Михаил Зайцев - Черная богиня Страница 33

— Чего?! — Юра ухватил пленника за подбородок, заставил поднять голову. — Чего ты блеешь, козел?

— Я! Я задушил Виталия Самохина! Мы! Мы принесли в жертву во имя Великой Кали Николая Самохина! Мы убили Шумилова! Мы убьем его брата — Зусова!..

Удар по носу. На сей раз Юра бил кулаком. Пальцами правой руки придерживал Игната за подбородок и ударил сбоку по носу левым кулаком. Звук ломающегося носового хрящика прозвучал для Сергача будто выстрел, от которого заложило уши. Пальцы, фиксирующие подбородок, разжались, окровавленное лицо упало щекою на стол. Сергач продолжал слышать голоса, но звучали они откуда-то издалека, имели абсолютно одинаковый, очень низкий тягучий тембр, словно не трое, а один и тот же человек разговаривал сам с собою.

— Чего Николай сказал, когда уезжал?

— Ничего. Молча выбежал на улицу, точно ошпаренный весь красный, суматошный, прыгнул в тачку, и по газам, я в окно видел — с ходу помчал километров под сто.

— Полтора часа от него ни слуху ни духу... Чего делать будем?

— Ждать.

— А вдруг этот козел не врет про Зусова? По идее, он, гад, вообще про существование Ивана не должен знать. Соображаете, куда я клоню?

— Думаешь, стоит предупредить Ваню?

— Предупредить?! Сдадим козла Ивану, и пусть чего хочет с ним, то и делает. Захочет — ментам отдаст, захочет — паяльник в жопу засунет.

— Слышь, а когда Николай вернется, чего ему скажем?

— Как есть, так и скажем. Предупреждать Зусова в любом случае надо. А ну как, в натуре, на Ивана охотятся психи?

— Братцы! Есть компромиссный вариантик! Сдаем козлину Зусову с оговоркой: когда нарисуется Николай, Иван Андреич нам козлика вернет до окончания следствия.

— Рожки до ножки он нам вернет.

— Короче! Время уходит, Зусову так и так придется звонить, и, следовательно, звонок лучше сделать побыстрее. В конце концов Зусов — заказчик, его хлеб едим. Я прав?

— Похоже, что прав.

— Тогда я звоню, а вы пока тряханите козлика на предмет местонахождения Николая. Пока гориллы Зусова сюда доедут, попробуем выбить из него, сколько успеем, после спишем на сопротивление при задержании.

— Ищи дураков! Выдашь Зусову отбивную котлету, из самого после антрекот сделают. Не, мужики, я с больными работать отказываюсь, а козел больной головушкой, псих, сразу видно. Еще язык себе откусит, отвечай потом...

— Он, скотина, косит, мужики!

— А если не косит, а? Был тихим, стал буйным. Мне в девяносто восьмом похожий клиент попался, тоже думал — косит, а он себе кусанул язык и помер от потери крови. Давайте-ка я на всякий пожарный ему в пасть тряпку засуну, да? Иди, Юра, звони с той комнаты, а то вдруг этот орать начнет, от разговора отвлекать. Деликатно поговори с Иваном, вежливо, а мы козлятину запеленаем...

— На Колю, получается, ты клал с прибором. Так, Санек?

— Хотя бы и так! Коля — взрослый мальчик, инструкций насчет этого козла не давал, сорвался без объяснений, хрен знает, куда и зачем. А вдруг его реально замочили? Моя забота — с Иваном Андреевичем Зусовым не поссориться...

— Бздун ты, Саша.

— Хоть бы и так! Хоть горшком обзови, только в печку не ставь... Иди, звони. Юра, козла давно пора упаковывать, иди...

Игнат улыбнулся окровавленными губами. Хвала духам, события развиваются в точности как предвидел Сергач. Нет, блин, не зря все же Игнат Кириллович зовется «прорицателем», честное слово — не зря!

12. Четверг, середина дня

Игната завернули в ковер. Банально до безобразия — «гориллы Зусова», как их называли люди Самохина, приехали за Игнатом, прихватив с собой свернутый в двухметровую трубу турецкий ковер. Приехали они через сорок минут после звонка Юры Ивану Андреевичу. К моменту приезда «горилл» Саня и его безымянный подручный на совесть «запеленали» Игната. Щиколотки ног перевязали красным платком, «румалом», с помощью коего Игнат устроил дебош возле двери двенадцатого офиса. Колени обмотали обычным марлевым медицинским бинтом. Так же, бинтом, зафиксировали возле тела скованные наручниками за спиной руки. Бинтовали поверх пальто, что дополнительно стесняло движения. В рот засунули кляп — носовой платок, слава всевышнему, чистый. Кровь в разбитом носу, к счастью, успела подсохнуть, но дышал Игнат, громко сопя и пуская розовые сопливые пузыри. Когда в кабинет вошли «гориллы», Игнат мог пошевелить разве что глазами. Пошевелил, скосил глаза, узнал жлоба в кепке-"жириновке" и успокоился окончательно. Все шло по его задумке. Искалеченный нос и до сих пор ноющие гениталии — мелкие издержки основного плана. Больно, конечно, обидно — однако, как говорится, когда рубят голову, по волосам не плачут. Да и есть, хвала духам, у Сергача опыт пребывания в плену. Есть с чем сравнивать. В прошлом году, весной, и нос кровоточил не в пример обильней, и вязали Игната гораздо грубее. «Я, можно сказать, пленник-ветеран», — усмехнулся Сергач, закрывая глаза.

Громилы-"гориллы" расстелили ковер, уложили Игната на жесткий цветастый ворс и закатали, завернули в турецкое ковровое изделие. Дышать стало сложнее, поскольку в нос полезла пыль, но в общем и целом положение было вполне сносным. Правда, лишь до тех пор, пока завернутый в ковер Игнат находился на полу. Когда же его подняли и понесли, как то памятное ленинское бревно на первом коммунистическом субботнике, кто-то из носильщиков чересчур сильно стиснул шею и дыхание затруднилось до предела.

Его выносили через черный ход, спешили, и на лесенке запасного входа-выхода здоровенный ковровый куль почти что уронили. Причем нерасторопность выказала как раз та невидимая Игнату «горилла», что тискала шею. Перехватывая соскользнувший с плеча тюк, неловкая «горилла» сместила захват с шеи на грудь, и Сергач вздохнул с облегчением, почти полной грудью.

По субъективным ощущениям Игната, его погрузили в микроавтобус. Поместили в промежутке между двумя рядами кресел. Везли явно через центр, поскольку дольше стояли, чем ехали. Во время долгих стоянок провинциальные мафиози смачно материли знаменитые московские автомобильные пробки, остальное время помалкивали.

Сгружали Игната, наверное, в тишине московского дворика, так как во время разгрузки обычный для столицы звуковой фон практически отсутствовал. Аккуратно, не торопясь, ковер с пленником внутри занесли в парадное, о чем Сергач догадался по хлопанью дверей и гулкому эху шагов. Шаги затихли, движение прекратилось, загудел лифт. С характерным звуком разъехались в стороны створки лифта, пленника внесли в кабину, лифт поплыл вверх. Остановился. Снова движение, и опять звук открывающихся дверей. Не иначе добрались наконец до жилого помещения.

Ковер раскатали в небольшой, уютной комнате. Строго говоря, «уютной» эту комнату вправе назвать разве что какая-нибудь графиня из позапрошлого века. То, что лет сто пятьдесят назад скромно именовалось уютом, ныне выглядит ошеломляющим шиком. Ни один модерновый евроремонт не сравнится со скупой музейной роскошью, ибо нельзя сравнивать паркетчика, даже наивысшей степени мастерства, с художником-краснодеревщиком, а любое современное стенное покрытие меркнет по сравнению с дорогим шелком, и мебельные подделки под старину мигом теряют буржуазную импозантность рядом с антикварными образцами.

Комната была идеально квадратной. Шелк на стенах, шелковые гардины на окнах, узорчатый пол из ценных пород дерева, лепной потолок, «скромная» люстра из натурального горного хрусталя, два мягких кресла с атласной обивкой, круглый одноногий столик возле одного из кресел.

Игната усадили в кресло, что стояло спинкой к зашторенному окну, прямо напротив было другое кресло, возле него, сбоку, упомянутый столик. На столике графин тонкого стекла, наполненный чем-то прозрачным, высокий бокал и белая салфетка. А на салфетке — выложенные в ряд медицинские инструменты: блестящие металлические палочки с разнообразными закорючками на концах, всевозможные щипцы больших и маленьких размеров.

«Блин, да это же стоматологический инструментарий! — догадался Игнат. — Пугают или, в натуре, собираются пытать? Конечно, собираются! Черт побери, если бы, как в книжках, вместо пыток сделали укол „сыворотки правды“, вот было бы замечательно! Но нет. „Сыворотку правды“ и прочую подобную дребедень придумали авторы шпионских романов, которых полным-полно у меня в прихожей на этажерке. На самом деле в жизни все проще и грубее — распорку в рот и зуб напополам клещами. А потом стальную закорючку в обломок клыка и с нажимом, да с поворотом, да по оголенному нерву. Просто и эффективно...»

— Спину разогни! — Жлоб в кепке-"жириновке" потянул Игната за волосы, заставляя выпрямиться в кресле, накинул на шею пленника веревочную петлю, обмотал веревкой грудь, плечи, ноги, присел, привязал веревочный конец к ножке кресла.

«Горилла» в кепке и «гориллы» без головных уборов гурьбой вышли из комнаты, забрав с собой опустевший турецкий ковер. Игнат остался один. Попытался взглянуть на себя со стороны. Одет в пальто, перебинтован, связан веревкой, узловатым красным платком вокруг щиколоток. Сидит в антикварном кресле в музейном интерьере. Во рту скомканный носовой платок. Нос, чувствуется, распух, и кровавая корочка над верхней губой, наверное, похожа на нарисованные клоунские усы. Широкополая шляпа потеряна, волосы растрепаны. Замечательная картинка. Иллюстрация Сальвадора Дали к сочинениям маркиза де Сада.