Збигнев Ненацки - Великий лес Страница 33

– Вы его не любите.

– Мне казалось, что люблю. Но потом я полюбила другого и тогда поняла, что такое любовь.

– Он причинял вам боль, – догадалась Вероника. Та удивилась.

– Боль? Нет. Разве я похожа на женщину, которая позволяет причинять себе боль? Но предупреждаю, что с вами будет иначе. Вам это будет очень больно. Вероника поняла, что они говорят о разном.

– Вы встретили меня здесь и думаете, что я бегаю за вашим мужем. А он меня вообще не интересует. Мне просто не подходит этот тип мужчины. Не мой размер. Женщина поправила волосы и посмотрела на часы.

– Наверное, я не буду дольше ждать, – сказала она. – У меня не очень много времени. Мне неприятно, что я так плохо говорила о своем бывшем муже. Но это попросту женская солидарность. Ясно, что вы в него немного влюблены. Впрочем, это в самом деле меня нисколько не трогает. Я пригнала ему машину и хотела, чтобы он отвез меня на ней на станцию.

– Лучше бы вы привезли ему теплые кальсоны, теплые носки, еще несколько сорочек, – сказала Вероника.

– Да, наверное, – согласилась та. – Но об этом пусть уже подумает другая женщина.

– У него нет другой женщины.

– Пусть поищет.

Она резко встала с лавки. Посмотрела на Веронику, с ног до головы смерила ее взглядом.

– Красивая, молодая, свежая, хорошо развитая. Таких молодых овечек мой бывший муж привык хрупать на завтрак. Потому что на обед и ужин ему требовалось что-то более пикантное. Я никогда не была ревнивой. Просто мне вас жаль. Его мне тоже жаль, но совсем иначе, чем вы думаете. Вы позволите, я, однако, зайду в его комнату и оставлю письмо?

Вероника проводила ее в комнату Марына, принесла бумагу и оставила одну. Ее сильно задело замечание о том, что она немного влюблена в Марына. «Она глупая и ревнивая», – подумала Вероника, но вдруг к ней пришла уверенность, что Марын явился из какого-то таинственного мира. Подтвердились ее предположения, что Марын плохой человек, «оборотень», как его назвала собственная жена. Но что-то в ней восставало и против того, как эта женщина резко оценила своего бывшего мужа, наверное, немного несправедливо. Она говорила о нем как о бабнике, а Вероника, уже около двух месяцев наблюдая за Марыном, не заметила ничего, что подтверждало бы это мнение. Ни разу он не привел к себе девушку, даже ее. Веронику, он не старался соблазнить. Это от Марына она узнала о любви чистой и настоящей. «Она его, похоже, вообще не знает. Кажется, так бывает, что иногда жены не знают своих мужей», – вспомнилась ей фраза из какой-то книги.

Женщина вышла из дома.

– Позвольте мне попрощаться. Меня зовут Эрика. Передайте, пожалуйста, мужу, что я в другой раз постараюсь прислать ему машину. Ведь сейчас я должна на чем-то вернуться домой.

Мелкими, но ровными шагами она подошла к воротам, открыла калитку, села в машину. Развернулась на лесной дороге и уехала в сторону шоссе.

Вероника же поспешила в комнату Марына, где на столе нашла письмо в заклеенном конверте. Клей был еще влажный и держал слабо. Она осторожно распечатала конверт, прочитала письмо и заклеила конверт.

Эрика писала Марыну:

«Мы уже разведены. Дело было рассмотрено заочно, согласно с законом о лицах, которые остались за границей. Поэтому мне присудили все наше имущество. Тебе я должна отдать по крайней мере половину, поэтому привезла тебе новый „опель“, поскольку знаю, что ты любишь именно эту марку автомобилей. Думаю, что машина пригодится тебе в деревне. Приведу тебе ее, однако, в другой раз, потому что ждать не могу, а отвезти меня на станцию некому. Если тебе нужны деньги, дай мне каким-нибудь образом знать. Желаю тебе много счастья. Эрика».

У себя наверху Вероника подумала, что она не ошиблась, связывая особу Марына с каким-то таинственным миром. Эрика получила развод заочно, потому что Марын остался за границей. А ведь он был здесь, в доме Хорста Соботы, работал охотинспектором. «Оборотень», – вспомнила она определение, которое дала ему Эрика. Но он не охотился за деньгами Хорста Соботы. Эрика хотела оставить ему машину, которая стоила столько же, сколько дом. Эрика упоминала о том, что Марыну причитаются и какие-то деньги. Может быть, Марын и был оборотнем и очень плохим человеком, но ему не нужны ничьи деньги.

Вернулся Хорст, и Вероника спустилась вниз, чтобы приготовить ему ужин.

– Ты говорил правду, Хорст, – сказала она. – У Марына нет жены.

– В самом деле? – неизвестно почему обрадовался старик.

– У него была жена, но они разошлись. Эта женщина была здесь после обеда и хотела оставить Марыну шикарную машину. Не оставила ее, потому что некому было отвезти ее на вокзал в Бартах.

Собота резко сказал:

– Надо было прогнать ее. Марыну не нужна машина. А если захочет, то я ему куплю.

– Послушай, Хорст, – начала Вероника. – Умоляю тебя, будь осторожен. Это не обыкновенный человек. Бывшая жена назвала его оборотнем.

Собота захихикал беззубым ртом:

– Оборотень? Она так сказала? И я так же про него думал, но не мог подобрать нужного слова. Наконец лес получил то, что заслужил: оборотня.

– Послушай, Хорст… – снова начала Вероника. Старик сердито сказал:

– Иди отсюда, женщина. Ты не знаешь, что значит дважды умереть и дважды быть воскрешенным. Иди отсюда, иначе я тебя ударю.

Вероника вышла, потому что в самом деле испугалась гнева старика. «Он, наверное, сошел с ума», – подумала она, садясь за швейную машинку, и вдруг заметила на пальце золотое обручальное кольцо. Подумала о Кулеше и почувствовала тошноту. Быстрым движением стянула с пальца кольцо и спрятала в ящичек, где держала иглы, потому что подумала, что так тошнота пройдет. Но тошнило все сильнее.

Она легла на кровать. Тошнота на мгновение прошла, но потом снова вернулась. Словно бы на желудке что-то лежало и подступало к горлу. Ей хотелось кричать: «Нет, нет, это невозможно», – но, однако, не смогла никуда убежать от правды, которая стала для нее понятной и которую она чувствовала всем телом. Вероника заплакала сначала тихо, почти беззвучно, а потом свернулась на кровати, и плач превратился в жалобный стон.

Убегая ночью из дома Кулеши, она поклялась, что ее тело будет принадлежать только ей. А теперь оказалось, что оно по-прежнему принадлежит тому ненавистному человеку, потому что он посеял в ней свою жизнь. Напрасно она старалась представить себе беспомощного младенца, а потом маленького мальчика или девочку. Это что-то, что начало жить в ней, приобретало в ее воображении черты лесного чудовища, страшилища с мордочкой ящерицы. Ее тело перестанет быть ее собственностью, им будет питаться этот лесной уродец, рожденный из ненависти и злости. «Убью его, убью», – бормотала она. А потом спустилась в ванную…

Вероника не услышала, как Марын вошел в кухню, а потом в свою комнату. Когда она вышла из ванной, слабая после рвоты и, наверное, очень бледная, Марын сидел у кухонного стола и над пепельницей жег письмо. Она хотела молча пройти мимо, но он жестом остановил ее.

– Вы, наверное, беременны, Вероника. Я слышал, как вас рвало в ванной.

Она ослабела еще больше. Села на стул по другую сторону стола, хоть ее женская гордость велела ей идти наверх, чтобы он не видел ее – бледной, с жалко искривленными губами, измученной часами плача. То, что с ней произошло, исключительно ее дело, и этот чужой человек не должен вмешиваться. Однако она сказала:

– Я уеду. Куда глаза глядят. Избавлюсь от беременности и тогда вернусь. Я не хочу этого ребенка. Всю жизнь буду его ненавидеть.

Марын ничего не ответил. Он отводил взгляд от лица Вероники, догадываясь, что в эту минуту она не хочет, чтобы на нее кто-нибудь смотрел.

– Не говорите Хорсту, – сказала она. – Он не позволил бы мне избавиться от беременности, потому что это человек со старыми устоями. Но я знаю, что не может жить существо, рожденное в ненависти.

– Который месяц? – спросил Марын равнодушно.

– Третий. Начало третьего, я думаю. Я знаю, где Хорст держит деньги, возьму немного и куда-нибудь поеду. Хорсту скажу, что решила навестить родителей, а заодно подать заявление о разводе. Вы меня не выдадите, правда?

– Конечно.

Он вытащил сигарету, закурил и отодвинул от стола стул, чтобы сесть удобнее. Вероника встала и хотела уйти к себе, но он снова жестом остановил ее.

– Ты не дала мне ужин, Вероника, – сказал он тихо.

– Вы сами можете себе сделать.

Он отрицательно покачал головой.

– Можешь называть меня Юзвой, Вероника, потому что нас объединит общее преступление. С сегодняшнего дня будешь готовить мне завтраки и ждать меня с ужином. Начнешь застилать мою постель и убирать в моей комнате. Ты можешь не любить меня, но будешь это делать.

– Вы чудовище, – повысила она голос, но он сделал жест ладонью вниз, что означало, чтобы она вела себя тише.

– Ты ошибаешься. Вероника. Я не чудовище. Послезавтра, а самое большее – через несколько дней я отвезу тебя к самому лучшему врачу в округе. Он сделает операцию безболезненно и безопасно.