Псих - Игорь Сотников Страница 34

После третьей, закрепляющей основы вашего сегодняшнего мироздания рюмки, неожиданно для Ильи разговорился Модест. Что, конечно же, не очень-то и необычно, и даже, скорее всего, как раз ожидаемо, нежели обратная немногословность, которая, конечно же, тоже имеет место быть, но только лишь спустя, даже не время (которое в данных случаях не имеет своей прежней устойчивой значимости, когда общим определяющим служит другая единица измерения), а спустя некоторое количество промилле на единицу вашего веса.

– Знаешь, мне всегда любопытно наблюдать за оголённой натурой, – глядя внутрь зала, сказал с придыханием Модест.

– Эй! Ты меня пугаешь, – толкнул в плечо Модеста Илья, на что тот, сделав небольшое отступление, продолжил своё:

– Да ты не так меня понял… Каждый из нас, есть своего рода человек стесняющийся, но как ты понимаешь, это не только относится к одежде, выполняющей защитные функции, но и к надетым на нас условностям в виде этики и воспитания. И как бы удобно не была скроена эта одежда на нас – всё-таки каждый инстинктивно хочет обречь ту безмятежность, которая сопутствовала нашему детству, где не имело значения, что было на нас надето, и что другие думали по поводу наших высказываний, имевших значение только для нас и целого мира, который вмещался в нас, как, собственно, и мы в нём.

Модест замолчал, наблюдая, как одна изрядно невнимательная к окружающим дама, несколько вызывающе трясёт тем, чем её одарила пластическая хирургия.

– И алкоголь более чем способствует этому оголению. Так? – вставил Илья, не заметивший этой ненатуральной – но так натурально отвлекающих от своих столовых дел едоков – отвлечённости в мини юбке.

– Да, он стоит в первом ряду по своей доступности, – после паузы ответил Модест, снова собравшись с мыслями после отхода этой «мини» к месту своего отдыха, который дал время для отдыха впечатлительным персонам (а их, как оказывается, весьма немало среди мужской части населения), и им срочно потребовалась новая порция спиртного, дабы притушить их разыгравшееся воображение от увиденного, а у персон, имеющих обязательства перед своими половинами – заглушить укоры совести, что, опять же, требовало новых возлияний.

– Хотя, он не даёт чёткой картины, давая лишь материал для обсуждения. Знаешь, ведь для того, чтобы понять основу личности, многого не надо – достаточно лишь создать стрессовую ситуацию, при которой он и оголится, – добавил Модест.

– Провокацию… – вставил слово Илья, после чего Модест, ухмыльнувшись, взял бутылку и, разлив новую порцию по рюмкам, сказал:

– Её самую…

Он выпил, на что Илья, которого не надо было долго уговаривать, тоже приложился к опорожнению своей.

– Вот тут-то и наступает самое интересное… – закусив, продолжил Модест. – Да и вообще, люблю я срывать эти маски благопристойности, под которыми, ох! чего только не обнаружишь, и чего только я не навидался, – с задумчивым видом сказал Модест, видимо, пересматривая в уме то, чего он навидался. – А знаешь, мы порой, с друзьями даже иногда пари заключаем, что скрывается под той или иной маской скромности, из-под которой – в силу её тесноты – зачастую так и прёт, – сделал на последнем слово ударение Модест, бросив встречный взгляд на проходящую мимо Милу, воззрившуюся своим затуманенным взором на Илью.

– Так что, хочешь со мной пари заключить? – спросил Илья, тоже заметивший эту Милу.

– Ну, разве что… Как-нибудь потом, если, конечно, захочешь, – засмеялся Модест.

– Я пока что не слишком понимаю, о чём можно заключать эти ваши пари, но я почти готов это сделать, – с ударением в голову ответил Илья, для которого не прошли бесследно эти ускоренные, с применением допинга догонялки.

– Ладно, успеешь, – ответил ему Модест, затем пододвинулся поближе к Илье, как это делают близкие собутыльники в желании донести до собеседника сокровенное, которое, впрочем, часто носит в себе подоплеку дальнейшего уважительного разговора друг с другом. Хотя, наверное, именно таким только образом – через нашептывания на ухо – и передаются самые невероятные вещи, о которых в здравом и трезвом виде даже не помыслишь. – Я хочу довести до твоего понимания одно: в распоряжении человека – без всяких забытий со стороны природы – наличествует весь арсенал чувств и всяких там внутренних существенностей. И только от него и зависит, в каком состоянии их держать, от чего уже, в свою очередь, и измеряется степень применения им этих душевных качеств на основе теплопроводности, на основании которых и делается оценка человека, опять же – только самим человеком, что носит весьма необъективный характер.

Модест посмотрел на молча внимающего ему Илью, который не слишком улавливал суть сказанного, но Модеста уже было не остановить, и он продолжил:

– Знаешь, главное ваше заблуждение заключается в том, что вы материализуете душу, вернее то, что вы о ней думаете, как о целой существенности, но дело в том, что она – нечто совсем другое. Поверь мне, я-то знаю, – Модест впился взглядом в Илью, который ещё и не такое слышал и поэтому не мешал ему и продолжал внимать. – Душа – это, в некотором смысле, твоя возможность, мощность в степени, или ещё лучше сказать, глагол, ждущий вашего по нему решения. О наличии у себя этой, непонятно для чего нужной – в практическом плане – субстанции все подозревают, но не спешат раскрыть её даже для себя: либо, не видя в этом для себя применения, либо же, пугаясь оказаться лицом к лицу перед её осуществимостью. Так вот, ты тут говорил о провокации, а ведь она на мгновение позволяет вскрыть покровы и увидеть эту самую душу в частных её проявлениях. Хотя, сама по себе провокация – это всего лишь завершающая стадия, так сказать, практический опыт, служащий для обоснования и подытоживания результата наблюдения за той или иной личностью. Ведь, идя на провокацию, её организатор уже, как правило, рассчитывает на какую-нибудь предсказуемую реакцию на неё у своего подопытного. Из чего можно сделать вывод, что она проводится им для достижения своих намеченных целей.

– Ну, а какова твоя цель? – очнулся от транса Илья, чем заставил встрепенуться и Модеста, усыплённого своим же монологом, отчего тот – дабы развеять сгущающийся туман перед своими глазами – разливает, как он сам понимает, очень верное средство и, чокнувшись с Ильей, выпивает рюмку, которая крепостью содержимого пробивает его на слёзы с попутным искривлением