Тэми Хоуг - Прах к праху Страница 38

Звуки действуют, как разряды электрического тока. Ее страх дает ему контроль над ней. Контроль — это власть. Власть — самый мощный афродизиак.

— Скоро и ты попадешь в заголовки! — говорит он, проводя пальцем под фразой, напечатанной на странице «Стар-Трибьюн» жирным черным шрифтом. — «Прах к праху».

День сменился вечером, который затем перешел в ночь. Единственным ориентиром во времени для Куинна были наручные часы. Но на них он смотрел редко. В кабинете, который ему предоставили, окон не было. Одни голые стены. Джон целый день провел здесь, разбирая бумаги, делая звонки, консультируясь с теми, кто занимался делом в Блэкбурге, где подозреваемый уже был на грани признания. Ему полагается быть там. Его потребность контролировать все и вся породила самоуверенность, убеждение, что он способен предотвратить ошибки, что, разумеется, было не так, и он сам это знал.

Ковач предложил ему кабинет в бывшем массажном салоне, который члены оперативной группы называли Любовным Прикосновением Смерти. Джон отказался. Ему нужно уединенное место. Он не мог находиться там, где четыре десятка копов постоянно обсуждают версии и мусолят имена подозреваемых. Он уже и без того ощущал на себе эту заразу.

Увы, уже просочился слух, что заниматься делом Крематора в Миннеаполис прибыл сам Джон Куинн. Ковач сообщил ему эту дурную весть по телефону сразу после пресс-конференции, предупредив, что через считаные часы придется отбиваться от журналистов.

Черт побери, времени в обрез. Всего несколько часов. А хотелось бы больше — чтобы с головой погрузиться в анализ… Но, похоже, этого не будет. Джон чувствовал огромную усталость. Давала знать о себе язва. Он был голоден и знал, что нужно поесть, чтобы насытить питательными веществами мозг, однако не хотел тратить время и выходить из помещения. Голова гудела от переизбытка информации и гулявшего в крови кофеина. И еще не отпускало хорошо знакомое ощущение вибрировавшего где-то глубоко внутри беспокойства. Это чувство возникало каждый раз, когда он брался за новое дело, но сейчас оно подкреплялось обстоятельствами и обрывками воспоминаний прошлого. А также подпитывалось ощущением, которое в последнее время охватывало его все чаще и чаще — ощущением страха, что он не сумеет сдвинуть расследование с места. Страха, что облажается. Страха, что давящая усталость в один прекрасный день подомнет его под себя. Ему хотелось послать все к чертовой матери.

Чтобы стряхнуть это ощущение и слегка размяться, он принялся расхаживать по комнате перед стеной с наклеенными листками бумаги, выхватывая глазами то один, то другой. В мозгу, словно опавшие листья, вертелись лица Бондюрана и Брандта.

Питер Бондюран явно что-то недоговаривал.

Лукас Брандт имел право хранить информацию в тайне.

Господи, лучше бы он с ними вообще не встречался. Потирая затекшую мышцу в правом плече, Джон отругал себя за то, что оказался втянут в расследование на ранней стадии. Самое главное — это вопрос контроля. Будь он во всеоружии разработанной им стратегии, последнее слово оставалось бы за ним.

Метод был применим не только к этому делу. Именно так Куинн управлял собственной жизнью — от отношений с бюрократами на работе до покупки еды в супермаркете. Во всех жизненных ситуациях и отношениях с людьми самое главное — это контроль.

В глубине сознания, словно издевка, возникла Кейт. Сколько раз за последние годы он проигрывал в памяти то, что произошло между ними, стараясь представить, что случилось бы, поступи он иначе? Гораздо чаще, чем он был готов признаться самому себе. Контроль и стратегия — таким был его девиз. Увы, в том, что касалось Кейт, это не срабатывало. Не успели они познакомиться, как тотчас потеряли голову. Для раздумий времени не оставалось. Глаза застилала страсть, не давая разглядеть перспективу. Эта она притянула их друг к другу и окончательно сокрушила. А затем все кончилось, Кейт исчезла из его жизни, и… все. Не осталось ничего, кроме сожалений, которые он так и не истребил в себе. Впрочем, наверное, так даже лучше, и со временем они оба это поймут.

Во всяком случае, так он думал. Здесь у нее была новая жизнь. Новая карьера, друзья, дом. Внутренний голос подсказывал, что ему лучше держаться на расстоянии, оставаться в одиночестве. Однако искушение так и манило скрюченным пальцем и обольстительной улыбкой, а сила сожалений подталкивала в спину.

Ему казалось, что пять лет — слишком большой срок для того, чтобы хранить в себе эти сожаления. Нераскрытые дела, проигранные судебные процессы, ускользнувший от правосудия детоубийца. Неудачный брак, смерть матери, алкоголизм отца. Что, если он сам не спешил избавляться от них? Что, если именно поэтому он испытывает внутреннюю пустоту? В его душе просто не осталось места ни для чего, кроме высохших обломков прошлого.

Злясь на себя, Куинн негромко выругался. По идее, он должен проникнуть в сознание преступника. Он же копается в собственном.

Джон даже не заметил, сколько просидел, в задумчивости откинувшись на спинку стула, сколько минут потерял. Он энергично потер лицо и облизнул губы. И почему-то ощутил фантомный привкус виски. Странная шутка подсознания, потому что никакого виски нет и не будет. Он не позволяет себе пить. Он вообще многого себе не позволяет. Добавь он к этому списку сожаление, что у него осталось бы?

Куинн подошел к той части стены, где наклеил свои мысли о жертвах Крематора, от руки написанные цветными фломастерами. Исключительно заглавными буквами. Плотно стоящими, с сильным наклоном вправо. Графологи, глядя на его почерк, удивленно поднимают брови и мычат что-то невнятное.

Над этими листками наклеены фотографии трех женщин. На столе лежит папка, набитая — страница за страницей — аккуратно отпечатанными протоколами, картами, масштабными рисунками места преступления, фотографиями, протоколами вскрытия. Можно сказать, его карманная библия. Но ему удобнее распределить основную информацию линейным образом. Отсюда — заметки на стене и фотографии трех улыбающихся женщин. Женщин, которых больше нет в этом мире. Женщин, чьи жизни погасли, как свечи, чье достоинство было грубо отнято и растоптано.

Три белые женщины. Все трое в возрасте двадцати одного — двадцати трех лет. Рост варьируется от среднего до высокого. Телосложение тоже разное: от ширококостной Лайлы Уайт до миниатюрной Фон Пирс и средних размеров Джиллиан Бондюран.

Две проститутки и студентка колледжа. Все они жили в разных районах города. Проститутки работали в разных кварталах, в которых Джиллиан Бондюран практически не бывала. Пути Лайлы и Фон вполне могли время от времени пересекаться, но крайне маловероятно, чтобы Джиллиан захаживала в те же бары, рестораны и магазины, что и они.

Куинн задумался над темой наркотиков, но никакой связи с данным делом не нашел. Лайла Уайт была чиста, пройдя программу реабилитации. Фон Пирс наркотиков не употребляла, но о ней известно, что время от времени она впадала в короткие запои, отдавая предпочтение дешевой водке. А Джиллиан? Наркотики не обнаружены ни у нее дома, ни в ее крови. За ней не числилось никакого криминального прошлого. По крайней мере, полиции ничего об этом не известно.

«Вы думаете, они хотят, чтобы люди узнали, почему их дочери стали проститутками или наркоманками?» — Джон до сих пор слышал горечь в голосе Питера Бондюрана. Интересно, откуда она?

Джиллиан. Фрагмент, который упорно отказывался вписаться в мозаику всех трех преступлений. Она рушила всю логическую схему. Существует — и при этом довольно распространен — тип убийцы проституток. Проститутки — жертвы из группы повышенного риска, они представляют собой легкую добычу. Те, кто их убивал, как правило, были социально неадекватными личностями: малообеспеченные белые мужчины, имевшие в прошлом опыт унижения со стороны женщин и пытавшиеся отомстить, убивая, как им казалось, самых худших и самых недостойных.

Если, конечно, Джиллиан не вела тайную жизнь проститутки… как говорится, всякое бывает… Но до сих пор не обнаружено никаких свидетельств того, что у нее имелся хотя бы бойфренд, не говоря уже о списке клиентов.

«Парни ее не интересовали. Она не стремилась иметь временных отношений. Она и без того пережила слишком многое…»

Что же такого она пережила? Развод родителей. Болезнь матери. Отчим в новой стране. Что еще? Нечто еще более глубокое? Более зловещее? Нечто такое, что вынудило ее обратиться к Лукасу Брандту.

«Поймите, проблемы, которые привели Джиллиан ко мне, могут не иметь абсолютно никакого отношения к ее смерти. Убийца мог ничего не знать о ней».

— А вот я готов спорить на доллар, мистер Брандт, что он все-таки знал, — тихо возразил вслух Джон запавшей в голову фразе доктора и глядя на фотографию девушки. Он, как говорится, печенкой это чувствовал. Дело в самой Джиллиан. Было в ее жизни нечто такое, отчего она попала в поле зрения убийцы. Если бы удалось выяснить, что именно, можно было бы надеяться, что им удастся поймать этого ублюдка.