Джек Хиггинс - Орел приземлился Страница 34

Молли Прайор сидела у сосны, опустив подбородок на колени, и глядела на море. Одета она была так же, как в их первую встречу, с той лишь разницей, что сняла берет, открыв коротко остриженные темно-рыжие волосы. Лошадь пощипывала траву, пробивавшуюся сквозь песок.

Девлин остановил мотоцикл и бросился на землю рядом с ней:

— Прекрасный день, слава богу.

Она повернулась к нему и спокойно спросила:

— Что тебя задержало?

Девлин снял кепку, чтобы стереть пот со лба, и с удивлением взглянул на нее:

— Значит, что меня задержало? Ах ты, маленькая…

Молли улыбнулась. Более того, откинув голову, расхохоталась. Девлин тоже рассмеялся.

— Ей-богу, я буду помнить тебя до колоколов страшного суда, это уж точно.

— А что это должно означать? — Она говорила с сильным норфолкским акцентом, который был ему еще внове.

— А, так говорят там, откуда я родом.

Он взял в рот сигарету:

— Ты это употребляешь?

— Нет.

— Молодец, сигареты не дадут тебе вырасти, а тебе еще расти и расти.

— Да будет тебе известно, мне семнадцать лет, — сказала она. — В феврале будет восемнадцать.

Девлин закурил и лег, положив руки под голову, прикрыв глаза козырьком кепки.

— А какого числа?

— Двадцать второго.

— А, Рыбка, верно? Созвездие Рыбы. Нам должно быть вместе хорошо. Я Скорпион. Кстати, никогда не выходи замуж за Деву. Они с Рыбами не уживаются. Возьмем, например, Артура. У меня большое подозрение, что он Дева. Я бы на твоем месте был осторожен.

— Артур? — спросила она. — Ты говоришь об Артуре Сеймуре? Ты в своем уме?

— Я-то да, но вот он, думаю, не в своем, — ответил Девлин и продолжал: — Чистая, свежая, добродетельная и не очень страстная, что очень жаль, с моей точки зрения.

Она обернулась, чтобы посмотреть на него, и старая шинель раскрылась. Груди ее, полные и твердые, прикрывала только ситцевая блузка.

— А, девочка, у тебя будут большие неприятности с весом года через два, если ты не ограничишь себя в еде.

Глаза ее вспыхнули, она опустила их и инстинктивно натянула отвороты шинели.

— Ты, недоносок! — сказала она, с трудом произнося это слово. Но, заметив, что губы его подергиваются, нагнулась, чтобы посмотреть под козырек его кепки: — Ты смеешься надо мной!

Она сдернула с него кепку и забросила ее.

— А что мне еще с тобой делать, Моли Прайор? — он поднял, как бы защищаясь, руку: — Не надо, не отвечай!

Она оперлась спиной о дерево, засунув руки в карманы:

— Откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Джордж Уайльд сказал мне в трактире.

— Понятно. А Артур был там?

— О да. У меня сложилось впечатление, что он смотрит на тебя как на собственность.

— Тогда пусть идет к черту! — воскликнула она, приходя вдруг в ярость. — Я не принадлежу никому.

Он посмотрел на нее и улыбнулся:

— У тебя нос вздернутый, кто-нибудь говорил тебе об этом? И когда ты злишься, уголки губ опускаются.

Он зашел слишком далеко, дотронулся до тайного больного места. Она вспыхнула и горько сказала:

— А, я уродина, мистер Девлин. Я слишком часто просиживала ночи напролет на танцах в Холте, когда никто меня не приглашал, чтобы не знать своего места. Я знаю, вы бы меня не выбросили в дождливую субботнюю ночь. Ведь лучше хоть что-нибудь, чем ничего.

Она хотела встать, но Девлин потянул ее за ногу, крепко удерживая рукой и не давая подняться:

— Ты знаешь мое имя? Откуда?

— Не воображайте. Все о вас знают. Все, что надо знать.

— Я тебе скажу что-то новое, — сказал он, опершись на локоть и наклонившись к ней. — Ты ничего обо мне не знаешь, потому что тебе неизвестно, что я предпочитаю прекрасные осенние дни под соснами дождливым субботним ночам. Но, однако, песок имеет отвратительное свойство набиваться туда, куда ему не следует. — Молли замерла. Девлин быстро поцеловал ее в губы и отодвинулся: — Теперь катись отсюда, прежде чем я дам волю своей дикой страсти.

Она схватила берет, вскочила на ноги и ухватилась за уздечку лошади. Когда обернулась и взглянула на него, лицо ее было серьезным, но только она взобралась на седло и повернула лошадь, чтобы еще раз взглянуть на него, как улыбнулась:

— Мне говорили, что все ирландцы сумасшедшие. Теперь я верю. Я буду на мессе в воскресенье вечером. А ты?

— Разве похоже, что я приду?

Лошадь переступала, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, но Молли держала ее крепко.

— Да, — сказала она серьезно. — Думаю, что так, — и пустила лошадь вскачь.

— Ну и идиот ты, Лайам, — тихо ругнул себя Девлин, выводя мотоцикл вдоль дюны между деревьями на тропинку. — Неужели ты никогда не угомонишься?

Он спокойно проехал по главной дамбе и, добравшись до сарая, поставил в него мотоцикл. Ключ от дома он нашел под камнем у двери, где и оставлял его. Войдя, поставил двустволку коридоре, прошел на кухню, расстегивая плащ, и застыл на месте. На столе он увидел кувшин молока и дюжину коричневых яиц в белой миске.

— Матушка богородица, — тихо произнес он. — Посмотри-ка на это.

Девлин нежно потрогал миску пальцем. Лицо его было бледным.

Глава 8

В Бирмингеме по городу носился холодный ветер, швыряя пригоршни дождя в окна квартиры Бена Гарвальда, расположенной над гаражом в Солтли. В шелковом халате, с шарфом на шее, с аккуратно расчесанными темными вьющимися волосами, он являл собой представительную фигуру, а сломанный нос придавал ему какое-то грубое величие. При ближайшем рассмотрении наружность его оказывалась не столь приятной: на мясистом лице с заносчивым выражением ясно проступали следы разгульного образа жизни.

Но в это утро его лицо выражало еще и досаду на весь мир. Накануне, в одиннадцать тридцать вечера, одно из его коммерческих предприятий — маленький нелегальный игорный клуб — в доме на безусловно респектабельной улице в Астоне было захвачено бирмингемской полицией. Это не грозило арестом лично Гарвальду. Для чего же тогда платил он подставному лицу, которое знало, что о нем позаботятся. Гораздо более серьезной потерей были три с половиной тысячи фунтов на игральных столах, конфискованные полицией.

Кухонная дверь широко распахнулась, и вошла молоденькая девушка лет семнадцати-восемнадцати. На ней был розовый кружевной халатик, ее крашенные перекисью волосы всклокочены, лицо покрыто пятнами, а глаза распухли от слез.

— Вам еще что-нибудь дать, мистер Гарвальд? — тихо спросила она.

— Дать? — воскликнул он. — Это здорово. Это дьявольски здорово, если принять во внимание, что ты мне вообще ни черта не давала еще.

Он говорил с ней, не оборачиваясь, и с интересом следил за человеком на мотоцикле, который въехал во двор и поставил мотоцикл около одного из грузовиков.

Девушка, которая не смогла удовлетворить некоторые весьма эксцентричные требования Гарвальда накануне ночью, сказала плачущим голосом:

— Простите, мистер Гарвальд.

Человек прошел через двор и исчез. Гарвальд повернулся к девушке:

— Ладно, одевайся и сматывайся.

Она испугалась, затряслась от страха и, как загипнотизированная, смотрела на него. Сладкое чувство власти, почти сексуальное по силе, охватило его. Он схватил ее за волосы и жестоко дернул.

— И научись делать, что тебе велят. Понятно?

Девушка убежала, в открытую входную дверь вошел младший брат Бена Рубен Гарвальд. Он был низкого роста, болезненный на вид, но черные глаза на бледном лице непрерывно двигались, ничего не упуская. Сейчас глаза его с неодобрением смотрели вслед девушке.

— Зря ты это, Бен. Этакая грязная телка. Ты можешь схватить что-нибудь.

— Для этого изобрели пенициллин, — сказал Гарвальд. — Ладно, что тебе надо?

— Там к тебе тип какой-то. Только что приехал на мотоцикле.

— Я видел. Что ему нужно?

— Не говорит. Хитрый ирландишка, воображает уж очень. — Рубен вытащил половинку пятифунтового билета. — Велел мне отдать это тебе. Сказал, что у тебя может оказаться вторая половинка, если с ним увидишься.

Гарвальд неожиданно рассмеялся и выхватил порванную пятерку из рук брата:

— Это мне нравится. Да, я обязательно этим займусь. — Он подошел к окну и начал рассматривать половинку купюры. — Похоже, настоящая. — Потом обернулся, улыбаясь: — Интересно, у него еще есть, Рубен? Посмотрим.

Рубен вышел, а Гарвальд в хорошем настроении подошел к буфету и налил себе стакан виски. Возможно, это утро в конце концов принесет не только убыток. И вообще может оказаться очень интересным. Он уселся в кресло у окна.

Дверь открылась, и Рубен ввел в комнату Девлина. Тот промок насквозь, с плаща текло, а кепку он снял и отжал над китайской фарфоровой вазой, полной луковиц.

— Посмотрели?

— Ладно, — сказал Гарвальд. — Я знаю, что вы, чертовы мики,[6]все психи. Не тяни. Как зовут?