Джон Гришем - Дело о пеликанах Страница 37

Его родители были добрыми ирландскими католиками, но он оставил религию много лет тому назад. Они были симпатичной парой, загорелыми и хорошо одетыми, и на траурной церемонии держались достойно. Он их редко упоминал. Они вошли рука об руку с остальными родственниками в часовню Святого Роджерса. Его брат из Мобила был ниже и выглядел намного старше. Томас говорил, что у него были проблемы с алкоголем.

Через полчаса студенты и профессора потянулись в маленькую часовню. Вечером была игра, и в кампусе мало кто остался. На улице стоял телевизионный фургон. Оператор сохранял приличествующее расстояние и снимал вход в часовню. Полицейский из кампуса старательно наблюдал, чтобы он держался на отведенном месте.

Странно было видеть студентов в пиджаках, галстуках и туфлях на каблуках. В темной комнате на третьем этаже Ньюком Холл Дарби прижалась лицом к стеклу и смотрела, как вокруг кружили студенты, тихо переговаривались и докуривали сигареты. Под ее стулом валялись четыре газеты, прочитанные и отброшенные за ненадобностью. Она была здесь уже два часа, читая при солнечном свете и ожидая начала службы. Находиться больше было негде. Она была уверена, что эти типы притаились в кустах вокруг часовни, но она выучилась терпению. Она пришла рано, останется до самой ночи и уйдет в сумерках. Если ее найдут, то они, наверное, сделают свою работу быстро, и все кончится.

В руке они сжимала скомканное бумажное полотенце, которым вытирала глаза. Теперь можно было плакать, но это была последняя возможность. Все люди уже были внутри, и телевизионный фургон уехал. В газете говорилось, что после траурной церемонии состоится погребение, на котором будут присутствовать только близкие родственники. Гроба внутри часовни не было.

Она выбрала этот момент для того, чтобы убежать из города, нанять машину и уехать в Батон-Руж, затем сесть на первый же самолет и улететь куда угодно. Она бы улетела из страны, вероятно, в Монреаль или Калгари. Она бы спряталась там на год и надеялась бы на то, что преступление будет раскрыто и этих типов посадят.

Однако это была только мечта. Самый короткий путь к правосудию проходил прямо через нее. Она знала больше, чем кто-либо. Фэбээровцы уже покружили вокруг этого дела, затем пошли на попятный и сейчас выясняли, кто что знает. Верхик ничего не добился, а ведь он был очень близок к директору. Она бы сложила вместе все кусочки мозаики. Ее маленькая история убила Томаса, и сейчас они охотились за ней. Она знала, кто стоял за убийством Розенберга, Дженсена и Каллахана, и эти сведения делали ее уникальной.

Внезапно она наклонилась вперед. Слезы текли у нее по щекам. Вот он! Худой человек с узким лицом! На нем был пиджак и галстук, и, когда он быстро шел к часовне, у него было соответствующее скорбящее выражение. Это он! Человек, которого она видела в холле гостиницы «Шератон» в — когда это было? — четверг утром. Она разговаривала с Верхиком, когда он подозрительно разгуливал по холлу.

Он остановился у входа, судорожно дернул головой, нервно огляделся вокруг — он был, конечно, пешкой, дешевкой. На секунду его взгляд задержался на трех невинно припаркованных на улице машинах, меньше чем в полусотне метров. Он открыл дверь и вошел в часовню. Прелестно. Ублюдки убили его, а теперь присоединились к его семье и близким, чтобы отдать последний долг.

Она прижималась носом к стеклу. Машины были слишком далеко, но она была уверена, что в ней был человек, ожидавший ее появления. Конечно, они знали, что она не настолько уж глупа и ее сердце не настолько уж разбито, чтобы появиться здесь и оплакивать своего любовника. Они это знали. Она ускользала от них уже два с половиной дня. Слезы пропали.

Десятью минутами позже худой человек вышел, зажег сигарету и, глубоко засунув руки в карманы, медленно побрел к трем машинам. Он был печален. Какой человек умер!

Он прошел все три машины, но не остановился. Когда он пропал из виду, открылась дверь и из средней машины выбрался человек в зеленом свитере с надписью «Тьюлан». Он пошел по улице за худым. Сам он худым не был. Он был низким, толстым и мощным. Настоящий коротышка.

Он скрылся из виду в конце улицы, вслед за худым пропав за часовней. Дарби балансировала на краю складного стула. Через минуту они появились из-за здания. Теперь они были вместе и перешептывались, но только одно мгновение, потому что худой отвалил в сторону и исчез в конце улицы. Коротышка быстро пошел к своей машине и сел в нее. Он сидел в ней, просто ожидая конца церемонии для того, чтобы в последний раз взглянуть на толпу, когда люди начнут расходиться, в надежде, что она все-таки окажется настолько глупа, чтобы появиться здесь.

У худого ушло меньше десяти минут на то, чтобы проскользнуть внутрь, просмотреть толпу, состоящую приблизительно из двухсот человек, и определить, что ее там нет. Вероятно, он искал ее по рыжим волосам. Или же он искал блондинку. Нет, для них лучше было бы заранее иметь там внутри людей, которые печально сидели бы со скорбными выражениями на лицах, высматривая ее или кого-либо, кто мог бы на нее походить. Они могли бы кивнуть, или помотать головой, или моргнуть худому.

Все это место было ими набито.

Гавана была идеальным убежищем. Здесь не имело значения, десять или сто стран объявили премии за его голову. Фидель был его поклонником и периодически клиентом. Они вместе пили, курили сигары, у них были одни и те же женщины. Это было замечательное место: маленькая квартира в старом доме на Кале-де-Торр, автомобиль с водителем, чародей-банкир, который обладал даром разбрасывать деньги по всему свету, корабль любого размера, какой он хотел, военный самолет, если он был ему нужен, и множество молодых женщин. Он говорил на их языке, и его кожа не была бледной. Он любил это место.

Однажды он согласился убить Фиделя, но не смог этого сделать. Он был на месте, и до убийства оставалось два часа, но он с ним не справился. Слишком сильно было восхищение вождем. Это было в те далекие дни, когда он не всегда убивал за деньги. Он предал своего клиента, перешел на сторону Фиделя и признался ему. Они сымитировали засаду, и по всему свету разошелся слух, что великого Хамела застрелили на улицах Гаваны.

Никогда больше он не будет летать рейсовыми самолетами. Фотографии, сделанные в Париже, непозволительны для такого профессионала. Он терял чутье, становился небрежным на закате своей карьеры. Его фото попало на первые страницы в Америке. Какой позор! Его клиент был недоволен.

Корабль был двенадцатиметровой шхуной, с командой из двух человек и молодой женщиной, все кубинцы. Она находилась внизу, в каюте. Он закончил с ней за несколько минут до того, как они увидели огни Билокси. Теперь он полностью погрузился в работу, молча проверял свой плот и паковал сумку. Члены команды в страхе притаились на палубе и старались держаться от него подальше.

Ровно в девять они спустили плот на воду. Он кинул в него сумку и отчалил. Когда он растворился в темноте, они услышали рокот подвесного мотора. Они должны были остаться на якоре до рассвета, а затем взять курс обратно на Гавану. У них были идеальные документы, из которых следовало, что они американцы, на тот случай, если их обнаружат и начнут задавать вопросы.

Он осторожно и терпеливо плыл по спокойной воде, избегая световых буев и стараясь держаться вне поля зрения изредка попадавшихся навстречу мелких судов. У него тоже были идеальные документы, а в сумке лежали три пистолета.

Прошло много лет с тех пор, когда он убивал дважды в месяц. После того, как распространилась легенда о том, что его застрелили на Кубе, был пятилетний перерыв. Его сила в терпении. Сейчас он в среднем выполнял одно дело в год.

А эта маленькая жертва останется незамеченной. Его никто не заподозрит. Это была маленькая работа, но его клиент был непреклонен. Он находился по соседству и деньги предложил хорошие. Вот почему он и плыл сейчас на двухметровом резиновом плоту к берегу и чертовски надеялся, что его старый приятель Люк, находящийся на берегу, будет одет не как фермер, а как рыболов.

Это дело будет последним на долгий срок, может быть, навсегда. Денег у него было больше, чем он мог бы истратить или раздарить. И он начал делать мелкие ошибки.

Он увидел в отдалении пирс и направился от него в сторону. У него в запасе было еще тридцать минут. Он плыл вдоль берега, затем направился к нему. За двести метров от берега он заглушил подвесной мотор, снял его с веревочных петель и опустил в воду. Он лег ничком и, подгребая пластиковым веслом, когда было нужно, мягко направлял плот к темному пятну позади ряда дешевых кирпичных строений в десяти метрах от берега. Он остановился на полуметровой глубине и маленьким перочинным ножом прорезал в плоту две дыры. Плот затонул. Берег был пустынным.

Люк стоял один на краю пирса. Было ровно одиннадцать, он был на месте, и у него была удочка с катушкой. На нем была белая кепка, козырек которой медленно двигался вперед-назад, когда он просматривал поверхность в поисках плота. Он посмотрел на часы.