Лоуренс Блок - Прогулка среди могил Страница 37

— Кто его знает, — сказал я. На самом деле я знал только, что в районе Сансет-парка живет не так уж много миллионеров, но не хотел ничего говорить Кэплену про Сансет-парк, да и вообще не был уверен, что оба они или все трое, если мы имеем дело с тремя, действительно там живут. Вполне могло оказаться, что у Рея апартамент-люкс в отеле «Пьер».

— И еще могу сказать: я бы с радостью предъявил кому-нибудь иск о возмещении ущерба. Может быть, эти мерзавцы взяли грузовик, который принадлежал какой-нибудь компании. Хотелось бы мне отыскать где-то соответчика, чтобы добиться приличной компенсации. Она заслужила это после всего, что ей пришлось пережить.

— И таким способом ваша деятельность pro bono сможет себя окупить, верно?

— Ну и что? Тут нет ничего плохого, хотя должен вам сказать, что для меня это не главное. Серьезно.

— Ладно.

— Она отличная девка, — сказал он. — Крутая и видавшая виды, но у нее какая-то невинная душа, понимаете, что я хочу сказать?

— Понимаю.

— А от этих мерзавцев ей действительно досталось. Она вам показывала, что они с ней сделали?

— Говорила.

— Мне она тоже говорила, но еще и показала. Можно бы думать, что после ее рассказа будешь к этому готов, но зрелище все-таки жуткое.

— Еще бы, — ответил я. — А она не показала заодно, что ей оставили, чтобы вы могли оценить масштабы ущерба?

— Знаете, у вас какие-то грязные мысли.

— Знаю, — сказал я. — По крайней мере, мне все это говорят.

Я позвонил на работу Джону Келли, но мне сказали, что он в суде. Когда я сказал, кто звонит, полицейский ответил:

— А, да, он хотел поговорить с вами. Оставьте ваш номер, я передам ему по пейджеру.

Через некоторое время Келли позвонил, и мы договорились встретиться в баре под названием «В ожидании приговора», рядом с районным судом. Я там ни разу не был, но он оказался точь-в-точь таким же, как бары-рестораны в центре Манхэттена, которые я хорошо знал: все отделано бронзой, кожей и темным деревом, а публика — большей частью полицейские и адвокаты.

Мы с Келли никогда не виделись — об этом обстоятельстве мы как-то не подумали, когда назначали встречу, но я его сразу узнал. Он оказался очень похож на отца.

— Я это всю жизнь слышу, — сказал он.

Он взял со стойки свое пиво, и мы уселись за столик в глубине зала. Официантка у нас была курносая и заразительно-веселая, и она его хорошо знала. Когда он попросил пастрами, она сказала:

— Это для вас будет слишком жирно, Келли. Возьмите ростбиф.

Мы взяли сандвичи из ржаного хлеба с ростбифом, нарезанным тонкими ломтиками и уложенным толстым слоем, а к ним жареный картофель и соус с хреном, от которого даже у мраморной статуи потекли бы слезы.

— Хорошее место, — сказал я.

— Лучше не бывает. Я здесь всегда обедаю.

Он взял себе еще бутылку «Молсона», а я заказал крем-соду, но официантка отрицательно покачала головой, и я попросил коку. Я видел, что Келли обратил на это внимание, хотя и промолчал. Но когда она принесла нам выпивку, он сказал:

— А раньше вы пили.

— Это вам отец говорил? Когда я его знал, я еще не так сильно пил.

— Это не он говорил. Я кое-кому позвонил и навел справки. Мне сказали, что у вас были неприятности, и вы бросили.

— Пожалуй, можно и так сказать.

— "Анонимные Алкоголики" — так это, кажется, называется? Замечательная организация, судя по тому, что я о ней слышал.

— У нее есть свои достоинства. Только это не то место, куда стоит ходить, если хочешь как следует выпить.

Он не сразу понял, что я пошутил, но потом рассмеялся и сказал:

— Так вы оттуда его знаете? Этого таинственного кавалера?

— На этот вопрос я отвечать не стану.

— Не хотите ничего о нем говорить?

— Да.

— Ладно, не буду к вам с этим приставать. Вы ведь привели ее к нам, спасибо и на том. Я не очень люблю, когда потерпевший является под ручку со своим адвокатом, но при данных обстоятельствах должен признать, что она поступила правильно. А Кэплен не такой уж и подонок. Конечно, в суде он кого угодно вываляет в грязи, если сможет, но какого черта, это его профессия, они все такие. Что ж теперь делать, повесить их всех до единого?

— Есть люди, которые сочли бы, что это неплохая мысль.

— В этом зале таких не меньше половины, — сказал он. — А другая половина — сами адвокаты. Но черт с ними. Мы с Кэпленом договорились, что будем держать это в тайне от прессы. Он сказал, что вы тоже согласитесь, он в этом уверен.

— Конечно.

— Если бы у нас были хорошие портреты обоих преступников, дело другое, но когда я посадил ее с рисовальщиком, мы добились от нее только того, что у каждого было по два глаза, нос и рот. Насчет ушей она не так уверена, думает, что тоже по два, но наверняка сказать не может. С таким же успехом мы можем напечатать на пятой полосе «Дэйли Ньюс» рисунок улыбающегося мужчины с рекламы: «Вы не видели этого человека?». У нас есть только связь между этими тремя случаями, которые мы теперь рассматриваем как серийное убийство, но какой смысл это оглашать? Чего мы добьемся, если не считать того, что перепугаем публику?

Засиживаться мы не стали. Ему надо было к двум вернуться в суд, чтобы давать показания по делу об убийстве, связанном с наркотиками, — он был завален такими делами.

— И очень трудно заставить себя волноваться по поводу того, перебьют они друг друга или нет, — сказал он. — И лезть из кожи, чтобы их прищучить. Какого дьявола, я был бы только рад, если бы наркотики наконец разрешили, хотя, клянусь Богом, никогда не думал, что могу такое сказать.

— А я никогда не думал, что когда-нибудь услышу такое от полицейского.

— В наши дни это можно слышать на каждом шагу. От полицейских, от прокуратуры, от кого угодно. Только ребята из Агентства по борьбе с наркотиками дудят в свою дуду: «Мы выигрываем войну против наркотиков. Развяжите только нам руки, и мы с ними справимся». Не знаю, может, они в это и верят, только лучше уж верить в добрую фею. По крайней мере, тогда есть надежда проснуться и найти у себя под подушкой четвертак.

— Но как можно оправдать легализацию крэка?

— Знаю, это страшная дрянь. А ангельская пыль[23] еще почище. Стоит нормальному, тихому человеку ее нанюхаться, как он перестает соображать и начинает кидаться на людей. Потом, через несколько часов, приходит в себя, и кто-то уже убит, а он ничего не помнит и даже не может рассказать, приятный ли был кайф. Вы спросите, буду ли я рад, если ее станут продавать в каждой кондитерской? Господи, я понятия не имею, буду я рад или нет, только неужели ее будут продавать больше, чем сейчас, когда торгуют на улице у входа, в кондитерскую?

— Не знаю.

— И никто не знает. На самом деле сейчас ангельской пыли стали продавать не так уж и много, но не потому, что люди бросают. Ее вытесняет с рынка крэк. Дорогие болельщики, вот хорошая новость из мира наркотиков — крэк помогает нам выиграть эту войну.

Мы расплатились пополам и, выйдя на улицу, пожали друг другу руки. Я обещал держать его в курсе, если надумаю что-нибудь такое, что ему было бы полезно знать, а он сказал, что сообщит мне, если им удастся что-нибудь выяснить.

— Могу вам сказать, что на это будут брошены большие силы, — сказал он. — Нам очень хочется изловить этих типов.

Я сказал Кинену Кхари, что во второй половине дня буду в его краях, и поэтому двинулся в том направлении. «В ожидании приговора» находится на Джорелмон-стрит — там, где Бруклин-Хайтс граничит с Коббл-Хиллом. Я дошел до Корт-стрит и прошел по ней до Атлантик-авеню, миновав контору Дрю Кэплена и сирийский ресторан, где мы были с Питером Кхари. Потом повернул на Атлантик-авеню, чтобы пройти мимо магазина Айюба и представить себе, как происходило похищение in situ[24], — еще одно латинское выражение, которое Дрю мог бы приобщить к pro bono. Дальше я собирался ехать на автобусе, но когда добрался до Четвертой авеню, автобус только что отошел. К тому же стояла прекрасная весенняя погода, и я решил идти пешком.

Шел я часа два. Вообще-то я не намеревался идти пешком всю дорогу до Бэй-Риджа, но в конце концов так и получилось. Я думал пройти кварталов восемь или десять, а потом сесть на первый попавшийся автобус. Но через некоторое время я сообразил, что нахожусь всего километрах в полутора от Гринвудского кладбища. Я взял левее, по Пятой авеню дошел до кладбища, вошел в ворота и минут десять-пятнадцать бродил среди могил. Трава была свежая и молодая, какая бывает только в самом начале весны, а вокруг надгробий и в вазонах вовсю цвели ранние цветы.

Кладбище было большое, и я не имел ни малейшего представления о том, где исчезла Лейла Альварес и где ее нашли, хотя в газете, возможно, что-то об этом и говорилось. Но если и говорилось, я ничего не помнил, и потом что это меняло? Я не рассчитывал, доверившись шестому чувству, узнать что-нибудь по вибрациям, которые испускает трава, где она лежала. Готов верить, что у некоторых людей есть такие способности и они могут с помощью ивового прутика отыскивать потерянные вещи и заблудившихся детей. Готов даже верить, что они могут видеть ауру, которая для меня невидима (хоть и сомневаюсь, что на это способна последняя подружка Красавчика Дэнни). Но я ничего такого не умею.