Юхан Теорин - Ночной шторм Страница 36

Герлоф бросил взгляд на Тильду и, покачав головой, сказал:

— Это только народное поверье… С Рождеством связано много преданий. Это ведь самое темное время в году. В народе зима давно ассоциируется со смертью. После Рождества дни становятся длиннее, и жизнь возвращается на остров.

Йоаким помолчал и произнес:

— Я жду этого… Жду, когда тьма сменится светом.

Пятью минутами позже они уже стояли на улице, прощаясь. Йоаким протянул руку.

— У вас тут хорошо, — сказал Герлоф, пожимая ее. — Но будьте осторожны в шторм.

— Шторм? Вы имеете в виду снежную бурю?

Герлоф кивнул:

— Она случается не каждый год, но я чувствую, что этой зимой ее не избежать. Во время бури нельзя выходить из дома, особенно детям.

— А как можно узнать, что она надвигается? — спросил Йоаким. — Как вы, местные, определяете, что приближается буря?

— Смотрим на градусник и слушаем прогноз погоды, — с улыбкой ответил Герлоф. — В этом году рано похолодало, это плохой знак.

— Хорошо, спасибо за предупреждение. Мы будем осторожны.

— Вот и молодцы, — сказал Герлоф и пошел к машине, опираясь на Тильду. Внезапно он остановился и обернулся.

— Один только вопрос, — обратился он к Йоакиму. — Как ваша жена была одета в день трагедии?

Улыбка пропала с лица Йоакима.

— Простите?

— Вы помните, во что она была тогда одета?

— Ничего особенно. Сапоги, джинсы и зимняя куртка.

— Они сохранились?

Йоаким кивнул. На лице его отразилось страдание.

— Мне вернули одежду из больницы. В пакете.

— Можно мне ее взять? — спросил Герлоф.

— Взять? Вы имеете в виду одолжить?

— Да, одолжить. Я ничего с вещами не сделаю, только посмотрю.

— Хорошо. Я их еще не распаковывал. Сейчас принесу.

Он вернулся в дом.

— Возьми у него пакет, Тильда, — велел Герлоф, усаживаясь в машину.

Когда Тильда вывела машину из ворот, Герлоф откинулся на спинку сиденья и вздохнул:

— Вот и поговорили. Видно, я все-таки старичок с трубкой, но что поделаешь…

У него на коленях лежал коричневый пакет с одеждой Катрин Вестин.

— Зачем тебе ее одежда? — спросила Тильда.

Герлоф опустил взгляд на пакет и сказал:

— Я вспомнил кое-что, когда мы стояли у торфяника. Как приносили людей в жертву.

— Что ты имеешь в виду? Что Катрин Вестин принесли в жертву?

Герлоф некоторое время разглядывал в окно торфяник.

— Я расскажу тебе больше после того, как осмотрю одежду, — наконец ответил он.

Когда они выехали на проселочную дорогу, Тильда сказала:

— Меня встревожил этот разговор.

— Встревожил? — переспросил Герлоф.

— Я тревожусь за Йоакима… И за детей. Такое ощущение, что Вестин верит во все то, о чем мы говорили в кухне.

— Да. Но ему было полезно поговорить. Он все еще горюет по своей жене. Что в этом удивительного?

— То, что он говорит о ней так, как будто она все еще жива… Как будто они скоро встретятся…

20

Прошло две недели с ограбления дома на пасторском хуторе, прежде чем братья Серелиус снова дали о себе знать. Одним темным декабрьским вечером они просто постучались в дверь к Хенрику, причем выбрав для этого самый неподходящий момент.

К тому времени стук в его квартире стал невыносимым, как капающая из крана вода, которую невозможно остановить. Сначала Хенрик думал, что все дело в старинной лампе, и после трех бессонных ночей отнес ее в машину. На следующее утро Хенрик съездил к сараю и оставил лампу там.

Однако наступившей ночью стук продолжился. Теперь он шел из стены в прихожей, но не из одной и той же: казалось, звук постоянно перемещается за обоями.

Значит, дело было не в лампе. Но тогда в чем? Что еще он с собой принес из леса или из того склепа, в который заполз впопыхах?

Или это какой-то дух просочился в квартиру через чертову спиритическую планшетку братьев Серелиус.

В те вечера, когда они сидели за кухонным столом, уставившись на идиотский стакан под пальцем Томми, Хенрик явно ощущал в комнате чье-то присутствие.

Но что бы это ни было, оно действовало Хенрику на нервы. Каждый вечер он бродил между прихожей и спальней, не в силах заставить себя выключить свет и лечь спать. Ему было страшно. По-настоящему страшно.

В отчаянии Хенрик даже позвонил своей бывшей девушке Камилле. Они не разговаривали несколько месяцев, но, похоже, она была рада его звонку. Они проговорили целый час.

В последние три дня нервы у Хенрика были на пределе, и появление на пороге Томми и Фредди не улучшило ситуацию. На Томми были солнечные очки. Руки его нервно подергивались, когда он сказал:

— Впусти нас.

Эту встречу нельзя было назвать радостной. Хенрик ждал, что братья Серелиус отдадут ему его долю, но, как оказалось, им не удалось продать ничего из награбленного. Зато они хотели совершить еще один налет, против которого был Хенрик. Более того, он не мог сейчас ничего обсуждать с ними, поскольку был занят, о чем и сказал.

— Да брось ты, — проговорил Томми.

— Кто там? — спросила Камилла из комнаты. Братья вытянули шеи, чтобы разглядеть обладательницу женского голоса.

— Это мои приятели, — сказал через плечо Хенрик. — Из Кальмара. Они ненадолго.

Томми опустил очки и пристально посмотрел на Хенрика. Увидев выражение глаз Томми, Хенрик тут же вышел на лестничную клетку, прикрыв за собой дверь.

— Поздравляю! — сказал Томми. — Старая или новая?

— Это моя бывшая девушка, Камилла, — тихо произнес Хенрик.

— Она что, снова с тобой?

— Я позвонил ей, — ответил Хенрик. — Но она сама предложила встретиться.

— Как мило, — сказал Томми без тени улыбки. — И что мы теперь будем делать?

— С чем?

— С нашим сотрудничеством?

— Оно закончено. Осталось только поделить деньги.

— Нет.

— Да.

Они в упор посмотрели друг на друга.

— Мы не можем обсуждать это на лестнице, — сказал Хенрик. — Пусть один из вас зайдет.

Фредди неохотно пошел обратно к фургону. Хенрик втянул Томми в кухню и закрыл за ними дверь. Понизив голос, он проговорил:

— Давай закончим сейчас. И вы сразу уедете.

Но Томми по-прежнему больше интересовала Камилла, чем работа, и он громко спросил:

— Так она снова тут живет? Вот почему у тебя такой чертовски усталый вид?

Хенрик покачал головой:

— Нет, не в этом дело. Я не могу спать.

— Совесть заела, — усмехнулся Томми. — Но старик выживет. Они его подлатали.

— А кто его покалечил, вспомни!

— Ты его и покалечил. Ты пнул его, помнишь?

— Ты спятил? Я же был в прихожей все время.

— Ты ему всю руку расплющил своим сапогом, Хенке. Если нас найдут — всех засадят.

— Заткнись! — Хенрик бросил взгляд на закрытую дверь и, снова понизив голос, сказал: — Я не могу это сейчас обсуждать.

— Ты хочешь деньги или нет?

— Конечно хочу. Но только свою долю. Мне больше не надо.

— Как же не надо? А девчонка? Такие дорого обходятся.

Хенрик со вздохом произнес:

— Дело не в деньгах. Нам нужно срочно избавиться от краденого. Надо все продать.

— Мы и продадим. Но сперва провернем последнее дельце. Съездим на север, на тот хутор.

— Какой еще хутор?

— Хутор с картинами, о котором говорил Алистер.

— Олудден, — тихо сказал Хенрик.

— Вот именно. Какой вечер тебе подходит?

— Погоди… Я был там летом. Там нет никаких картин. И кроме того…

— Что?

Хенрик молчал, вспоминая пустынные комнаты Олуддена. С Катрин Вестин было приятно работать. Она жила там одна с двумя маленькими детьми. Но сам дом производил гнетущее впечатление, несмотря на то что Вестины все там прибрали и перекрасили. Ему не хотелось туда возвращаться, особенно сейчас, в декабре.

— Ничего, — ответил он. — Но я не видел там никаких картин.

— Наверняка они их прячут, — предположил Томми.

В комнате раздался стук. Хенрик дернулся. Но это стучали в дверь. Он открыл. За дверью стояла Камилла. Выражение лица у нее было обеспокоенное.

— Вы закончили? — спросила она. — Если нет, может, лучше я пойду домой, Хенрик?

— Закончили, — кивнул он.

Камилла была невысокой и хрупкой девушкой, почти на две головы ниже мужчин. Томми вежливо улыбнулся ей и протянул руку.

— Привет, я Томми, — произнес он таким любезным тоном, какого Хенрик раньше никогда у него не слышал.

— Камилла. — Девушка пожала протянутую руку.

Кивнув Хенрику, Томми пошел к выходу.

— Созвонимся, — сказал он на прощание.

Заперев дверь за Томми, Хенрик прошел в комнату и сел на диван рядом с Камиллой. Они снова включили фильм, который смотрели до прихода незваных гостей.

— Ты думаешь, мне стоит остаться, Хенрик? — спросила Камилла, когда фильм закончился. Часы показывали одиннадцать.