Роберт Блох - Дом психопата Страница 38

— Я полагаю, это имеет какое-то отношение к экзорцизму?

Данстейбл кивнул.

— Можно сказать, что это самый существенный момент.

— И как же вы его применяете?

— Все зависит от того, к кому или к чему я его применяю.

— Значит, вы по-прежнему ощущаете, что здесь имеет место некая одержимость?

— Больше чем когда-либо, после того что я узнал минувшей ночью. — Подмигиванье снова начало сопровождать его речь. — Знаете ли вы, что доктор Клейборн умер в больнице «Бэнкрофт Мемориал» незадолго до того, как в городе произошли убийства?

— Я слышала о чем-то подобном, — ответила Эми. — Но никто, разумеется, не знает, когда именно были убиты Ремсбах и Дорис Хантли. Даже отчет о вскрытии будет всего лишь профессиональным предположением.

— Какое там предположение! — возвысил свой хриплый голос Эрик Данстейбл. — Ведь это не первый раз, когда демоническая сущность покинула мертвое тело, чтобы вселиться в живое. — Он подался к свету. — Невозможно сказать наверняка, где истоки этой одержимости, но зато нам точно известно, что все, кто вступил в контакт с упомянутой сущностью, сами становились одержимыми и в конце концов умирали. Феномен, возможно, начался с самой миссис Бейтс, а не с Нормана.

Эми нахмурилась.

— Вы ничем не можете обосновать эту теорию.

— Не могу обосновать полностью, но нельзя не принимать во внимание мартиролог. Сначала миссис Бейтс, потом ее любовник, Джо Консидайн. Потом были Мэри Крейн и Арбогаст, частный детектив. Потом две монахини, сестра Барбара и сестра Кьюпертайн. — Перечисляя имена, он загибал пальцы. — А потом и сам Норман. Но это еще не конец. Был еще этот продюсер из Голливуда, Дрисколл, и Виццини, режиссер. Теперь у нас есть здесь Терри Доусон, Дорис Хантли и Отто Ремсбах. Итого дюжина.

По мере того как он называл имена, Эми все сильнее охватывала тревога. Она знала эти имена и раньше, но почему-то до настоящей минуты не осознавала, как много звеньев в цепи. И хотя одержимость была нелепым объяснением, связь между этими звеньями существовала. Эта мысль обеспокоила ее, и она попыталась хоть как-то рассеять это чувство.

— Будем надеяться, что жертв больше не будет. Тринадцать — несчастливое число.

— Суеверия — это вздор.

Данстейбл говорил серьезно, Эми это понимала. И еще она понимала, что он — законченный псих. Хотя в том, что он говорил, или в том, как он это говорил, что-то было, и смутное ощущение этого не давало ей покоя.

Эрик Данстейбл, похоже, чувствовал, что Эми не по себе, и попытался рассеять ее тревожные мысли.

— Не стоит думать о числе, — сказал он. — Эта сущность уже вселилась в кого-то другого.

— Если это так, то вы должны снова взяться за дело, — сказала Эми. — Вы должны узнать, кто одержим ею.

— Обстоятельства изменились. На этот раз, я думаю, это будет относительно нетрудно.

Эми сжала пальцами покрывало кровати.

— Тогда, может быть, вы скажете, кого подозреваете?

— Пока я к этому не вполне готов.

— Но что же вы намерены делать…

— Изгнать.

— Как?

— Тем способом, который сочту наиболее действенным. — Данстейбл посмотрел ей прямо в глаза. — Слова изгоняют. Вода очищает. Огонь исцеляет.

И моргнул.

20

Шериф Милт Энгстром съехал с дороги и остановил машину.

Это была его собственная машина, не служебная. Случайный прохожий едва ли обратит на нее внимание, да и по рации никто не станет донимать. Никто не знал, где он сейчас находится, и это его весьма устраивало.

Его ноги в остроносых ботинках бесшумно ступали по дорожке, неслышно приблизились к двери, и только когда он отпер ее и вошел в контору, раздался звук его шагов по деревянном полу.

— Привет, Норман, — сказал он.

Вращающаяся фигура не повернулась и ничего не ответила.

— Да что это с тобой? — произнес Энгстром. — У тебя воск в ушах, что ли?

Шутка. Всего-навсего маленькая шутка, но в этот момент он был согласен на что угодно, что позволило бы ему расслабиться, хоть на мгновение. Скверно, что нельзя включить свет, впрочем, ему не было особого дела до того, как выглядит Норман.

Лучше осмотреть номер и ванну с душем — так, на всякий случай. Половые доски заскрипели, когда он направился к двери первого номера. Новый пол, старый — оба скрипят одинаково. Интересно, подумал Энгстром, скрипел ли пол в старом мотеле? Должно быть, нет. Поэтому Норману и удалось тайком пробраться в номер и в ванную комнату, пробраться тем самым путем, которым Энгстром пробирался сейчас.

Только он пробирался не тайком. В этом не было нужды, поскольку впервые со вчерашнего вечера он остался один. Здесь не было ни телефонов, ни сообщений, никто не задавал вопросов, а значит, не нужно было давать ответы. Вот одна из причин того, почему он оказался здесь: чтобы избежать необходимости давать ответы.

Никто не требовал их в спальне, которую Энгстром, сняв с пояса фонарик, обежал лучом света, и в ванной комнате, где стояла под душем восковая фигура жертвы.

Интересно, что стал бы делать со всем этим Толстяк Отто, будь он жив? Как долго ему пришлось бы накачивать сюда воду и составлять прейскурант? Пять долларов за пользование туалетом, десять — за душ. Как раз то, что нужно для привлечения туристов. Дамочкам будет о чем порассказать, когда они вернутся домой. Распишут в подробностях всем подругам, как побывали в душевой в мотеле Бейтса. Еще и подарочный сертификат получат. И снимутся на память вместе с манекеном.

Энгстром покачал головой. Если вдуматься, Толстяку Отто такое и в голову бы не пришло. Это скорее по части Чарли Питкина; он был мозговым центром, а Отто просто жирным пузырем.

Сейчас коронер как раз вскрывает этот пузырь в «Бэнкрофт Мемориал». Но где же мозговой центр? В офисе с середины дня никого нет, а из дому он, по словам дочери, ушел после ланча, не сказав, куда направляется.

Она много чего не знает о своем дорогом папочке — или знает? Интересно, насколько она в курсе делишек, которые он обделывал в законодательном собрании штата, да и здесь, в своем офисе в Фейрвейле?

Непростые вопросы, но был еще один, волновавший его больше других. Много ли он на самом деле знал об этой девушке? Если разобраться, то чертовски мало, не считая сплетен, которые Айрин Гровсмит приносила из салона красоты и которые не следовало брать в расчет, потому что Айрин ненавидела ее почти так же, как ненавидела это место. Кажется, все женщины его ненавидят: Сэнди Оливер, Мардж Гиффорд, которая работает у доктора Роусона, официантки, продавщицы, даже девчонки из срочной химчистки. Эмма тоже его ненавидит, и хорошо, что на этой неделе она в Спрингфилде у своей сестры Фрэнсис. Она пропустила всю эту шумиху, а он избежал ругани начет того, что так Отто Ремсбаху и надо, почему никто не удержал его от строительства и почему бы кому-нибудь все это не сжечь.

Энгстром словно слышал ее слова, однако он не мог себе представить, чтобы она что-нибудь сожгла. Но некоторые другие женщины смогли бы, да и мужчины тоже.

Он вернулся в контору, и луч его фонарика высветил серебристый звонок на стойке и фигуру за ней, обращенную лицом к стене. Сделано что надо. То же можно сказать и про поворотный механизм; он уже проверял аккумуляторы, которые приводили его в действие, когда нажимался звонок и включалась магнитофонная запись. На звонке никаких четких отпечатков найти не удалось, и конечно, люди Бэннинга не смогли ничего обнаружить и на проводе, который тянулся под стойкой к основанию манекена. Здорово тут все придумано, но люди, которые работали на Чарли, делали и кое-что посложнее в смысле спецэффектов для кинолент.

Покидая мотель, Энгстром сжал губы. Стареешь. Теперь уже не снимают киноленты, а делают фильмы. Надо идти в ногу со временем.

И следить за тем, как развиваются события. Выключив фонарик, он направился к дому. Ну и где же все эти потенциальные поджигатели?

Айрин была в офисе, принимала звонки и репортеров. Да поможет ей Бог; ей, наверное, и закурить-то некогда. Сэнди Оливер сказалась больной, так что, наверное, сидела дома, хотя к доктору Роусону она не обращалась. Там работала Мардж Гиффорд, и сегодня она была на службе. Меньше часа назад он разговаривал с дочерью Питкина, которая находилась в домике у озера. Но где, черт возьми, была Амелия Хайнс?

Утром в номере ее не было, это точно, и внизу никто не видел, как она уходила. В холле творилось настоящее столпотворение, и, если кто-то и разговаривал с ней по местному телефону, сотрудники гостиницы были слишком заняты, чтобы обратить на это внимание. Она даже могла воспользоваться служебным лифтом и выйти через черный ход, однако ее машина не трогалась с места. Ему следовало бы проверить это еще раз, прежде чем отправляться сюда, но ведь нельзя объять необъятное.