Роберт Блох - Психоз 2 Страница 38

— Потому что мою бабушку изнасиловал хор мормонов из Табернакля.[93]

— Ты уверен, что это был не дедушка?

Все завизжали, кроме Клинта Иствуда. Он смотрел на них из угла, в котором сидел, массируя ноги.

— Приятно иметь с тобой дело — с тобой и твоими дружками!

Сильвестр Сталлоне протолкнулся к зеркалу, сомкнул губы и намазал их помадой.

— Лично я ненавижу оргии.[94] Это все равно что раскрыть дюжину красиво завернутых рождественских подарков и обнаружить, что все коробки пусты.

— Но разве мы не этим здесь занимаемся? — спросил Роберт Редфорд. — Мы продаем иллюзии, а не только голую необходимость…

Клинт Иствуд поднялся с места.

— Уже поздно. Лучше засуньте свои голые необходимости в джинсы и спускайтесь, пока Мамочка[95] не вышел из себя.

Берт Рейнольдс швырнул свою пуховку на поднос, стоявший на туалетном столике.

— О боже, совсем забыл! Сегодня опять явятся те иранцы…

— Только не это! — Джон Траволта сделал недовольное лицо. — Иранцы — членососы.

— Разве только они? — спросил Пол Морган.

Все заулюлюкали. Клинт Иствуд подошел к нему и одобрительно закивал.

— Так им и надо, уважаемый. Не обращайте внимания на то, что они говорят. Знаю, вы тут впервые, но не надо заводиться. Просто помните: Мамочка здесь затем, чтобы защищать вас.

Пол кивнул и взял свои джинсы и сетчатую футболку. Остальные уже торопливо одевались, вертясь перед зеркалом и осматривая себя напоследок. Он был благодарен им за то, что они оставили его в покое, и благодарен Иствуду за его напоминание.

Потому что это и в самом деле был его первый раз и он действительно чувствовал себя как на иголках. Он подумал о белокуром парике Мамочки, о мантии с блестками, о накладных грудях и задумался, почему тот так и не удосужился сбрить бороду. Он живо представил себе сцену внизу: крупный полный человек изображает из себя мадам в своем гротескном наряде, окруженный этими роскошными жеребцами. Неудивительно, что клиенты со всего света съезжались в Мамочкин бордель, чтобы их обслужили едва ли не все кинозвезды первой величины.

Как сказал Роберт Редфорд, они и вправду продавали иллюзии, и борода Мамочки, пожалуй, была зримым напоминанием о том, что все, происходящее здесь, — фантазия.

Все знали, что эти жеребцы и не звезды вовсе, а всего лишь их двойники — педики, играющие роль мачо. Однако большинство из них относились к своей работе очень серьезно, копируя голоса, манеру и «фишки». За те деньги, которые брал Мамочка, его клиенты не стали бы иметь дело с обыкновенным мясом.

Что ж, некоторые из них нынче вечером получат filet mignon,[96] и это уже не иллюзия.

Пол уселся перед зеркалом, сделав вид, будто собирается заняться своими бровями, меж тем как остальные вышли из комнаты. Они направились к лестнице, и было слышно, как они продолжают болтать. Ничто в комнате больше не напоминало о них, кроме специфического смешанного запаха пудры, духов и пота.

Слава богу, это закончилось! К разговору об иллюзии — ему удалось совершенно их запутать. Никто так и не догадался, что он, настоящий Пол Морган, даже Мамочка, когда пришло время для показа. Он едва не упал, услышав от того слова неохотного одобрения.

— Вы немного староваты, чтобы играть Моргана, но все же в неплохой форме, — сказал Мамочка. — А как только пройдет слух о ваших размерах, вы станете весьма популярны. Некоторым из моих постоянных клиентов важны именно размеры.

Так почему же тогда он сидит здесь сейчас и трясется? Мамочка ведь заверил его, что ему не о чем беспокоиться.

— Привязывать вас никто не будет, никакого садомазо, никаких игр с кожаными ремнями, никакой туалетной акробатики. Это просто заведение для геев.

Только он не гей. Вот в чем проблема.

Конечно, бывали и исключения, как тогда в Марокко с тем маленьким арабом… как же его звали — Абуд? Абдул? И еще с этим япончиком, садоводом, в тот день, когда он разбился. Но такое нельзя брать в расчет, и, не будь Виццини, он и не вспомнил бы подобную чушь. Боже, этот Виццини узлом завязывался, вводя его в курс дела. Все твердил, что надо вжиться в роль.

— Давайте начнем с самого начала. И на этот раз забудьте о своей мужественности. Мне не нужен Пол Морган, мне нужен Норман Бейтс. Понимаете, что я имею в виду?

Пол отлично понимал. Надо сыграть педика. Надеть женское платье и парик, но этого недостаточно.

Как там сказал Мамочка? Вы немного староваты, чтобы играть Моргана. В этом вся соль. Если он хочет выжить в киноиндустрии, пришла пора выбирать характерные роли, как это сделали Ньюман и Пек,[97] пора меняться.

Меняться.

Пол вскинул руку, чтобы пригладить волосы, надеясь этим жестом смахнуть и пришедшее в голову слово, однако оно, казалось, повисло между его лицом и зеркалом, затмив собой отражение. Он видел только дрожащие пальцы.

Возможно, прежде чем идти сюда, ему следовало побольше выпить, чтобы успокоиться. А возможно, не следовало приходить вовсе. От выпивки у него появлялись безумные желания, ему начинало казаться, что он чертовски сообразителен. Итак, Клейборн сказал ему, что Норман не педик, а трансвестит. Но что этот тупой психиатр знает о методе?[98]

Все эти годы он сторонился Актерской студии[99] и всего, что с ней связано, но сейчас, если он хочет перестать валять дурака и сыграть настоящую характерную роль, студия будет ему нужна. Чтобы почувствовать эту роль, надо сделать нечто большее, чем просто переодеться в женские тряпки. Даже если это означает, что через несколько минут им займется какой-нибудь старый торговец маслом, от которого несет чесноком. Может, еще не поздно выйти из игры…

Он заставил себя вновь взглянуть в зеркало. На этот раз образ был четким. Он не видел ни Виццини, ни Мамочки, ни тех паршивых юнцов, которые думали, что его время вышло. Он видел Пола Моргана.

Хватит биться о клетку; явиться сюда была его идея. И какой смысл сейчас уходить? Виццини прав — ему нужно сыграть что-то серьезное, потому что это его последний шанс добиться успеха. Вот почему он…

— Да вот же он!

Морган оглянулся и увидел Мамочку, заглядывавшего в гримерку. Его рот в обрамлении бороды и усов недовольно скривился.

— Почему вы еще здесь, милый? Мы все ждем вас внизу…

Пол отодвинул стул и поднялся.

— Хорошо, я иду.

— Идем-идем, — захихикал Мамочка. — Я шепнул словечко некоторым из своих завсегдатаев, и они просто жаждут увидеть новое лицо.

Он вразвалку пошел по коридору, и Пол потащился за ним. Снизу доносились голоса, крики, свист, смех. Господи, да что это с ним?! За годы работы в киноиндустрии он встречал множество геев, и большинство из них были вполне приличными парнями. Но здесь, в этом борделе для гомосексуалистов, совсем другой контингент.

Внезапно его опять начало трясти. Ему захотелось повернуться и бежать отсюда, но он не мог этого сделать, потому что чья-то рука держала его. Огромная невидимая рука толкала его вперед, вперед и вниз. Рука Виццини…

Поднялся из тумана и бросил в рот таблетку. Потом опустился, растворился в дымке, которая закружилась вокруг него густым паром.

На мгновение Виццини увидел перед собой мертвые, обваренные тела и безжизненные лица без кожи, всплывавшие среди пузырьков в полной кипятка ванне.

Идиот. Откуда здесь взяться ванне с кипятком? Где бы это «здесь» ни находилось. «Здесь» было затеряно в тумане, как и он сам. Туман, не пар. Холодный, не горячий. Ползет по холмам, стелется в десяти футах над землей. Он знал, что должен был оставаться чистым, остаться дома, отбросить мысли, которые приходили вместе с ночью и туманом. Но мысли побудили его принять таблетки, а таблетки увлекли прочь из дома.

Нет, не мысли. Воспоминания — вот от чего он пытался убежать. Воспоминания о мертвых.

Mamma mia…[100]

Да, Mamma mia, в тот день, когда в деревню пришли солдаты, взяла его за руку, и они побежали на городскую площадь, где прежде часто сидели за длинным столом во время воскресных пикников, слушая музыку Верди. Только в тот день раковина над эстрадой, где играл оркестр, треснула, как яичная скорлупа, изрешеченная пулями, и музыки не было слышно — лишь крики и топот сапог по булыжникам, когда солдаты стали заполнять площадь. Они уже добрались до вина и теперь добирались до женщин, и когда мама увидела их, то попыталась повернуть назад, но было уже слишком поздно, потому что они тоже увидели ее. Она успела только схватить его за воротник и толкнуть под один из столов, и затем они набросились на нее. Их было, наверное, пять или шесть, возможно, даже больше, а возможно, другие подошли потом.