Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев Страница 35

Где, интересно, Любовь? Не иначе — там, на парковой скамейке. Нет, мы на парковой скамейке нынче не станем… И на какой-нибудь солдатской койке в одиночку постараемся не уснуть.

Мэгги — Алексей махнул рукой и решил величать ее так — болтала без умолку.

Правда, единственное, что он сумел уяснить из ее трескотни, это то, что здесь «ваще-то ништяк, если б не эти козлы». Но желание разобраться в окружающем у Волина убывало пропорционально содержимому бутылки.

Порой Мэгги замолкала и как бы с опаской поглядывала в сторону вершины пэ-образного стола. Замечая это, Волин тоже косился туда. Но взгляд его был нечеток, к тому же там все время толокся и мельтешил народ, так что ничего интересного разглядеть не удавалось.

Главное, что теперь он чувствовал себя хорошо. Хмель окончательно прогнал тревогу, а близость девушки вывела на первый план заботу: очень ли заметно со стороны наметившееся у него брюшко? Всему же остальному в конце концов непременно найдется разумное объяснение.

Развалясь в кресле, Волин благодушно посматривал по сторонам. Что ни говори, а ему здесь все больше нравилось. Народ вокруг приличный, и пьяны все в меру, без перебора. А главное — не нужно было никуда спешить: ни на службу, ни домой, к издерганной до вульгарной сварливости Лариске и угрюмо-непочтительным дочерям, ни в темноту ночных улиц, где, подстерегая добычу, завывают неведомые свирепые существа.

Вера-Магдалина, потянувшись за солью, томительно долго жгла Волина пылающим напалмом, переполнявшим ее грудь, и от этого Алексей окончательно поглупел и ослаб… Он все же обрел то, за чем отправился в эту поездку. Он свободен, наконец свободен, хоть и не так, как это представлялось совсем недавно. И по такому случаю непременно следует выпить с этой, как ее, Мэгги, будь оно неладно, такое прозвище!

Волин дожевывал очередную порцию салата, когда за его спиной возник какой-то неприятный шум. Перекрывая общий гомон, возвысились грубые, раздраженные мужские голоса, заскрежетали с тягучими, приблатненными интонациями, которые всегда вызывали у Алексея беспокойство и даже испуг. Излишне громко звякнула посуда.

Мэгги завертела головой. Волин тоже оглянулся. Шум и возня происходили за отдельно стоящим в стороне столиком, который тесно обсела мужская компания.

Войдя в зал, Алексей этого отдельного застолья не заметил, а может, оно тогда еще не организовалось. Он собрался было вернуться к своему салату, как вдруг…

Нельзя сказать, что новое открытие чересчур удивило Волина. Если девушка Вера, ныне именующая себя собачьей кличкой, сидит рядом, несет ахинею и накачивается коньяком, почему бы и Косте, фирмачу-интеллектуалу, Алексееву благодетелю, удачно прокрутившему для него «штуку баксов», не оказаться здесь же в компании заджинсованных и обкожаненных молодцов, толстошеих и крутоплечих, отчего бы не вести с ними свои, коммерческие разговоры.

Однако беседа за столиком, судя по всему, не ладилась. И не беседа то была вовсе, а негромкая, но злая ссора. Посторонних она не касалась, потому те, кого касалась, шуму старались производить поменьше.

Между стриженых чугунных затылков опять мелькнуло Костино лицо. Оно показалось Алексею бледным и сморщенным, как от кислятины.

Потом глухо стукнул опрокинутый стул, и Костя встал. Вернее, его подняли под локти двое его «приятелей» и тут же повлекли куда-то вдоль стены, будто крадучись и стараясь не привлекать лишнего внимания. Костя вяло перебирал непослушными ногами и нелепо вытягивал шею, не то высматривая кого-то среди гостей, не то готовясь закричать. На секунду он уперся, но его грубо сдернули «с тормоза», и троица скрылась, нырнув за портьеру.

Дежавю!

Волин никак не мог оторвать взгляда от покачивающейся портьеры… Где-то он все это видел совсем недавно. Ну, может, не совсем то же, но очень похожее. Ах, да, черт побери!.. Вечер, путешествие по злачным местам, подвальчик, одинокая компания «мордоворотов»…

Они же его повели убивать!

Кого убивать? Зачем? При чем тут Костя? Откуда?…

— Чего уставился? — Голос у Мэгги от хмеля сделался резким и немного гнусавым. — Не твое дело. Разберутся.

Волин повернулся к столу. Девушка улыбнулась ему пухлыми, ярко накрашенными губами. Леди вамп!.. Да в самом деле, что произошло? Ну подвыпили, слегка пошумели. На то и молодежь. Сам, что ли, тихоня в свои сорок. Нельзя же так сразу о людях — мордовороты… Ну, даже если что, набьют физиономию… А то — убивать!.. Главное не распускаться… И вообще, интересно, сколько ты, Константин батькович, в тот раз сам деньжат наварил?

От такого поворота мыслей Волин чуть не выругался вслух, но тут Мэгги снова навалилась на Алексеево плечо своим огнедышащим бюстом.

— Слушай, а ты не Зуев? — И тут же сама себе возразила, кивнув почему-то на блюдо с жарким: — Нет, конечно. Иначе бы за этим не совался. — И шепотом добавила, указывая на соседа: — А он жрет и хоть бы что.

«Кощей» с родимым пятном, сидящий слева от Алексея, торопливо валил куски мяса себе на тарелку. Мэгги отхлебнула из бокала.

— Все мы здесь жрем. Но ты не ешь, пока не припрет. А может, еще и обойдется. А друг твой — не Зуев?

Мэгги навалилась на стол, вытягивая шею и стараясь рассмотреть Лобанова.

Дался им этот Зуев! Почему нельзя просто спокойно посидеть, отдохнуть? Что значит — не ешь, пока не припрет? Оно что, отравлено? И кто кого припрет? Шутит она или хватила лишку?

— Да нет, мы не Зуевы, — отрекся Волин.

— Точно?

— Точнее не бывает.

— Жа-алко, — пьяненько протянула девица. — Надька всем уши прожужжала, а он не идет и не идет. И не придет, наверное, — закончила она.

Сидевший наискосок, по другую сторону стола, парень в малиновом пиджаке, тот самый, что привел приятелей в банкетный зал, вдруг насторожился и нехорошо уставился на Мэгги. Та поперхнулась.

— Вы бы потише, — негромко предупредил малиновый пиджак. — Юрий Иванович таких разговоров не любит.

— А ты что, его навуходоносор? — сурово осведомился Волин.

Парень уперся в него оценивающим взглядом, процедил:

— Не возникай.

— А то что будет? — Волин решил не ударить в грязь лицом перед девушкой.

Обладатель малинового пиджака усмехнулся и протянул над столом руку. Алексей разглядел его квадратную литую ладонь с короткими, будто обрубленными пальцами и, обмирая, мысленно ахнул: «На кой же это я черт…» Он успел встретиться взглядом с глазами малинового и увидел, что они абсолютно пусты, как две старые крысиные норы. Вслед за этим Алексея сгребли за ворот свитера и дернули вперед.

Он повалился на стол, сметая бокалы и тарелки. Испуганно пискнул женский голос, но его тут же перекрыл рассерженный мужской:

— Эй, малый! Что еще за дела? Ты, вождь краснокожих, ну-ка, лапы убери от него!

Волина вернули в кресло, и, подняв голову, он увидел Лобанова, привставшего со своего места и грозно взирающего на грубияна. Тот тоже приподнялся, упираясь руками в разгромленный стол.

«Сейчас он мне врежет, — похолодел Волин. — А потом и Сереге. Вон сколько помощников». Но парень убрал руки, отбросил подвернувшуюся тарелку.

— Кто это? — хрипло спросил он, упершись в Волина чернотой своих крысиных нор.

Алексей чуть не брякнул со зла: «Зуев, вот кто!» — но вовремя сдержался. (Не дразни гусей, умник.) — Сам видишь, — буркнул он.

— Ну что, охолонул? — опять подал голос Лобанов. — Вот и ладушки. Отдыхай.

Но парень отдыхать, похоже, раздумал. Он смерил Волина взглядом, будто из огнемета окатил, попятился от стола и куда-то сгинул. У Алексея даже в сидячем положении неприятно подрагивали колени.

— Да плюнь ты. Подумаешь, проблемы! — Мэгги уже улыбалась во весь свой накрашенный рот. — А дружок у тебя ничего. Круто Кончика шуганул. Врешь ты, наверно, что он не Зуев.

— Слушай, — начал Алексей. — Если ты еще раз произнесешь эту фамилию…

— А там что такое? — Девушка уже не слушала его, глядя в другую сторону.

На «пятачке» среди танцующих возникло оживление. Пары сбились с ритма, потом смешались. Кого-то изрядно толкнули. Загудели возмущенные голоса. Не иначе, там зарождался новый скандал.

Над жидкой толпой возделись чьи-то руки, продребезжал нечленораздельный, хмельной голосок, затем танцующих бесцеремонно растолкали и на авансцене явился лысый дядя Саша, недавний проводник Волина и Лобанова по местным лабиринтам. Не вызвало сомнения то, что дядя Саша изрядно выпил. Точнее сказать — нарезался в умат и теперь приплясывал, неуклюже раскачиваясь и размахивая руками, кружился среди смешавшихся танцоров, гнусавил какую-то бессмысленную песню и поминутно наступал на женскую и мужскую обувь. Его продвижение сопровождалось дружными возгласами негодования. Но дяде Саше на это было наплевать.

Музыка смолкла. Старик споткнулся, повертел головой с выпученными глазами и в наступившей тишине вдруг проорал пьяно, хамски, но совершенно разборчиво, напрягая жилы на дряблой коричневой шее: