Дафна дю Морье - Ребекка Страница 39

— Назад, Джеспер, назад. Не будь идиотом, — сказала я.

Он стоял на пороге, все еще отчаянно лая, в его голосе появились истерические нотки. Значит, там кто-то есть, там, в сарае. Не крыса, иначе он бросился бы за ней.

— Джеспер, Джеспер, ко мне! — сказала я.

Он не послушался. Я медленно подошла к двери.

— Есть тут кто-нибудь? — спросила я.

Никто не ответил. Я наклонилась к Джесперу, положила руку ему на ошейник и заглянула внутрь. В углу у стены кто-то сидел. Сжавшись в комок. Кто-то, кто был еще сильнее напуган, чем я. Это был Бен. Он пытался спрятаться позади одного из сложенных парусов.

— В чем дело? Вам что-нибудь нужно? — спросила я.

Он тупо смотрел на меня, рот его был приоткрыт.

— Я ничего не делаю, — сказал он.

— Тихо, Джеспер, — прикрикнула я и сжала ему пасть рукой, затем сняла пояс и привязала к ошейнику как поводок.

— Что вам тут нужно, Бен? — снова спросила я, теперь уже посмелее.

Он не ответил. По-прежнему глядел на меня уклончивым хитроватым взглядом, взглядом идиота.

— Вам лучше выйти отсюда, — сказала я. — Мистер де Уинтер не любит, когда сюда ходят.

Бен неуклюже поднялся на ноги, чуть приметно ухмыляясь и вытирая нос тыльной стороной ладони. Вторую руку он держал за спиной.

— Что у вас там, Бен? — спросила я.

Он послушно, как ребенок, показал вторую руку. В ней была леска.

— Я ничего плохого не делаю, — повторил он.

— Вы здесь взяли леску? — спросила я.

— Э-э? — протянул Бен.

— Послушайте, Бен, — сказала я, — вы можете взять эту леску, если хотите, но больше вы не должны так делать. Брать чужие вещи — нечестно.

Бен ничего не ответил. Моргал глазами и корчился всем телом.

— Пошли, — твердо сказала я.

Я перешла в жилую комнату, Бен — за мной. Джеспер перестал лаять и обнюхивал его каблуки. Мне не хотелось оставаться в доме. Я быстро вышла наружу, на солнце. Бен, тяжело ступая, шел следом. Я закрыла дверь.

— Шли бы вы лучше домой, Бен, — сказала я.

Он прижал леску к груди, словно бесценное сокровище.

— Вы не отправите меня в больницу? — сказал он.

И я увидела, что он дрожит от страха. Руки у него тряслись, глаза с немой мольбой, как у бессловесного животного, были прикованы к моим глазам.

— Конечно, нет, — мягко сказала я.

— Я ничего не сделал, — повторил он. — Никому ничего не говорил. Я не хочу в больницу.

По его грязной щеке покатилась слеза.

— Все в порядке, Бен, — сказала я. — Никто вас туда не отправит. Но в домик этот ходить больше не надо.

Я отвернулась, но он схватил меня за руку.

— Погодите, — сказал он. — Погодите, у меня для вас что-то есть.

Глупо улыбаясь, он манил меня пальцем на берег. Я пошла за ним. Он наклонился и поднял плоский камень, лежавший у скалы. Под ним была кучка ракушек. Он выбрал одну из них и преподнес ее мне.

— Это вам, — сказал он.

— Спасибо, очень красивая ракушка, — сказала я.

Он снова улыбнулся, забыв недавний страх, и потер ухо.

— У вас глаза — как у ангела, — сказал он.

Я снова принялась рассматривать ракушку. Я была озадачена и не знала, что ему сказать.

— Вы не такая, как та, другая.

— О ком вы говорите? — сказала я. — Какая другая?

Бен покачал головой. В глазах его снова появился хитроватый блеск. Он приложил палец к носу.

— Высокая и черная, — сказал он. — Настоящая змея. Я видел ее тут своими глазами. Она приходила ночью. Я ее видел.

Он замолчал, но по-прежнему не сводил с меня глаз. Я ничего не сказала.

— Я разок заглянул в окно, — продолжал Бен, — а она как накинется на меня. «Ты меня не знаешь, говорит. Не видел меня здесь никогда и не увидишь. А если ты еще хоть раз сунешься в окно, я запрячу тебя в больницу, говорит. Тебе там не понравится, тебя там будут бить, говорит». «Я ничего не скажу, мадам», — сказал я и шапку снял, вот как сейчас. — Бен притронулся рукой к зюйдвестке. — Ее больше нет, да? — тревожно спросил он.

— Я не знаю, о ком вы говорите, — медленно сказала я. — Но никто не собирается отправлять вас в больницу. Всего хорошего, Бен. — Я повернулась и пошла по берегу к тропинке, волоча Джеспера на ремешке.

Бедняга, конечно, он не в своем уме. Он сам не понимает, что говорит. Трудно поверить, чтобы кто-нибудь пугал его психиатрической больницей. Максим сказал, что Бен и мухи не обидит, и Фрэнк это же говорил. Возможно, он когда-нибудь слышал, как о нем толковали родные, и воспоминание об этом осталось у него в памяти, как остается в уме ребенка страшная картинка. И, как у ребенка, его симпатии и антипатии трудно объяснить. Вдруг ни с того ни с сего кто-нибудь придется ему по вкусу, сегодня он будет вести себя дружелюбно, а завтра, возможно, станет угрюмым и замкнутым. Он отнесся ко мне с приязнью, потому что я разрешила ему оставить леску. А встреть я его завтра, он, может быть, и не узнает меня. Нелепо обращать внимание на слова идиота. Я оглянулась на бухту через плечо. Начался прилив, за стеной волнореза медленно кружились воронки. Бен исчез за скалами. Берег опять опустел. В просвет между темными деревьями была видна лишь каменная дымовая труба. Меня вдруг охватило необъяснимое желание побежать. Я натянула поводок и, тяжело дыша, поспешила вверх по крутой тропинке через лес, ни разу больше не оглянувшись. Я бы не повернула обратно и не спустилась бы на берег к дому за все сокровища мира. Мне казалось, будто там, в садике, заросшем крапивой, кто-то подстерегает меня. Кто-то, кто все видит и слышит.

Мы бежали все дальше. Джеспер безостановочно лаял. Он решил, что это новая игра. То и дело он принимался дергать и грызть ремешок. Я не заметила раньше, как густо растут здесь деревья, их корни щупальцами протянулись на тропинку, чтобы тебя схватить. Все это надо расчистить, думала я на бегу, с трудом переводя дыхание. Попрошу Максима послать сюда людей. Какой смысл оставлять этот подлесок? Какая в нем красота? Эти заросли кустарника нужно вырубить, чтобы на тропинку проник свет. Здесь темно, слишком темно. Это голое эвкалиптовое дерево, заглушенное куманикой, похоже на выбеленный дождем и солнцем человеческий костяк, а какой черный и тенистый бежит под ним ручей; дожди год за годом забивали его землей, и теперь лишь тонкая бесшумная струйка спадает на берег внизу. Здесь не раздавались, как в долине, птичьи голоса. Тишина здесь была другая. И все время, что я бежала, задыхаясь, по тропинке, до меня доносился шум прибоя — это на берег надвигался прилив. Я поняла, почему Максим не любит эту тропу и бухту. Мне они тоже не нравились. Глупо было идти этим путем. Надо было остаться в первой бухте на белом галечном берегу и вернуться домой через Счастливую Долину.

Как я обрадовалась, выйдя наконец на лужайку и увидев дом там, в лощине, незыблемый и надежный. Лес остался позади. Попрошу Роберта принести чай под каштан. Я взглянула на часы. Еще не было четырех, я думала, гораздо позже. Придется немного подождать. В Мэндерли не заведено было подавать чай раньше половины пятого. Хорошо, что у Фриса свободный день. Роберт не станет устраивать из чаепития такого театрального действа. Когда я шла по лужайке к террасе, мои глаза привлек металлический блеск за зеленью рододендронов у поворота подъездной аллеи. Я приложила руку ко лбу, чтобы разглядеть, что это. Похоже на радиатор машины, сверкающий на солнце. Может быть, приехал кто-нибудь в гости. Нет, вряд ли, тогда подъехали бы к самому дому; не поставили бы машину за поворотом, у кустов, так, чтобы ее не было видно из окон. Я подошла ближе. Я не ошиблась, это была машина. Теперь мне были видны крылья и складной верх. Как странно. Гости никогда так не поступали. А торговцы подъезжали к черному входу мимо старых конюшен и гаража. Машину Фрэнка я прекрасно знала. Это не она. Это был длинный низкий автомобиль. Я не представляла, как мне быть. Если в этой машине приехали гости, Роберт проводил их в гостиную или библиотеку. Я непременно попадусь им на глаза, когда пойду по лужайке к дому. Мне не хотелось очутиться перед гостями в таком виде. Придется пригласить их к чаю. Я стояла в нерешительности на краю лужайки. Без всякой причины, быть может, потому, что по траве скользнул солнечный луч, я подняла глаза на дом и с удивлением заметила, что ставни одного из окон западного крыла были распахнуты. У окна кто-то стоял. Мужчина. Но тут он, должно быть, меня увидел, потому что резко отпрянул назад, а кто-то, стоявший за ним, поднял руку и закрыл ставни.

Это была рука миссис Дэнверс. Я узнала черный рукав. Сперва я подумала, что был один из открытых дней, когда в Мэндерли пускают посетителей. Хотя нет, этого не могло быть, их по дому всегда водит Фрис, а его сегодня нет. К тому же комнаты в западном крыле не показывают посторонним. Я и сама еще их не видела. Да какой же сегодня открытый день?! В среду дом закрыт для посетителей. Может быть, это связано с ремонтом одной из комнат? А все же очень странно, что этот человек поспешил спрятаться, стоило ему меня увидеть, и они тут же захлопнули ставни. И эта машина, поставленная за рододендронами, чтобы ее не заметили из дома. Однако это не моя забота. Меня это не касается. Если миссис Дэнверс хочет принимать своих друзей в западном крыле, это, в сущности, не мое дело. Хотя раньше ничего подобного не случалось. Странно, что все это произошло как раз тогда, когда Максим уехал.