Кристофер Прист - Экстрим Страница 35

Чуть позже, когда Тереза вышла из своего номера, направляясь к машине, в коридоре стоял один из молодых людей, виденных ею за завтраком. Она взглянула на него, изобразила уголками рта нечто вроде вежливой улыбки и совсем было прошла мимо.

Но он остановил ее, сказав:

— Простите меня, мэм? Хотелось с вами познакомиться. Меня звать Кен Митчелл, я приехал из США.

— Хеллоу. — Не желая вступать в длительные беседы, Тереза постаралась произнести это слово на максимально не-американский манер. Но представиться было необходимо, хотя бы просто из вежливости. — Рада познакомиться, — сказала она. — Я — Тереза Саймонс.

— И я рад с вами познакомиться, миссис Саймонс. Позвольте спросить, вы живете в этой гостинице?

— Да.

— Ясно, так мы и думали. — Он взглянул на дверь, из которой вышла Тереза, как на некое важное доказательство. — А вы тут в Англии вместе с вашей семьей, с вашим партнером?

— Нет, я поселилась здесь одна.

Да кто он на хрен такой, чтобы задавать ей вопросы? А она-то сама, какого черта она отвечает? Тереза шагнула вперед, Кен Митчелл отшагнул в сторону, словно бы случайно, однако преградив ей путь.

— Миссис Саймонс, не планируете ли вы съехать отсюда в самое ближайшее время?

— Нет, не планирую.

Она сказала это со всем доступным ей британским акцентом, однако Митчелла явным образом не интересовал ни ее акцент, ни что-либо еще, ее касающееся, кроме самого факта ее присутствия.

— Ладно, мэм. Это мы еще посмотрим.

— Благодарю вас.

Ничего другого ей просто в голову не пришло, но даже и эта абсолютно неподходящая к обстоятельствам фраза годилась на роль заключительной.

Проходя мимо Митчелла, Тереза уловила легкий запах душистого мыла. У него была чистая здоровая кожа, омерзительно чистая и омерзительно здоровая. Она спустилась, вышла из гостиницы и направилась к парковке. Все в ней кипело от возмущения, возмущения, знакомого ей и прежде. Она общалась с подобными людьми всю свою жизнь, но никак не ожидала встретить их здесь, в Англии. Возможно, они теперь везде, эти американцы, которых Америка хранила прежде для сугубо внутреннего употребления, а теперь, надо думать, пустила на экспорт. Они навязывали миру совершенно искаженное представление об американском образе жизни, о стране дочиста отмытых, хорошо ухоженных, высокооплачиваемых, невозмутимых, притворно учтивых молодых мужчин и женщин, зашоренных карьеристов, которым трижды плевать на все, кроме собственной персоны.

Ее машина почти исчезла за непомерной громадой фургона, в котором прибыли юные граждане Америки. Сейчас левая дверца фургона была открыта; одна из женщин сидела на пассажирском месте и изучала дорожную карту Юго-Восточной Англии, развернутую у нее на коленях. Если она и взглянула на проходившую мимо Терезу, это осталось никем не замеченным, потому что Тереза хотела сейчас ровно одного: сесть за руль и поскорее уехать.

Она запустила мотор и торопливо, будто волки за нею гнались, протиснулась из узкой шели, оставленной фургоном, на парковку. Далее она свернула на Истбурн-роуд, в западном направлении, и почти сразу увязла в густом, медлительном потоке машин, который из года в год забивает все дороги по утрам. Проехав около полумили, она свернула у светофора направо и поехала прямо к промзоне, раскинувшейся по верхушкам холмов. На этот раз ей удалось припарковаться прямо перед зданием «Ган-хо».

Получасом позднее с крошечной нашлепкой пластыря, сменившей метры бинтов, она снова сидела в машине и изучала дорожную карту Сассекса. Врач сказал, что с «Экс-экс»-сценариями нужно повременить по меньшей мере дня два, пока не закончится курс антибиотиков и не пройдет окончательно воспаление вокруг клапана. Одним словом, у нее снова было время.

Дорожная карта, услужливо предоставленная прокатной конторой, будила в ней острое любопытство. Английские дороги проложены до крайности алогично, без всякого видимого смысла. Кроме того, эта карта показывала подробности, которых никогда не увидишь на картах американских: церкви, аббатства, виноградники, даже отдельные дома. Священничий дом. Старый монетный двор, Ашбернемское подворье. Неужели кто-то все еще там живет? А тот факт, что все они показаны на карте, это что, приглашение заглянуть?

В английских пейзажах было нечто серьезное, настоящее, в корне отличное от Калифорнии 1950 года, мелькнувшей перед глазами Терезы, когда она на краткое время приняла образ Эльзы Дердл. Там ее одолевало ощущение бесконечно раскрывающейся виртуальности: не было ничего, что лежало бы за пределами ее восприятия, однако стоило ей повернуть голову или подъехать к чему-то поближе, как оно, это что-то, мгновенно вплеталось в ткань бытия.

Приблизительно то же самое можно было сказать об английской карте, которая была чем-то вроде языка программирования, системой знаков, символически изображающих ландшафт, остававшийся для нее в большей своей части воображаемым, невиданным и невидимым. Подразумеваемые знаками объекты обретут реальность, когда древняя Англия ее снов предстанет перед ней как бесконечно разворачивающаяся панорама.

Она выехала из Булвертона по приморской дороге, пересекла Певенсийскую равнину и в конце концов, миновав несколько крошечных деревушек, выехала на большое шоссе, связывавшее Истбурн с Лондоном. Здесь она свернула налево, к Лондону, и прибавила скорость. Подняв стекло, чтобы не задувало, она поставила компакт-диск «Оазиса», один из нескольких дисков, найденных ею в машине. Тереза и раньше слышала эту группу, но как-то краем уха, невнимательно, сейчас же она вывела громкость почти на максимум.

За рулем ей легче думалось, и едва ли не все решения, оставившие след в ее памяти, были приняты в автомобиле. Не все они, конечно же, оказывались на поверку верными, но это не делало их менее памятными.

В частности, они с Энди решили пожениться, когда ехали, присматривая мотель для ночевки, по плоским, как стол, равнинам Нью-Джерси. Сидя за рулем машины, она лет сто тому назад решила поступить на работу в Бюро и, сидя в машине же, решила взять отпуск по собственному желанию; правда, на этот раз машина была припаркована на подъездной дорожке пустого, с ослепшими окнами, вудбриджского дома, куда ей не хотелось идти одной, а Энди там больше не было.

От воспоминаний о том дне и о кошмарных событиях, к нему приведших, глаза ее застлало слезами. Именно они, эти события, стали логической основой всех ее дальнейших действий, во всяком случае — так считала она сама. Это жуткое ощущение пустоты, поглощающей все вокруг, ничего не давая взамен.

Жизнь свелась к набору избитых фраз; она часто слышала такие фразы от людей, ее любивших, и еще чаще, много чаще, они сами приходили ей на ум. Пропасть утраты засыпали традиционными утешениями, восходящими, можно не сомневаться, к коллективному бессознательному бессчетных поколений, живших и терявших прежде нее. Желание бежать от этих банальностей было едва ли не главным, что зародило в ней мысль о поездке в Англию. В Булвертон, неприметный городок, породнившийся с Кингвуд-Сити столь близко и столь загадочно, обретший для нее неотразимую притягательность.

Непонятное сродство манило; если то, что ей нужно, никак не находится дома, так, может, оно найдется там, в английском городе, о котором и слыхом не слыхивал ни один из американцев. Туманная неопределенность этой тяги вызывала естественные сомнения, однако сила ее была неоспорима. И дело было отнюдь не в незнакомости, чуждости Булвертона, ведь Кингвуд-Сити был для нее, по сути, точно такой же неизвестной величиной; если чуждость была единственным источником притяжения, Тереза могла бы с тем же успехом тянуться к этому унылому пригороду Абилина. Добраться туда было бы много легче и много дешевле, но ей было нужно в Булвертон, она это точно знала.

Теперь, по ближайшему знакомству, оказалось, что загадочный Булвертон — это просто скучный приморский городок, полный дурных воспоминаний и без всяких видов на будущее. Булвертон, каким он оказался, подрывал ее решимость, заставляя думать об Энди больше, чем нужно бы. Знакомство с людьми, понесшими утрату, не дало ей ничего. Она не сделала для них ничего хорошего, а вопиющая бессмысленность всего случившегося, бесцельная гибель массы людей, непостижимое бездушие террориста лишь подчеркнули ее личную трагедию.

Хуже того, здесь ее снова потянуло к пистолету, этому способствовала сама специфика «Экс-экс»-сценариев.

Ее не оставляли мысли об Эльзе Дердл. То, что думалось ей, так сказать, вслух, являлось прямой реакцией на гиперреальность шароварного сценария — на ветер, жару, на прелестную старую машину, на ощущение бескрайних просторов. Но где-то в глубине под этими ощущениями были и другие, просто раньше она не давала им выйти наружу.

Раз за разом вспоминался момент, когда она открыла перчаточный ящичек, увидела пистолет и взяла его в руку. Тяжесть, прохлада, ощущение ребристой рукоятки — все это было с ней, никуда не делось. И что это такое — вести машину к месту, где ждет тебя вспышка насилия, исход которой никому не известен, вести, имея наготове заряженный пистолет.