Андрей Ильин - Третья террористическая Страница 36

Залегший сзади арьергард, прикрывая отход, вколачивал в деревню короткие, скупые очереди. Не для того чтобы в кого-нибудь попасть, чтобы оттянуть огонь на себя.

Выстрел — откат в сторону, чтобы сменить позицию, уйти от нащупывающих тебя очередей. И снова выстрел — и откат! Но скоро, через, может быть, полминуты они пристреляются, и тогда придется туго. И всем — туго!

Потому что все прекрасно понимали, что долго им здесь вылеживать нельзя, что скоро «чехи» сообразят что почем, посчитают их по «головам», вернее, по вспышкам и, обежав деревню, зайдут им во фланги и тыл, отсекая от дороги и замыкая в кольцо. И тогда — все, хана!

С большим трудом, отстреляв чуть не половину боезапаса, они добрались до леса. Туда же приползли бойцы прикрытия.

— Целы?

— Кабы так! В ногу зацепило…

Все, приплыли!..

Два «трехсотых» и еще один!

Вряд ли их теперь «чехи» выпустят живыми. Зачем им бросать «подраненную» дичь? Они погонят их, идя по каплям крови, как по меткам, вытеснят на открытое место, где спокойно расстреляют, выгнав на засаду.

Если бы не раненые!.. Без них они могли бы попробовать прорваться, забросав позиции боевиков гранатами. А с ними на руках, да еще с девочкой, далеко не уйдешь…

Да и поздно!..

— Занять круговую оборону. Окопаться. Рацию на передачу!

Подполковник вышел на волну «летунов».

— Говорит «Сто десятый», — назвал он свой позывной. — У меня два «трехсотых», срочно нужны «вертушки» в квадрат… Повторяю — у меня «трехсотые»… — А дальше, наплевав на конспирацию, стал «засорять эфир», кроя по маме и называя все своими именами. — Пока двое, а скоро будет больше! Скоро будут все! Немедленно высылайте «вертушки»!..

Хотя лучше других понимал, что так запросто, по первому его требованию, «вертушки» с аэродромов не поднимутся, привязанные к земле служебными инструкциями. А когда поднимутся — тогда поздно будет!

И тогда в эфире прозвучала не прописанная ни в каких уставах команда. Но очень доходчивая команда.

— Подымай «вертушки», мать твою… я плачу! Налом! По пять штук «зелени» за каждый «борт». И еще по штуке за быстроту. Опоздаете — останетесь без «бабок».

Как понял меня?

Ни хрена не понял! А если понял, то… все равно не понял.

— Кто это? Ты, что ли, Палыч, балуешься?

— Я… твою мать! — проорал, свирепея, подполковник. — Меня зовут Палыч, твою жену — Машка, тещу Вера Михайловна, собаку — Полкан, кошку — Мурка! Всё, убедился, что это я? Я это — я!!

И добавил такой трехэтажный с мансардами и галереями, что сомневаться уже не приходилось!

— Подымай «вертушки», или нам тут всем хана!..

«Вертушки» прилетели на рассвете, когда их уже почти не ждали — когда у них было не два, а уже четыре «трехсотых» и один «двухсотый» и Палыч, кроя в бога и в душу напирающих со всех сторон «чехов», расстреливал предпоследний автоматный рожок и уже понимал, что все, что амба, что скоро придется закатывать под себя гранату!

И, кроме него, стрелял еще только один автомат.

А между ним и «двухсотым» лейтенантом, прикрыв голову руками и закрыв собой свою дочь, ни жив ни мертв ничком лежал Сергей Петрович, рядом с которым валялся его пустой автомат. Свой боезапас он отстрелял в несколько минут, лупя по боевикам длинными, бестолковыми очередями. Оружие ему никто не давал, он нашел его сам, вырвав из рук тяжело раненного бойца, и использовал без всякой пользы.

Теперь он лежал, напряженно прислушиваясь к звукам боя, зажав в потной, судорожно сведенной руке гранату, на что-то надеясь, но уже догадываясь, что все кончено, что еще минута, две, может быть, пять, и сюда придут бородатые и злые как черти чеченцы, и ему придется выдернуть чеку из гранаты, которая разорвет его и дочь в кровавые клочья! Он сомневался, что способен ее выдернуть, и понимал, что все-таки, наверное, он ее выдернет, потому что невозможно допустить, чтобы его дочь снова попала им в руки, а по-другому, не убив, он избавить ее от новых истязаний не сможет!

И уж лучше так, чем все снова!.. Нет, он не был героем, герои не убивают своих детей, он просто не видел другого выхода!

Но что поразительно и даже странно — двенадцатилетняя, плотно зажатая между телом отца и трупом девочка была совершенно спокойна, она почти не боялась, вернее, боялась гораздо меньше, чем раньше, там, в яме, потому что здесь она была не одна, здесь, рядом с ней был ее сильный, в которого она отчаянно вцепилась и которого вряд ли бы отпустила даже после смерти, папа, который ни за что на свете не отдаст ее тем страшным людям!..

А он и не собирался отдавать!..

Все… Кажется, конец!..

Но нет — им повезло. Им отчаянно повезло!..

Волчьей стаей, со страшным рыком, сбивая ветром и закручивая вихрем листву с верхушек деревьев, из-за леса, черными тенями перечеркнув небосклон, выскочили «вертушки» и с ходу, с боевого разворота, дали по деревне залп. Узкие стрелки ракет выскакивали из пусковых установок, вонзались в дома и, протыкая их, поднимали на воздух. Дома лопались как мыльные пузыри, разбрасывая во все стороны осколки стекла, кирпичей, досок и куски разорванных человеческих тел. Пилотам некогда было разбираться, они работали по площадям! За нал…

Вторым заходом «борта», нащупав цепи залегших боевиков, замолотили по ним из скорострельных авиационных пушек и пулеметов, рассеивая и отсекая от позиций истекающего кровью спецназа. Но боевикам было уже не до федералов, они смотрели не вперед и даже не вверх, они смотрели назад, туда, где была деревня. Только что… Где догорали их дома и где под обломками зданий догорали их близкие…

И среди других домов — тот дом, где был зиндан, где сидела и принимала свои муки похищенная и привезенная из России двенадцатилетняя девочка и где остались закрытые на засов чеченские женщины и их дети… Теперь уже превратившиеся в уголья…

Сашку Ерохина и еще одного, тоже раненного, пленника подбросили до госпиталя на «вертушке», но спасти не успели: они умерли — один в вертолете, другой на операционном столе еще до того, как ему успели дать наркоз… Умерли — оба…

Глава 30

На прапорщика Кузьмичева вышли «гости». Вышли «чехи», которые заказали у него партию переносных зенитно-ракетных комплексов. Раньше бы он столь выгодному предложению обрадовался, теперь — нет. Теперь Кузьмич с удовольствием послал бы щедрых чеченцев куда подальше, но не мог послать, так как должен был послать весточку другим «чехам», которые обещали ему голову с плеч снять, если он отдаст кому-нибудь «их» комплексы.

Повздыхал-повздыхал Кузьмич, да и заложил своих покупателей.

Но только его сообщение о чеченцах, интересующихся ПЗРК, запоздало. Их давно уже «срисовала» наружка.

— Есть контакт! — доложили генералу Самойлову.

Ловушка сработала!

На этот раз с «чехами» церемониться не стали, им всучили пятнадцать неисправных «Игл», содрав за них чуть не полмиллиона баксов, сопроводили до границы с Чечней, где всех — и их, и тех, кому они собирались толкнуть товар, — повязали шустрые ребята в масках, которые словно из-под земли выросли и, «здрасьте» не сказав, ткнули «чехов» чистыми костюмчиками и сытыми мордами в грязь. После чего, нагоняя жути, слегка попинали коваными башмаками по самым уязвимым с точки зрения мужской физиологии и самолюбия местам пообещав отбить все, что там есть и чем так гордятся чеченцы, напрочь, тем значительно ухудшив демографическое положение в Ичкерии. За счет присутствующих.

Все это — крики, угрозы и удары — на самом деле называлось «горячим потрошением», которое практикуется при расследовании особо срочных дел и дает неплохие результаты. Потом, когда задержанные «остынут», когда их бросятся защищать подкупленные многочисленными родственниками адвокаты, прокуроры, депутаты, правозащитники, журналисты и прочая околополитическая шваль, они замкнутся и замолчат, требуя выполнения разных там конвенций и гуманного к себе отношения. И даже «вышкой» их к стенке не припрешь, потому что мораторий. А пока можно было обойтись без гуманного, можно было разговаривать с ними так, как они с пленными…

— Все, падлы, попались! — орали бойцы в масках, изображая полных и непроходимых психов и беспредельщиков. — Вы нашим пацанам в Гудермесе бошки резали, а мы вам — здесь будем!

И, вращая выпученными глазищами, пуская в прорези в масках, где были рты, пену и размахивая у пленников перед лицами угрожающего вида тесаками, излагали «индивидуальный» сценарий предстоящих разборок.

— Мы вас не просто зарежем — мы вас зарежем, мертвым в брюхо свинины напихаем, в свиные шкуры зашьем и на свином скотомогильнике зароем! И хрен вам тогда в рыло, а не ваш мусульманский рай!

Это угроза была — страшней некуда! Потому что была не спонтанная, произнесенная сгоряча, а была предложена привлеченными консультантами-востоковедами, которые по пожеланию заказчиков постарались максимально учесть мусульманскую специфику их собеседников. Это русским по фигу где после смерти валяться — хоть даже на мусорной свалке среди дохлых кошек, — их бог их души откуда угодно примет, а мусульманина — нет! Предстать перед Аллахом с брюхом и глоткой, набитыми свининой, — это страшнее, чем головы лишиться. Этого Аллах ни в жизнь не простит! Не говоря уж о зашивании внутрь свиных шкур и захоронении в свином скотомогильнике среди богопротивных туш, откуда душа правоверного воина, как бы на небо ни рвалась, никогда не выберется! И где ее эмиссары Аллаха никогда не найдут! Вот такая, ну просто свинская угроза!