в каждую дверь? Стоп, стоп. Ведь дикторы теленовостей упоминали фамилию Кэбов, и в газетах напечатано так же. Ну-ка, посмотрим ниже... Вот он, в самом низу страницы! Кэбов Д. Местожительство — прочерк. Всех интересующихся направлять к дежурному администратору. Докладывать администратору госпиталя, охране и ФБР об интересующихся лицах. Телефон ФБР — LE 5-7700. 327-я комната.

Далиа перевела дух и захлопнула книгу.

— Как вы сюда попали?

Девушка вздрогнула от неожиданности, но тут же взяла себя в руки и спокойно подняла глаза на охранника, подозрительно уставившегося на нее через справочное окошко.

— Привет, — вместо ответа сказала она. — Хотите сделать доброе дело? Тогда помогите отнести этот талмуд наверх, ночному администратору, а то, боюсь, самой мне его по лестнице не дотащить. В нем фунтов десять.

— Как вы сюда попали? — повторил свой вопрос охранник.

— Ночной администратор дал мне ключ. — (Если охранник попросит показать ключ, придется его убить.)

— Ночью сюда никому не положено...

— О, Господи, я-то здесь при чем? Мне ведено принести — я и несу. Хотите — можете позвонить ему наверх и сказать, что нужно ваше разрешение. — (Если охранник попытается позвонить, придется убить его.) — Может быть, мне надо где-то расписаться? Пожалуйста, я распишусь, только мне об этом не сказали.

— Видите ли, тут за все отвечаю я и поэтому я обязан знать, кто где находится. Здесь никого не было, и вдруг вижу свет. Мне пришлось покинуть свой пост у входа, чтобы выяснить, кто пришел. А туда в любую минуту может кто-нибудь прийти, и мне тогда нагорит, понимаете? В следующий раз сначала подходите к посту, я вас отмечу, и дело с концом. О'кей?

— Разумеется. О'кей. Извините за причиненное беспокойство.

— Будете уходить — убедитесь, что дверь как следует заперта, и не забудьте погасить свет, ладно?

— Конечно, конечно.

Охранник кивнул и удалился.

В 327-й палате было тихо и темно, только свет уличного фонаря проникал сквозь щели в закрытые жалюзи, отчего белый потолок сделался полосатым. Привыкнув к темноте, можно было различить кровать с алюминиевой рамой сверху и натянутым на раму тентом. Под тентом, засунув в рот большой палец, глубоким детским сном спала Дотти Хершберг. Она целый день провела у окна своей новой палаты, глядя на мальчишек и девчонок, играющих перед школой за дорогой, и очень утомилась. Она уже привыкла к хождениям ночных сестер и даже не шевельнулась, когда дверь приоткрылась и на противоположной стене появилась расширяющаяся светлая полоса, которую медленно заслонила чья-то тень. Потом светлая полоса начала снова сужаться, и дверь тихо затворилась.

Далиа Айад стояла, прислонившись спиной к стенке и ждала, пока закончится аккомодация зрачков. Еще в коридоре, по темным щелям вокруг двери, она сделала вывод, что в палате нет никого, кроме пациента. Там же она обратила внимание на кушетку с сильно промятой кожаной обивкой — видимо, совсем недавно на ней лежал кто-то тяжелый.

Далиа открыла рот, дыхание стало тише, и прислушалась к другому дыханию. Снаружи послышались женские шаги. Сиделка подошла, остановилась, потом скрипнула дверь комнаты напротив. Далиа бесшумно шагнула к кровати с тентом. Она поставила поднос на сервировочный столик у изголовья кровати и вынула шприц из кармана. Удалив колпачок с иголки, она чуть нажала на поршень и тронула каплю, выступившую на кончике иглы.

Вколоть в любое место и сразу пережать сонную артерию... Далиа протянула руку, подушечками пальцев коснулась шеи спящего, провела по волосам, по коже на лбу. Кожа показалась гладкой и нежной. Где тут пульс? Вот он, но какой-то слабый. Далиа снова ощупала шею. Слишком тонкая. И волосы чересчур мягкие, и кожа нежная... Далиа спрятала шприц в карман халата и включила фонарик.

— Привет, — прошептала Дотти Хершберг, зажмурив глаза.

Похолодевшие пальцы Далии застыли на ее горле.

— Привет, — ответила террористка.

— Ой, у вас такой яркий свет, даже глазам больно. Вы хотите сделать мне укол? — Она с беспокойством посмотрела в лицо Далии, окрашенное мертвенным светом, отраженным от простыней.

Далиа погладила ее по щеке.

— Нет, нет, никакого укола. Как ты себя чувствуешь? Может, тебе чего-нибудь хочется?

— А вы ходите и проверяете, все ли спят?

— Ну да.

— Тогда зачем, если кто-то спит, вы его будите?

— Чтобы убедиться, что у больного все в порядке. Ну, а теперь снова засыпай.

— По-моему, это ведь даже глупо — будить кого-то, чтобы посмотреть, спит он или не спит.

— Ты давно у нас лежишь?

— Сейчас... Да, уже больше трех дней.

— И все время в этой палате?

— Нет, только с сегодня. Тут раньше был мистер Кабаков. А моя мама попросила, чтобы положили меня, чтобы я видела все из окна.

— А где теперь мистер Кабаков?

— Он уехал.

— Он был очень болен, и его увезли накрытого покрывалом?

— Вы что, думаете, мертвого? Нет, конечно! Они побрили ему голову, правда, не везде. Мы вчера вместе смотрели, как там, внизу, играют в мячик ракетками. А потом одна леди — она доктор — забрала его с собой. Не мяч, конечно, а мистера Кабакова. Наверное, его отпустили домой.

Выйдя из палаты, Далиа заколебалась. Она понимала, что продолжать поиски не следует. Нужно срочно покинуть госпиталь, иначе она попадется. Черт, нет! Надо остаться и довести начатое дело до конца.

Далиа несколько минут пряталась за холодильником, откуда был виден пост дежурной сестры. Старшая сестра, вся накрахмаленная, с серо-стальными крашеными волосами, блестя в полутьме коридора роговыми очками, торчала в кресле рядом со столиком дежурной и все обменивалась с ней вполголоса какими-то фразами. Целую ночь могут провести в пустой болтовне без конца и без начала, подумала Далиа с раздражением. Но наконец-то старшая сестра поднялась и продефилировала к лестнице на другие этажи.

Далиа в ту же секунду подошла к столу и начала просматривать алфавитный указатель. Ни Кэбова, ни Кабакова. Дежурная искоса поглядывала на нее, но ничего не сказала. Далиа подняла голову.

— Куда подевался пациент из триста двадцать седьмой?

— А кто там был?

— Мужчина средних лет.

— Я не в курсе. — Сестра пожала плечами. — Вы ведь, мне кажется, не работали у нас прежде?

— Да, я работала в госпитале Святого Винсента.

Далиа в некотором смысле сказала правду — свое удостоверение она выкрала во время пересменки в госпитале на Манхэттене. Ей следовало поспешить, невзирая на опасность вызвать подозрения дежурной.

— Если его перевели, то должны были сделать запись об этом, ведь верно?

— Вероятно, запись есть внизу, в картотеке регистратуры. Только там все сейчас заперто на замок. Но вообще-то, если его уже нет в этом журнале, то есть на нашем этаже, значит, скорее всего, его нет во всем нашем госпитале. Другие этажи — другие отделения. Возможно, перевели куда-нибудь в другое место.

— Подруги мне говорили, что вчера, когда он здесь был, тут все на ушах стояли.

— По правде сказать, все стояли на ушах несколько дней.

А вчера дошло до того, что одна дама, врач, явилась в три часа утра и потребовала его рентгенограмму. Пришлось подниматься и отпирать рентгеновский кабинет. Должно быть, этого больного увезли днем, когда меня не было.

— И кто была та дама?

— Понятия не имею. Она у нас никогда раньше не бывала. А тут вдруг приехала и сразу забрала эти рентгеновские снимки.

— Она за них расписалась?

— Да уж наверное. В рентгеновском всех всегда заставляют расписываться.

С лестницы послышались чьи-то шаги — старшая сестра возвращалась.

— Рентгеновский на четвертом? — живо спросила Далиа.

— На пятом.

Далиа вошла в кабину лифта. Она не видела, как изменилось лицо старшей сестры, когда дежурная что-то объясняла ей, кивая в направлении удалившейся любопытной новенькой. Старшая сестра мгновенно вспомнила, о чем всех предупреждали на позавчерашнем инструктаже, проведенном с персоналом перед заступлением на дежурство, и быстро подняла телефонную трубку.

— А ну, заткни свою вонючую пасть! — приказал полицейский офицер Джон Салливэн в стельку пьяному господину, пытавшемуся посредством наиболее емких выражений из обширного площадного лексикона сформулировать устное заявление о своих неотъемлемых правах гражданина.